Эта волынка начинала раздражать Шубина. Он сместился еще на семьдесят метров. Разведчики потянулись за ним. На этот раз Глеб разглядел хоть что-то. Под горкой, за кучкой построек хозяйственного назначения, виднелась задняя часть опрятной избы. Внутренний дворик был сравнительно просторен. На заднем крыльце курил сутулый мужчина в белом халате, наброшенном поверх фуфайки. Он был какой-то нервный, переминался с ноги на ногу, жадно затягивался, зажимая окурок большим и указательным пальцами. На двери черного хода висел точно такой же плакат. Шубин оживился. Вот и медпункт. Лейтенанта особо радовало то обстоятельство, что не нужно переходить дорогу. Заведение явно не было переполнено, но пациенты имелись. Сутулый тип выбросил окурок в ржавый бидон, заспешил в избу. Тут же вышел покурить еще один тип, крепкий, уверенно стоящий на ногах, но с перевязанной рукой. Он щелкнул зажигалкой, с наслаждением затянулся. Разведчикам пришлось ждать, пока он уберется. Этот фрукт мог заметить движение на склоне. Шубин сместился еще на тридцать метров, скорчился за корягой, продолжал вести наблюдение. По словам Измайлова, Глебу нужна была вторая изба к западу от медпункта, белые наличники, уродливая рябина во дворе. Да в этой деревне все они были такими. Впрочем, нет. В палисаднике произрастало чересчур искривленное дерево с толстыми ветвями, на которых алели гроздья. Птицы еще не склевали замерзшие ягоды. Наличники вроде белые, если не замечать облупленной краски. Крыльцо располагалось на задней стороне. Шубин подполз ближе, залег за косогором. В этой части деревни было тихо. Хозяева дома были на месте. Из трубы курился дымок. Лейтенант терпеливо ждал, осматривался. Пожилой мужчина протащил по улице тележку с бидоном. Возник еще один, с вязанкой хвороста на горбушке. Наконец из дома вышел плотный дядечка лет пятидесяти без верхней одежды, в ватной жилетке и треухе, заломленном на затылок. Он, прихрамывая, перебрался в сарай, и там что-то загремело. Мужик вытащил жестяной бак, поволок в дом, на крыльце остановился, чтобы передохнуть, пристроил ношу себе под ноги. На вид обычный селянин, в армию не попал по хромоте, да и по возрасту, видимо. Он постоял пару минут, потом посторонился. Открылась дверь. Из дома вышла молодая женщина в ватнике, наброшенном на плечи. Она держала в руках таз с отходами, добежала по снежку до отхожей ямы, расположенной на краю участка, выбросила в него мусор и, поеживаясь, вернулась в дом. Мужик ей что-то бросил, женщина кивнула. Хлопнула дверь. Дядька посмотрел по сторонам, взялся за бак и занес его в дом. Захлопнулась дверь, оснащенная пружиной. Настала тишина, даже собака в деревне перестала брехать. Обстановка играла на руку разведчикам. Дворик замкнут, с улицы не видно, что происходит внутри. Шубин решился. Он обернулся, снял варежку, поднял три пальца и махнул рукой. Три фигуры в маскхалатах отделились от деревьев. К лейтенанту бесшумно подбежали братья Ванины и Толик Иванчин. За рацию в это время отвечал Барковский. – Ложись, – прошептал Глеб. – В общем, так. Я иду первым, буду прощупывать местное население. Вы следом, только не светитесь, прячьтесь за сараями, за баней. В дом не заходите, держите периметр. – Понятно, командир, – сказал Григорий. – Да мы справимся, не волнуйтесь. На участке по-прежнему было тихо. Через дорогу две бабы у себя на огороде затеяли перепалку, ругались бранными словами. Скрипнула дверь, прозвучал рассерженный мужской окрик: – Эй, заткнитесь, спать мешаете! Бабы мигом перестали ругаться. В деревне, похоже, царил суровый патриархат. Шубин скатился по склону, перелез через плетень и побежал за ближайший сарай. Двор был не прибран, из-под снега