Часть 11 из 112 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Полагаете, что с сыном Охотника на Медведей не могло произойти ничего подобного?
– Я конечно не отрицаю, нет.
– А я говорю вам, что уже четырехлетним мальчиком дрался с парнем, который носил эти меха, которыми вы только что восхищались.
– Четырехлетний ребенок с гризли таких размеров? Я знаю, что дети Запада сделаны из другого теста, нежели те сынки, что в городах подкладывают грелки в ножки своих папаш. Встречал я тут как-то мальчишку, который в Нью-Йорке по возрасту был бы первоклашкой, но ружье знал как свои пять пальцев. Но, хм, гризли! Что же все-таки тогда произошло с медведем?
– Это произошло там, в горах Колорадо. У меня была мать, и любимая сестренка трех лет, на год младше меня. Отец ушел на охоту, мать во дворе колола дрова для очага, ведь дело было зимой, а в горах очень холодно. Я оставался в комнате с маленькой Людди. Она сидела между дверью и столом прямо на полу и играла со щенком, которого я вырезал из дерева, а я стоял на столе, пытаясь вырезать большим деревянным ножом буквы «М» и «Л» на толстой балке, которая проходила под остроконечной крышей от одной стены к противоположной. Это были начальные буквы имен: моего и Людди. Я по-мальчишески хотел увековечить их. Увлеченный этой кропотливой работой, я едва обратил внимание на громкий крик матери, раздавшийся снаружи. Однако он больше не повторялся, и я беззаботно продолжал потеть над своим делом. Потом я услышал, как дверь с шумом распахнулась, едва засов с нее не слетел. Я был уверен, что это мать так шумно вошла, потому что в руках несла дрова. И даже не обернулся, а только сказал: «Мам, это для Людди и меня».
Голос Мартина стал глуше.
– Но вместо ответа я услышал низкий, глубокий рык. Я обернулся. Вы должны знать, господа, что это был уже вечер, но снаружи сиял снег, а в очаге горели дрова, и пламя освещало комнату. То, что я увидел при таком освещении, было просто ужасно. Прямо перед испуганной Людди, потерявшей от страха дар речи, стоял огромный серый медведь. С его меха свисали ледышки, а из пасти шел пар. Онемевшая сестра умоляюще протянула вперед деревянного щенка, как бы говоря: «Вот, возьми дорогую мне игрушку, но только не делай мне ничего плохого, непослушный медведь!» Но гризли не пожалел ее. Ударом лапы он повалил Людди, а затем он раздавил ее маленькую белокурую хрупкую головку одним укусом. Вы должны знать, господа, что первый укус медведя всегда приходится именно на голову его жертвы, потому что мозг для медведя – величайший деликатес.
Он прервал рассказ. Никто не нарушил наступившей тишины, и потому Мартин продолжил:
– Я хотел позвать на помощь, но не мог издать ни звука. Судорожно сжимая в руке длинный деревянный нож, я хотел спрыгнуть со стола, чтобы бороться с медведем за жизнь сестры, но, увы, от страха буквально окаменел. Зверь двинулся на меня и поставил свои передние лапы на стол. Но слава богу! В этот момент я снова смог двигать своими конечностями. Его страшное, спертое дыхание уже обдало мне лицо, поэтому я зажал нож зубами, ухватился за балку и подтянулся именно в тот момент, когда он замахнулся на меня. Он хотел схватить меня, но опрокинул стол. Это было мое спасение… я кричал и звал на помощь, но тщетно: матери не было, хотя она должна была услышать мой крик, потому что дверь была открыта и в нее врывался поток холодного воздуха. Гризли встал во весь рост, чтобы сбить меня с балки. Вы видели его шкуру и поверите мне, если я скажу вам, что он был в состоянии свободно достать меня своими передними