Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 9 из 112 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Как? Это правда? Вы учились в гимназии? – Да, я тоже деклинировал. Маленький человек осмотрел его с ног до головы и спросил: – Деклинировал? Может быть, вы оговорились? – Нет. – Ну, тогда эта ваша гимназия не очень-то хороша. Не деклинировал, а декламировал, и не «mensa», a «pensa». Вы декламировали вашу «пензу»[10]: быть может, «Проклятие певца» Хуфеланда или «Вольного стрелка» госпожи Марии Лейневебер[11]. Только без обид. Каждый знает столько, сколько он может, и не больше; и когда я вижу перед собой немца, то очень ему рад, даже если он не очень умный человек или даже не саксонец. Ну так как? Можем мы быть друзьями? – Само собой, разумеется! – улыбнулся Толстяк. – Я слышал, что саксонцы добродушные ребята. – Мы и в самом деле такие! Тут уж ничего не попишешь. Врожденная интеллигентность. – Но почему вы покинули свой прекрасный дом? – Именно ради науки и искусства. – То есть как? – Это произошло внезапно и следующим образом: как-то вечером в ресторации мы говорили о политике и мировой истории. За столом нас было трое: я, уборщик и ночной сторож. Учитель сидел за другим столом. Я весьма приветливый и общительный человек и сам подсел к уборщику и сторожу, которые были этому весьма рады. В разговоре о мировой истории мы дошли до старого папы Врангеля и вспомнили о его привычке употреблять слово «merschtenteels», в то время он вставлял его при каждом удобном случае. По этому поводу два парня начали спорить со мной о правильном написании, контрпункции и произношении этого слова. Каждый имел на этот счет свое мнение. Я сказал, что оно должно произноситься «mehrschtenteels»; уборщик сказал, что должно быть «mehrschtenteils», а ночной сторож вообще выдал «meistenteels». Постепенно я вошел в раж и разошелся настолько, что мог бы ввязаться в перепалку, доказывая свою правоту руками и ногами, но, как образованный чиновник и гражданин, я приложил все усилия, чтобы сохранить самообладание, и обернулся к своему другу, школьному учителю. Конечно, я был прав, но, может, он был в плохом настроении или на него нашло нечто вроде научного высокомерия, короче говоря, он был не согласен со мной и сказал, что мы все трое не правы. Он утверждал, что в слове «mehrschtentheels» должно быть два «ei». Но я совершенно точно знаю, что в немецком есть только одно слово с двумя «ei», а именно «Reisbrei» – рисовая каша, так что мне стало обидно. Я ни в коем случае не хотел кому-нибудь другому испортить его диалект, но и меня тоже стоит уважать, особенно когда я прав. Но ночной сторож никак не хотел понять этого, он сказал, что я тоже говорю неправильно, а посему я сделал то, что должен был сделать каждый честный человек, – я бросил ему в физию мое оскорбленное самолюбие вместе с пивной кружкой. Тут, конечно, последовали сцены без декораций, а увенчалось все тем, что меня за нарушение общественного порядка и за повреждение части тела привлекли к ответственности в качестве обвиняемого. Меня оштрафовали и отстранили от должности. Это я бы еще стерпел, но то, что из-за моей принципиальности мне вообще отказали в приеме на работу, я не смог пережить – для меня это было уж слишком! Понеся наказание, я потом просто собрался и ушел. А поскольку всё, за что хоть раз берусь, я делаю всегда как следует – соответственно, я и уехал в Америку. Стало быть, только старый Врангель и виноват, собственно, в том, что вы меня сегодня здесь встретили. – Я очень благодарен ему за это, вы мне очень нравитесь, – заверил Толстяк, дружелюбно кивая. – Серьезно? Это правда? Я почувствовал то же самое, какую-то скрытую симпатию к вам, а это, разумеется, хорошая основа для дальнейших отношений. Во-первых, вы неплохой парень, во-вторых, я не без этого, и, в-третьих, мы можем стать довольно хорошими друзьями. Мы уже помогли друг другу, а