выглядывал мусор, обломки разобранной сараюшки. Глеб скинул с плеча автомат, пересек двор. Мест для укрытия здесь действительно хватало. Справа громоздились деревянные бочки, там же имелся проход в боковой палисадник. Братья Ванины укрылись за баней. Иванчин перебежал, присел за бочками и вопросительно уставился на командира. Шубин шагнул на крыльцо, постучал в дверь и машинально глянул через плечо. Остальные бойцы укрылись за плетнем, готовились к неожиданностям. – Ну и кто там еще? – донеслось из-за двери. Ее открыл тот же мужик, уже без треуха, в расстегнутой овчинной безрукавке. На его лице сохранились следы оспы, перенесенной когда-то, челюсть была тяжелая, брови такие же густые, как и у Каратаева, в глазах мелькнул испуг, вполне объяснимый. Перед ним стоял человек в капюшоне с советским автоматом, в наглухо задраенном маскхалате. Знаки различия остались под ним. Даже ремень был без пятиконечной звезды на пряжке. – Не ожидал я гостей, – сказал мужчина, справившись с испугом. – Чем обязан такому визиту? – спросил он и как-то машинально подался за порог, словно собирался захлопнуть дверь. – Порфирий Савельевич? – вкрадчиво осведомился Глеб. – Ну да, Порфирий Савельевич. Вроде так с утра звали. Кравцов моя фамилия. А вы чьих будете, уважаемый? – Вам привет от старосты Купрейко. Пароль был странный, но сработал. Мужчина шумно выдохнул. Небритые бледные щеки покрылись румянцем. Он неуверенно улыбнулся, блеснул прокуренными зубами. – Так это… – От растерянности он забыл отзыв. – Низкий поклон Павлу Никодимовичу. – Вот и славно. – Глеб улыбнулся. – Будем считать, что познакомились. – Не ожидал. – Мужчина покачал головой. – И впрямь испугался, уж простите. Не ждал уже никого. Полицаи в деревне, осторожнее надо. – Я это уже заметил, Порфирий Савельевич. Посторонние могут к вам зайти? – Так кто ж им запретит? Все в порядке, заходите. Полицаи нас не обижают, хотя и не скажешь, что считают друзьями. Милости просим, товарищ, не стойте здесь. – Я не один. – Вижу, что вы не один, – сказал сельчанин и усмехнулся. От бочек отделился Иванчин, опустил автомат и дружелюбно улыбнулся. Подошли братья Ванины, похожие как две капли воды, стянули капюшоны, сделали приветливые физиономии. Связник оторопел. Его глаза перебегали с одного лица на другое. – А что это они?.. – Так надо, Порфирий Савельевич, – пряча улыбку, сказал Шубин. – Не обращайте внимания. – Ага, понятно. Сколько вас? – Четверо, как видите. – Он хотел добавить про остальных, но связник стал проявлять нетерпение, манил в дом. Глеб кивнул своим. Мол, заходим, товарищи, не грех воспользоваться гостеприимством. В доме было тепло, потрескивала печка. Обстановка так себе, но сравнительно чисто. В горнице стол, прикрытый кружевной скатертью, лавки, самодельная тахта. На печи в отдельном закутке что-то варилось. Пар валил из-под крышки чугунка. В горнице было две двери. Шубин мельком заглянул за них. За одним проемом находилась спальня со старинной железной койкой, за другим – то, что люди иной раз называют тещиной комнатой – узкая каморка с одним посадочным и спальным местом. Посторонних личностей в избе не было. – Присаживайтесь на лавки, – предложил Кравцов. – Вижу, замерзли. Скоро картошка подойдет, Верка вас накормит. Это племянница моя. Родители ее еще в начале осени погибли. Ушла она недавно, скоро придет. В сельсовет побежала, староста чего-то хотел от нее. – Поддерживаете отношения с оккупационными властями, Порфирий Савельевич? – пробормотал Глеб, присаживаясь на жесткую лавку. – Ага, поддерживаю, – подтвердил связник этот факт. – У вас есть возражения, товарищ? – Ничуть, – ответил Шубин и покачал головой. – Раз надо, значит, надо. – Не стал