лапами. Но у меня был нож в руке, я крепко держался за балку левой рукой, а правой стал наносить удары по лапе, которую он протягивал ко мне… Что я могу рассказать вам про тот бой, мое отчаяние и мой страх?! Как долго я так защищался, не знаю: в такой ситуации и четверть часа покажутся вечностью, силы мои покинули меня, но обе передние лапы медведя были изрезаны и исколоты, когда я услышал, несмотря на его рычание и вой, лай нашей собаки, которую отец брал с собой на охоту. Снаружи она подняла такой лай, какого я еще никогда не слышал у собаки, тогда он вбежал в хижину и мгновенно бросился на огромного хищника. Каждый из вас, наверное, был свидетелем борьбы нескольких собак против медведя. Но одна собака против таких размеров гризли, без хозяина, у которого есть ружье и нож, – это нужно было видеть и слышать. Вы знаете, что одичавшие собаки стали подлинным бедствием в Штатах. Они уничтожают стада овец. Только в одном штате Огайо каждый год гибнет шестьдесят тысяч овец по причине нападения этих прожорливых, бездомных животных, а в Соединенных Штатах и все полмиллиона в год. Эти собаки отличаются огромным мужеством: они даже могут пойти на самку медведя. Именно такую собаку мы приютили и приручили. Она была безобразной, но подкупала своей необычайной силой и верностью. Когда она бросилась на Медведя, то не выла, а рычала, как самый настоящий хищник. Она схватила его за горло, чтобы разорвать, но медведь разорвал ее своими огромными лапами. Собака умерла буквально за минуту, растерзанная на куски, а разъяренный гризли снова повернулся ко мне.
– А твой отец? – спросил Дэви, который, как другие, слушал с большим напряжением. – Где собака, там же неподалеку должен быть и человек.
– Безусловно, только гризли снова поднялся под балкой, чтобы наконец схватить меня, при этом повернулся спиной к двери, в то же самое время появился отец с бледным как смерть лицом. «Отец, помоги!» – закричал я, пытаясь перекричать рев медведя. Он не ответил. Его горло сжал спазм. Он поднял заряженное ружье – сейчас он будет стрелять! Но нет, он снова опустил его. Он был так взволнован, что ружье плясало в его руках. Он отбросил ружье, выхватил из-за пояса нож «боуи» и прыгнул сзади на хищника. Схватив его с левой стороны за шерсть, он шагнул в сторону и воткнул длинное лезвие по самую рукоятку между двумя известными ребрами. Мгновенно отскочил назад, чтобы не попасть под удар смертельно раненого зверя. Огромное животное застыло, захрипело и застонало неописуемым образом, забило передними лапами в воздухе и рухнуло замертво. Как выяснилось позже, лезвие пронзило его прямо в сердце.
– Слава богу! – перевел дух Толстяк. – Воистину помощь в последний миг. А ваша мать, мой юный сэр?
– Она… О, я больше никогда ее не видел.
Он отвернулся, как будто ему было стыдно, и быстрым движением смахнул две слезинки с глаз.
– Ни разу не видел? Почему?
– Когда отец снимал меня с балки, он дрожал и я дрожал всем телом. Он спросил о маленькой Людди. Рыдая, я рассказал ему, что произошло. Я никогда ранее и в дальнейшем не видел у него такого выражения лица, как в тот момент. Оно было мертвенно-бледным, как из камня. Он издал один только крик, но какой! Дай бог, чтобы я никогда не услышал чего-то подобного! Затем он замолчал. Он сел на скамейку и закрыл лицо руками. На мои ласковые слова он не отвечал, когда я спросил его о матери, он только покачал головой, но, когда я захотел выйти, чтобы поискать ее, он так схватил меня за руку, что я вскрикнул от боли.
– Останься! – приказал он мне. – Это не для тебя!