стало быть, связи установлены и осталось только сделать так, чтобы связывающие нас узы крепли и дальше. Надеюсь, вы благосклонно заметите, что я всегда употребляю изысканные выражения, и из этого сможете заключить, что я не окажусь недостойным ваших дружеских чувств. Саксонец всегда щедр, и если меня сегодня захотел бы скальпировать индеец, я учтиво ответил бы ему: «Пожалуйста, потрудитесь любезнейший! Вот мои локоны!» И Джемми смеясь, добавил: – А он из вежливости оставил бы вам ваш скальп. Но поговорим сейчас о другом, ваш спутник действительно сын Баумана, знаменитого Охотника на Медведей? – Да. Бауман – мой компаньон, а его сын, Мартин, называет меня дядей, хотя я единственный ребенок у своих родителей и никогда не был женат. Мы встретились в Сент-Луисе, еще когда золотая лихорадка загнала диггеров в Блек-Хиллс. Мы оба немало заработали и решили вложить свой капитал в магазин, здесь наверху. По крайней мере, это более выгодно, чем добывать золото. И получалось у нас достаточно хорошо. Я взял на себя магазин, а Бауман ходил на охоту, чтобы обеспечить нас провиантом. Чуть позже выяснилось, что здесь нет никакого золота. Диггеры отошли, а мы остались наедине с нашими запасами, магазин не продаем, потому что еще не компенсировали вложенные в него средства. Постепенно мы их распродаем охотникам, которых заносит сюда по воле случая. Последнюю сделку мы провернули две недели назад. Нас посетила небольшая компания, которая хотела пригласить моего компаньона, чтобы тот сопровождал их в Йеллоустоун. Тогда нас посетила маленькая компания, которая хотела нанять моего друга проводить их наверх, к Йеллоустоуну. Ведь именно там нашли полудрагоценные камни, а эти люди оказались гранильщиками. Бауман с готовностью согласился, договорился о достойном гонораре, продал им значительное количество боеприпасов и других полезных вещей, а потом ушел вместе с ними. Теперь в блокгаузе я один с его сыном и старым негром, которого мы притащили с собой из Сент-Луиса. Во время этого сухого сообщения Фрэнк едва заметно использовал свой родной диалект, что конечно же заметил Толстяк Джемми, который привык на все обращать внимание. Он внимательно посмотрел на маленького со стороны и спросил: – Неужели Бауман знает Йеллоустоун-ривер? – Он раньше очень часто поднимался вверх по ней. – Но это очень опасно! – Сейчас, наверное, нет. – Вы так думаете? Действительно, с тех пор, как чудом открыли этот район, конгресс Соединенных Штатов послал туда не одну экспедицию, чтобы обмерить местность. Область объявили Национальным парком, но индейцам нет до этого никакого дела. Сейчас там и сям охотятся индейцы племени Змей[12]. – Они же зарыли топор войны. – А я слышал, что в последнее время они снова его откопали. Ваш друг, конечно, в опасности. Чтобы это сообщить и прибыл сегодня к вам посланник. Я не жду ничего хорошего. – Но это индеец сиу. – Однако он медлит с передачей своего сообщения. Это всегда было нехорошим знаком. Хорошие новости никогда не скрывают, и к тому же он сообщил, что родом из Йеллоустоуна. – Я нагоню его. Фрэнк пришпорил коня, чтобы догнать Вокаде. Как только тот заметил это, он всадил пятки в бока коня и ринулся вперед. Фрэнк не собирался устраивать гонку, ему пришлось отказаться от намерения перемолвится с индейцем парой-тройкой слов. Между тем сын Охотника на Медведей держался рядом с Длинным Дэви. Тот, конечно, не преминул узнать хоть что-нибудь о судьбе его отца, сведения он получил, но, к сожалению, не настолько подробные, как того хотел. Парень был очень сдержан и молчалив. Наконец ручей повернул за холм и путники увидели бревенчатый дом, расположение которого делало его похожим на небольшой форт. Дом обеспечивал надежную защиту от нападения индейцев. С трех сторон холм был так крут, что там они не смогли бы подняться. Четвертая сторона была под защитой двухрядного заграждения. Внизу располагалось поле