бы поддерживать, хрен бы оказался связным у Прокопия Тарасовича, – заявил хозяин. – Давно лежал бы в земле, как и половина нашего района. А Прокопий Тарасович думал бы грустную думу. Это не сотрудничество. Ничем преступным не занимаемся. Я же завскладом в колхозе «Верный путь» работал, много тогда смутной публики вокруг этих кормушек крутилось. А им ведь не объяснишь, что я не вор и не мошенник. Вот и приклеилась, видать, такая репутация. Кстати, если что, уйдете через окно. Там палисадник между мной и соседями, а у них дыра в заборе и дом пустует, так что путь самый подходящий. – Часто заходят нежелательные гости? – осведомился Глеб. – Бывает, заходят, – не стал отнекиваться хозяин. – Самогонку моя племяшка забористую гонит. Нравится она господам полицейским, как и Верка моя. Только хрен им что обломится! – Хозяин покосился на свои тяжелые мозолистые кулаки. – Поболтать они со мной любят, секретами иногда делятся. Так я потом эти сведения товарищу Разжигаеву в лес переправляю. – Хозяин дома подошел к окну, выглянул на улицу. По дороге проехал дребезжащий мотоцикл. Вскоре шум затих. Кравцов поморщился, задернул занавеску и продолжил: – Надоело пресмыкаться, сил уже нет. Но Прокопий Тарасович приказал мне сидеть здесь и защищать Родину на своем посту. Я так и делаю. Вы же не партизаны, верно? Поначалу подумал я, что вы от товарища Возникова. Его люди в Талом лесу сидят. Но тоже не похожи. – Кадровые мы, – сказал Глеб. – Лейтенант Шубин. С той стороны пришли. – Красная армия? – Кравцов расплылся в улыбке. – Ай да красавцы! Вот уж кому мы всегда искренне рады. Что слышно, товарищ? Когда начнется наступление? До нас разные слухи доходят. Вроде отогнали наши немца от столицы, стали теснить, да вдруг встали и теперь ни туда, ни сюда. Вроде рядом уже линия фронта, ерунда какая-то – пятнадцать-двадцать верст. – Скоро начнется наступление, Порфирий Савельевич, не сомневайтесь. Как только, так сразу. Отведете нас в лес к Разжигаеву? – Обязательно. Сам уже не хожу, далеко хромать, нога не дает. Верка отведет. – Серьезно? А какой ей годик? – Да девятнадцатый уж миновал, – с усмешкой ответил Кравцов. – Не волнуйтесь, товарищ, Верка девка бойкая, не дура, собаку на этом съела. С аусвайсом у нее порядок, полицаи все знакомые. Как надо в лес, пирогов напечет, в лукошко сложит и вперед. На шлагбауме останавливают, так она им эти пирожки раздает. Дескать, угощайтесь, господа полицаи и фрицы. Те жрут и нахваливают. Мол, приноси еще. Для немцев она рожицу некрасивую скорчит, а полицаи ее и так пропустят. Понимают они, что со мной лучше не связываться, ибо со старостой Федосеевым у меня отношения приятельские. Только спросят ее, куда идет. Так к бабушке в Матвеевку. Это как раз за Таменским лесом. Если надо переправить кого-то в отряд, то Верка другой маршрут использует, ночью старается ходить. – К бабушке со своими пирожками? – заявил Иванчин. Прыснули близнецы, чинно сидящие на лавке. – Да без разницы, – отмахнулся Порфирий Савельевич. – Много эта немчура понимает? И нашим плевать. А бабушке девяносто лет, пирожки уже не печет, не видит ни хрена. Она с моим братом жила до того, как они с женой под трактором померли. Верка при нем обреталась, а сейчас вот ко мне переехала. Тещу привезти в Худяково я все не соберусь, да и надо ли? Извиняйте, товарищи, вам тоже придется ночью идти, а вы до темноты в сарае пересидите. Если полицаи и придут, то туда точно не полезут. – Далеко идти, Порфирий Савельевич? – Верст шесть-семь. По прямой не пойдете, кренделя писать будете. Заскрипела дверь. Шубин вздрогнул, но сообразил, что шесть человек, укрывающихся вокруг избы, приняли бы меры, если бы приключилась опасность.