— Можешь это прочесть? Это фотография строчки, написанной карандашом в конце прощального письма. Алекс берет телефон и хмурится, разглядывая ее. — Это кириллица… Что? Я ломаю голову. Я даже и не помню, чтобы слышала о стране под названием Кириллица или Кириллицландия. Изучение языков в школе слегка напоминало пытку. Моей фишкой были цифры, а не слова. Он бросает взгляд на меня, потом снова на экран. — Это русский, — ах вот оно что! — Я говорю на нем с самого детства. Моя бабушка русская. Она уверена, что каждый ребенок в нашей семье должен выучить этот язык, иначе он будет утрачен. Наверное, она права. Он чуть улыбается, открыто демонстрируя свою любовь к бабушке. Они, должно быть, близки. Я очарована. Мы так и не дошли до той стадии отношений, когда рассказываешь о своей семье. Кроме бабушки у него, должно быть, есть мама и папа. Интересно, есть ли у него братья и сестры? Конечно, Пэтси же говорила мне, что она подруга бабушки Алекса и считает его приемным племянником. Я не могу сдержать чувство тоски, которое видно в моих глазах, когда я смотрю на него. Быстро отвожу взгляд и смотрю на телефон. Мне нужно скрывать свои эмоции, по крайней мере от Алекса. — Можешь это прочесть? — Да. Я резко выдыхаю от раздражения. Он так буквально все понимает, что иногда его нужно немного подтолкнуть. — Я понимаю, что можешь. Можешь сказать мне, что там написано? — Ах да, конечно, — он смутился, но улыбается. Мне очень нравится его улыбка. Хотела бы я остановить это мгновение, завернуть его в обертку и отвезти к себе домой. — Это строки русского поэта Этьена Соланова. Он был другом, закадычным приятелем Пушкина. Я думаю притвориться, что я слышала о нем, но решаю, что не стоит. Я едва слышала о самом Пушкине: — Кем он был? Алекс, конечно, знает ответ: — Он был второразрядным поэтом, который некоторое время пользовался репутацией «русского поэта смерти». Ну, знаешь, если едешь на войну, или в камеру смертников, или думаешь о самоубийстве, то держишь при себе книгу его стихов, чтобы скоротать время. — И что с ним случилось? Алекс смеется: — Он завел роман с чьей-то женой, чтобы спровоцировать мужа на дуэль, а затем позволил разъяренному парню застрелить себя. Ему было лет двадцать шесть. — Ну, держу пари, на вечеринках он пользовался успехом. Что там написано? Алекс изучает эту строчку: — «Другие могут ждать, пока их свечи потухнут. Я лишь задуваю свою», — Алекс смотрит на меня. — Черт возьми, звучит мрачно. Может быть, тот человек из комнаты говорил о своей свече? О задувании свечи своей жизни? Я держу свои печальные мысли при себе. Вместо этого я выбираю более безопасную тему: — Откуда ты столько знаешь о творчестве этого поэта? — Моя бабушка — его большая поклонница. У нее есть собрание его сочинений на русском, — тут в выражении его лица становится видна ностальгия. — Она читала мне его, когда я был подростком. — Похоже, у вас с ней хорошие отношения. Его лицо сияет — без сомнения, он погрузился в воспоминания о том, как они проводили время с бабушкой, которую он, очевидно, так любит. — Бабушка приехала в Англию практически ни с чем. Оказалась в Ист-Энде. Она работала швеей за очень низкую плату, но когда она рассказывает мне о своей жизни, то никогда не жалуется, — его голос наполняется тихим восхищением. — Все хорошее приходит к тем, кто умеет ждать. Вот что она мне говорила. «Все хорошее приходит к тем, кто умеет ждать». Его любимая бабушка ошибалась. В этой жизни ты не можешь позволить себе ждать. Иногда тебе приходится просто идти и брать то, что тебе нужно. — Могу я попросить