кукурузы и небольшой ухоженный участок с растущим табаком, рядом с которым паслись две лошади. Мартин указал на них и произнес: – Вон оттуда те негодяи и украли лошадей, когда нас не было дома. Где же запропастился Боб, наш негр? Он положил два пальца в рот и издал пронзительный свист. Тут же из-за высоких зарослей кукурузы высунулась черная голова, широкие твердые толстые губы обнажили в улыбке два ряда зубов, которыми мог бы гордиться и ягуар, затем показалась исполинская фигура негра. Он держал в руке тяжелую палку и с ухмылкой произнес: – Боб спрятаться и смотреть. Если негодяи вернутся и захотят украсть еще две других лошади, то они тут и оставят свои головы. Он с такой легкостью взмахнул палицей, будто это был ивовый прутик. Индейца его присутствие не беспокоило. Он проехал мимо, до доступной для подъема четвертой стороны холма и направился к изгороди. Вскочив на спину своего коня, он перемахнул через забор и исчез за ним. – Этот redman грубый парень! – проорал негр. – Ехать мимо массер Боб и не сказать «Добрый день», перепрыгивать через забор, а не ждать, пока масса Мартин позволить ему войти. Массер Боб научит его вежливости! Добродушный черный сам дал себе титул «массер Боб», то бишь мастер или господин Боб. Он был свободным негром и чувствовал себя очень обиженным, что индеец не удосужился поприветствовать его. – Не вздумай оскорблять его, – предупредил Мартин. – Он наш друг. – Тогда другое дело. Если redman – друг массы, то его друг и массер Боб. Масса вернул коней? Убил разбойников? – Нет. Они сбежали. Открывай! Боб громадными шагами двинулся вперед и легко раздвинул тяжелые створки ворот, словно они были из бумаги. Всадники въехали во двор, и ворота тотчас закрылись за их спинами. Глава III В центре стоял четырехугольный блокгауз, хотя и не блокгауз в привычном понимании этого слова: основу постройки не составляли плотно пригнанные древесные стволы. Материалом для нее послужили камни, глина и бруски. Гонты[13], покрывавшие крышу, в любом случае были не отсюда. Дверь была открыта. Когда люди вошли, они увидели сидевшего посреди единственной комнаты индейца. Парня, казалось, вовсе не заботило, где сейчас находился его жеребец, которого тем временем завели в загон вместе с остальными животными. Теперь Мартин и Хромой Фрэнк смогли приветствовать обоих гостей радушными рукопожатиями. Последние же огляделись вокруг. В задней части постройки, похоже, и был магазин, товары в котором почти исчерпались. Несколько прибитых к ножкам крышек от ящиков образовывали стол. Стулья были сколочены в той же манере. В углу были места для сна: они были настолько хороши, что вы бы позавидовали жителям хижины. Они состояли из целого ряда брошенных друг на друга шкур страшного медведя-гризли, который является самым опасным хищником Америки. Если такой взрослый медведь встанет на задние лапы, он станет на два фута выше, чем человек даже очень высокого роста. Того, кто убьет такого медведя, индейцы считают величайшим героем. Белые, вооруженные гораздо лучше индейцев, все же уступают путь этому зверю, потому что он нападает без причины. На стенах висело различное оружие, военные и охотничьи трофеи, а рядом с камином к деревянным колышкам были прикреплены большие куски мяса. День клонился к закату, и неясный сумеречный свет проникал в это маленькое жилище без окон только через отверстия в стене, поэтому в хижине было довольно темно. – Массер Боб разведет огонь, – произнес негр. Он быстро приволок целую кучу сухих веток и благодаря панку[14] – «огниву прерий» – без хлопот развел в очаге огонь. Трутом для этого «огнива» обычно служит сухая, легко тлеющая труха, добываемая из сердцевин загнивших деревьев. Гигантская фигура негра ярко освещалась пламенем. Он был одет в свободную одежду из простейшего коленкора и не носил головного убора. На это имелась веская причина: добродушный Боб на самом деле был немного