Затем он снова сел и сидел долго и неподвижно, пока не погас огонь. Позже он запер меня и начал что-то делать за хижиной. Я пытался отковырять кусочек мха, который был забит между блоками хижины. И мне это удалось: я увидел, что отец вырыл глубокую яму. Медведь, прежде чем он вошел в избу, напал и разорвал мою мать. Я даже не видел, как отец похоронил ее, потому что он застал меня там, у стены, и позаботился о том, чтобы я больше ничего не увидел и не услышал.
– Ужасно, как это ужасно! – произнес Джемми, вытирая глаза рукавом шубы.
– Да, это было ужасно! Отец потом долгое время болел, и наш ближайший сосед прислал человека, который заботился и о нем, и обо мне. Потом, когда он выздоровел, мы оставили то место и стали охотниками на медведей. Стоит отцу узнать, что где-то поблизости медведь, это не дает ему покоя, пока он не всадит в него пулю или нож. А я теперь могу вам сказать, что я уже отомстил за бедную Людди. Поначалу, когда я ходил на медведя, мне не хватало уверенности и сердце колотилось слишком громко. Но у меня есть талисман, который защищает меня, так что я стоял перед гризли с таким чувством, будто хочу застрелить енота.
– Талисман? – спросил Дэви. – На тебе! Молодой человек, не верьте в такие глупости. Это грех против первой заповеди!
– Нет, потому что мой талисман вовсе не то, о чем вы думаете. Посмотрите на него! Он висит там, под Библией.
Он указал на стену, где на полочке лежала большая старинная Библия. Внизу на гвоздике кто-то повесил кусочек деревяшки в половину длины пальца и с палец толщиной. Было ясно видно, что верхняя часть ее походила на голову.
– Хм! – пробормотал Дэви, который, как и все янки, строго придерживался библейских заповедей. – Надеюсь, что эта вещь не представляет собой некоего идола.
– Нет, я не язычник, а добрый христианин. Это тот самый деревянный щенок, которого я когда-то вырезал маленькой сестренке. Я сохранил это как память о тех страшных моментах и вешаю его на шею всегда, когда сопровождаю отца на охоту. Как только мне кажется, что риск слишком велик, я хватаюсь за щенка и все – медведь пропал. Можете мне поверить!
Тут Джемми, расчувствовавшись, положил ему руку на плечо и произнес:
– Мартин, вы славный малый! Примите меня в свои друзья, и вы не пожалеете. Вы можете смело оказать мне такое же безграничное доверие, как безгранично мое брюхо. Я не подведу!
Глава IV
Во второй половине дня шесть всадников оставили позади истоки реки Палвер и теперь направлялись к горам Биг-Хорн.
Местность, которая простирается от Миссури до Скалистых гор, и по сей день считается одной из самых диких частей Соединенных Штатов. Этот район – бескрайняя голая прерия, где охотник может проехать верхом несколько дней, прежде чем найдет какую-либо растительность или источник воды. Далее на запад появляются возвышенности, вскоре образующие невысокие холмы, которые по мере продвижения на запад становятся все выше, массивней и круче, но деревья и вода по-прежнему отсутствуют. Именно поэтому этот район индейцы называют «ма-косиеча», а белые – «бэд ленд». Оба термина означают одно и то же, а именно – «плохая земля».
Даже такие крупные и полноводные реки, как Платт, в летнее время маловодны. Дальше на север, где расположены верховья рек Шайенн, Паудер, Тонг и Биг-Хорн, ситуация получше. Трава густая, кусты переходят в густые кустарники и леса, и наконец дальше у подножия вестмен ступает в тень столетних и даже более древних гигантских деревьев.
Там находятся охотничьи угодья шошонов, или индейцев племени Змей, сиу, шайенов и арапахо. Племена делятся на группы, каждая из которых преследует свои собственные интересы, так что не удивительно, что существует постоянная смена войны и мира между ними. И если краснокожие слишком долго находятся в состоянии перемирия, приходит бледнолицый и наносит им удар за ударом то ножами, то стрелами, пока индейцы снова не начинают искать спрятанный топор войны и не принимаются бороться заново.