тебя перевести еще кое-что? — спрашиваю я осторожно. — Без проблем. Я тщательно подбираю слова для своей просьбы. И произношу ее: — Я не смогла взять это с собой. Оно у меня в комнате. — Ого, — останавливает он меня, — мы что, опять идем туда? — Куда? — я ошарашена. О чем он болтает? — Если я пойду туда, к тебе в комнату, куда это приведет? Мы окажемся в постели, а эта драма мне не нужна. Комната. Кровать. Драма. Тут я все понимаю. Вот что для него означало заниматься любовью со мной? Для него это драма? Я в ярости запрокидываю голову. — Знаешь что, Алекс, когда твоя бабушка учила тебя всей этой пафосной поэзии, ей следовало оставить место для хороших манер. Меня не интересует твое тело, понятно? Русский текст, который мне нужно перевести, написан не у меня на одеяле. Он яростно взмахивает рукой, чтобы подчеркнуть произнесенные сквозь сжатые зубы слова: — Лиза, я не могу снова ввязываться во все это безумие. Странности. Чокнутое поведение. Ведро ледяной воды показалось бы мне теплее, чем его раздраженные слова, брошенные в мой адрес. — Не называй меня так, — я расстроена, изо всех сил стараюсь удержать самообладание. — Я. Не. Сумасшедшая. — Я не говорю, что ты сумасшедшая… Сумасшедшая. Сумасшедшая. Сумасшедшая. Это слово влезает мне в голову, как оккупант, от которого я не могу избавиться. «Она сумасшедшая?» — спрашивала мама дрожащим напряженным голосом у доктора, когда я была в больнице после того случая. Я была в полубессознательном состоянии, мама понятия не имела, что я слышу все тихие разговоры вокруг меня. Я хотела выплакать глаза. Утонуть и исчезнуть в матрасе. Уничтоженная. Раздавленная. Вот как я себя чувствовала. Наверное, так же чувствовал себя и мужчина, живший прежде в моей комнате. И теперь я не могу вынести, когда Алекс тычет мне этим в лицо. Я беру свою сумку. — Алекс. Иди. К черту. И я ухожу. Гневно проталкиваюсь мимо людей. Кто-то бросает ругательства мне в спину за мою грубость. К черту их тоже. Воздух снаружи прохладный. Я часто дышу, моя грудь вздымается от наплыва неприятных эмоций. Полностью забываю о своей миссии, желая только сбежать. Его рука хватает мою. Я тяжело дышу. Алекс поворачивает меня к себе лицом. Мы оказываемся посреди людной улицы, поэтому он отводит меня в пустынный уголок рядом с набитым суши-баром. Наши взгляды то встречаются, то расходятся. Мы оба топчемся на месте, снова чувствуя себя неловко. Я говорю первой: — Я не хотела начинать все это, — сглатываю, — знаю, что я не самая обычная девушка, каких полно, но я та, кто я есть, и отказываюсь извиняться за это. Он останавливает меня жестом руки: — Я приду и прочту этот текст, — тут он мрачнеет. — Из того, что рассказала мне тетя Пэтси, я понял, что твои домовладельцы — стопроцентные члены клуба психопатов. Настоящая парочка гадов. — Заправляет всем Джек. Марта — просто сбитая с толку пожилая женщина, очарованная молодой упругой задницей. — Сейчас самое время. Поехали. Он делает пару шагов. Я держу его руку достаточно крепко, чтобы заставить остановиться. Тут и начинаются настоящие сложности. Сейчас он действительно подумает, что я рехнулась. — Ко мне в гости могут приходить только родители. — Я не понимаю. И что мы будем делать? Я нервно облизываю губу. — Придется провести тебя тайно. * * * У меня звонит телефон, когда я подхожу к станции метро «Площадь Пиккадилли». Я отхожу от охающих и ахающих туристов, радующихся виду лондонских достопримечательностей. Это папа. У меня вырывается стон. Подозреваю, что он звонит, чтобы проверить, была ли я на приеме у доктора Уилсона.