честолюбив, он не желал выглядеть как истинный африканец. К огорчению негра, его голову венчала густая поросль коротких кудрей, а поскольку эта прическа, не говоря уже о цвете кожи, бесспорно выдавала его происхождение, он крепко потрудился над тем, чтобы волосы выглядели ухоженными. Он натер всю голову оленьим жиром и сумел заплести неукротимый хаос волос в бесчисленные тонкие косички, ежовыми иглами торчавшие теперь во все стороны. В отблесках огня его прическа приобретала еще более причудливый вид. До сих пор присутствующие перекинулись лишь несколькими фразами. И вот Хромой Фрэнк обратился к индейцу на английском: – Мой индейский брат в нашем доме. Мы рады ему, как и вестям, которые он принес. Краснокожий бросил вокруг испытующий взгляд и ответил: – Как может говорить Вокаде, если он еще не вдохнул вкуса мира? И Мартин, сын Охотника на Медведей, снял со стены индейский калумет[15] и набил ее табаком, словно голову чучела. Когда и другие присели рядом с краснокожим, он зажег трубку, сделал шесть затяжек, выпустил дым вверх, вниз и в направлении четырех сторон света, а потом сказал: – Вокаде – наш друг, и мы его братья. Он выкурит с нами трубку мира, а затем передаст нам свое послание. Затем он дал индейцу трубку. Тот торжественно принял ее, встал, сделал тоже шесть затяжек, а затем ответил: – Вокаде прежде никогда не видел вместе бледнолицего и черного. Он был послан к ним, а они спасли его из плена. Ваши враги – его враги, а друзья будут и их друзьями. Хуг! Это «Хуг» обозначало у индейцев «да» или «конечно», но использовалось как знак окончательного утверждения или одобрения в конце речи. Он передал трубку дальше. Пока она всех обходила по кругу, он снова сел и стал ждать, чтобы Боб последним подтвердил нерушимость братства сквозь табачный дым. Он вел себя в этой гостеприимной хижине как старый, опытный вождь, да и Мартин, который был еще совсем юн, ясно дал понять, что в отсутствие своего отца он настоящий хозяин этого дома. Поэтому, только когда Боб положил трубку, Вокаде начал: – Знаете ли вы, мои белые братья, большого бледнолицего, которого сиу называют Нон-пай-клама? – Вы имеете в виду человека по имени Разящая Рука, – уточнил Длинный Дэви? – Видеться мне с ним еще не довелось, но вот слышал о нем, наверное, каждый. Что с ним? – Он любит краснокожих, хотя и бледнолицый. Его имя Олд Шеттерхэнд, он самый известный следопыт, его пули никогда не пролетают мимо, и даже без оружия, одним кулаком, он свалит сильнейшего врага. Вот почему его и называют Разящая Рука. Он щадит кровь и жизнь своих врагов: он просто ранит их, чтобы лишить способности воевать, и только если его собственная жизнь в опасности, он врага убивает. Несколько зим подряд он охотился в Йеллоустоуне – первый бледнолицый, ступивший на ту землю. Его атаковали сиу-огаллала[16], и он дрался с ними, один против всех. Он стоял на скале. Их пули не долетали до него, а он не стрелял, потому что считает, что все люди братья. Два дня и две ночи они осаждали его. Он вышел к ним и предложил сразиться с любыми тремя из них – они с томагавками, а он без оружия. Он убил всех троих своим кулаком, хотя среди них были Оиткапетай – Храбрый Бизон, никем до тех пор не побежденный вождь, и Ши-ча-па-та – Злой Огонь – самый сильный воин племени. От скорбного воя дрожали горы, а от плача сотрясались палатки огаллала. Плач по убитым не стих до сих пор – каждый год в день смерти трех воинов он силен особенно. Сейчас шако – седьмой год, и храбрейшие воины племени отправились в путь к Йеллоустоуну, чтобы у могил погибших исполнить песни смерти. Любого белого, встретившегося им на пути, ждет смерть: его привяжут у могил к столбам пыток и заставят медленно умирать в муках, чтобы потом его душа служила духам мертвых воинов. Вокаде остановился. Мартин вскочил со своего места и крикнул:
book-ads2
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!