При этих обстоятельствах само собой разумелось, что там, где соприкасаются земли стольких многочисленных племен, безопасность одинокого путника была под большим вопросом, если не сказать больше. Шошоны, или Змеи, всегда были заклятыми врагами сиу, а потому местность, раскинувшаяся южнее реки Йеллоустоун, от Дакоты до гор Биг-Хорн, частенько поливалась кровью, и не только краснокожих, но и белых.
Толстяк Джемми и Длинный Дэви очень хорошо знали это и потому ломали голову над тем, как избежать встречи с индейцами какого бы то ни было племени. Вокаде уверенно скакал впереди, он ведь уже проезжал этот отрезок пути по дороге сюда. Теперь он был вооружен ружьем, а на его поясе висели мешочки со всем необходимым для жителя прерий. Джемми и Дэви не изменили себе: первый, как и прежде, ехал на длинноногой кобыле, а второй трусил на своем маленьком непокорном муле, пытавшемся, правда безуспешно, сбросить всадника. Дэви достаточно было поставить на землю одну ногу – по мере необходимости правую или левую, – чтобы иметь прочную опору. Верхом он напоминал туземца с тихоокеанских островов, сидящего в узкой и очень верткой пироге с выносным поплавком, только благодаря которому суденышко не переворачивается. В нашем случае поплавком Дэви служили его ноги.
Фрэнк был одет в точно такую же одежду, в которой его впервые повстречали оба друга: мокасины, обтягивающие охотничьи штаны, синий фрак и шляпа-«амазонка» с длинным желтым пером. Маленький саксонец очень хорошо сидел в седле и, несмотря на его странный вид, производил впечатление бывалого вестмена.
На Мартина Баумана, сидевшего в седле, можно было любоваться без устали. По крайней мере, верхом он чувствовал себя так же уверено, как Вокаде. Он будто слился с лошадью, чуть наклонившись вперед – положение, которое облегчает животному нагрузку, а всаднику дает возможность выдерживать долгую езду верхом без усталости. Он носил трапперский костюм из натуральной кожи, впрочем, и все остальное его снаряжение и вооружение были наилучшего качества. Сейчас все его существо занимала задача, которую он должен был решить. От внимательного наблюдателя не ускользнуло бы ни бодрое выражение его лица, ни блеск его светлых глаз, ясно дававших понять, что в прерии молодой человек чувствовал себя, как в родной стихии. Весь его облик говорил о том, что он, наполовину еще мальчик, в случае необходимости повел бы себя как настоящий мужчина. Если бы не тяжелые заботы о пропавшем отце, мрачной тенью нависшие над ним, он, пожалуй, прослыл бы самым веселым членом маленького отряда.
Забавно было смотреть на черного Боба. Верховая езда никогда не была его сильной стороной. Он очень намаялся с конем, как, впрочем, и тот с ним, поскольку всадник больше десяти минут был не в силах сохранить одно и то же положение. Как только он в очередной раз пододвигался вперед, плотно прижимаясь к холке животного, тотчас с каждым его шагом начинал скатываться назад ровно на один дюйм. Так он скользил и скользил, пока угроза слететь на землю не становилась для него более чем реальной. Тогда он опять продвигался вперед как можно дальше и скольжение начиналось заново. При этом он непроизвольно принимал такие позы, которые не мог бы выдумать и цирковой клоун. Вместо седла негр привязал ремнем с пряжкой одеяло, поскольку знал, что удержаться в седле ему вряд ли удастся, и все равно при любом маломальском ускорении лошади Боб оказывался за одеялом. Он к тому же еще и ноги держал растопыренными в разные стороны. Когда ему в очередной раз говорили, что он должен прижать их к корпусу лошади, Боб неизменно отвечал: «Почему Боб должен давить ногами бедное животное? Конь ему не причинить никакого вреда! Ноги Боба это же не какие-нибудь клещи!»
Всадники достигли края не очень глубокой, почти круглой воронки в диаметре, возможно, миль шесть. Окруженное с трех сторон едва заметными неровностями, это углубление на западе было ограничено значительной вершиной, которая, как казалось, была покрыта кустарником и деревьями. Может быть, раньше тут было озеро. Дно было покрыто глубоким бесплодным песком, и только кое-где торчали островки жесткой выжженной травы и заросли полыни, характерные для этих неплодородных областей Дикого Запада.
Не долго думая, Вокаде пришпорил коня, направив его прямо в песок. Он держал путь прямо к вышеупомянутой вершине.
– Что это за местность? – спросил Толстяк Джемми. – Она мне незнакома.
– Воины шошонов называют это место Пааре-Пап, – ответил индеец.
– Озеро крови. Увы! Совсем не хочется столкнуться здесь с шошонами.
– Почему? – спросил Мартин Бауман.
– Потому что тогда мы пропали. Вот на этом самом месте белые люди без какой-либо причины истребили до последнего человека охотничий отряд шошонов. Хотя с тех пор прошло пять лет, но большинство из соплеменников убитых без милосердия убивают любого белого, который имел несчастье попасть в их руки. Кровь погибших требует отмщения.
– Вы имеете в виду, сэр, что шошоны где-то рядом?
– Хочется верить, что нет. Как я слышал, они сейчас ушли далеко на север, к реке Масселшелл, в Монтане. Если это правда, то мы в безопасности. Тем не менее пусть лучше Вокаде скажет нам, ушли они на юг или нет.
Индеец услышал эти слова и ответил:
– Когда Вокаде здесь проезжал семь дней назад, поблизости не было ни одного воина шошонов. Только арапахо разбили лагерь там, где река, которую бледнолицые называют Тонг-ривер, берет свое начало.
– Значит, мы в безопасности. Кстати, местность здесь настолько плоская и открытая, что мы заметим за милю любого всадника или пешего и, следовательно, будем в состоянии принять необходимые меры, когда наступит время. Вперед!
Они ехали прямо на запад еще, наверное, в течение получаса, пока Вокаде не остановил своего коня.
– Уфф! – воскликнул он.
Это слово используется индейцами в основном как восклицание удивления.
– Что случилось? – спросил Джемми.
– Ши-ши!
Это слово происходит из языка манданов и на самом деле обозначает «ноги», но также может обозначать «след» или «следы».
– След? – переспросил Толстяк. – Человека или животного?
– Вокаде не знает. Мои братья могут посмотреть сами.
– Просто отлично! Индсмен не знает, кем были оставлены следы – человеком или животным! Такого я еще не видел! Должно быть, это что-то необыкновенное. Сейчас взглянем на отпечатки. Эй, люди, спускайтесь-ка и не топчитесь тут без всякого толку, иначе мы не сможем ничего узнать!
– Не нужно волноваться – след здесь не кончается, – произнес озабоченный индеец. – Он очень большой и длинный, он идет издалека, с юга, и уходит далеко на север.
Всадники спешились, чтобы исследовать странный след. Отличить след человека от следа животного сможет даже трехлетний индейский мальчик. То, что Вокаде был не в состоянии определить, кому он принадлежит, казалось по меньшей мере странным. Но Джемми, когда изучал следы, покачал головой, посмотрел налево, откуда шел след, потом направо, куда он уходил, вновь покачал головой и спросил у длинного Дэвида Кронерса:
– Ну что, старина Дэви, видел ли ты в своей жизни что-то подобное?
Американец задумчиво покачал головой, также осмотрелся по сторонам, взглянул на след еще раз и ответил:
– Нет, никогда.
– А вы, господин Фрэнк?
Саксонец все смотрел и смотрел на следы, тоже покачал головой и изрек:
– Дьявол разберет эти следы!
book-ads2