Я удивлена. Я не почувствовала, что в доме есть кто-то еще. Пока она возится на кухне, я думаю о том, что сильно ей сочувствую: нелегко потерять часть своего дома. Однако мне нужно сосредоточиться на том, о чем я пришла поговорить. — Вы помните кого-нибудь из людей или семьи, которые жили по соседству? Пэтси кладет ложку ароматных чайных листьев в заварочный чайник. — Конечно. Латимеры, Моррисы, Патели, — она проводит костлявым пальцем по губам, вспоминая. — Ах да, Уоррены. Боже всемогущий, дети у них были как дикие животные. Их следовало посадить за решетку в Лондонском зоопарке. Питерсы. Митцы. Или они жили через дорогу? Я немного путаюсь. Пока она не запуталась совсем, я спрашиваю: — Вы не знаете, был ли у Марты с Джеком жилец в доме до меня? Пэтси выглядит сбитой с толку, помешивая чай в фарфоровом заварочном чайнике. Ее лицо разглаживается, когда она находит ответ на мой вопрос. — Мне кажется, был один. Да, мужчина. Я нечасто его видела… — ее голос замолкает, а редкие брови хмурятся. — Я помню, как видела его из окна своей спальни, он блуждал по саду, как заключенный по двору тюрьмы. Знаешь, как будто все беды мира лежали у него на плечах. Его лица я никогда не видела, — она покусывает нижнюю губу своими маленькими зубками, закрывая чайник крышкой. Мое ликование по поводу того, что я выяснила о предыдущем жильце, резко проходит, когда пожилая женщина добавляет: — Но имей в виду, возле этой пчеломатки мужики снуют туда-сюда, как на площади Пиккадилли. И ночью тоже. Это прекратилось только тогда, когда она вцепилась в этого тупого альфонса, которого она всем показывает, — она цокает языком от отвращения. — Женщина в ее возрасте и встречается с таким молодым парнем. Надеюсь, в письку она себе тоже вколола ботокс, ведь иначе в постели с ней будет страшно. В этот раз я не могу удержаться от клокочущего хохота. И это так приятно! Очень приятно. Я не могу вспомнить, когда в последний раз хохотала, закинув голову. Пэтси манит меня согнутым пальцем. Ее дыхание согревает мне щеку. — Там определенно был мужчина. Он уже жил там, когда она притащила в дом этого Джека. Я не помню, когда он съехал. Значит, Джек лгал мне. Зачем ему это делать? Если бы арендатор покончил с собой в доме, Джек не попал бы в неприятности. Что он скрывает? И связано ли это как-то с садом? Вопрос за вопросом с разрушительной силой урагана кружатся у меня в голове. Один за другим, требуя мгновенного ответа. Быстрее, быстрее, быстрее. Дыши. Просто дыши. Раз, два, вот моя туфля. Три, четыре… Я не могу успокоиться. Не могу. Острые зубы отчаяния впиваются в мои нервы. Где мои таблетки? Вот черт. Они в доме. В моей комнате. Бусинки пота выступают у меня на лбу. Позвонок за позвонком сковывает мороз, пока мой позвоночник не превращается в ледяной столб. Подошвы ног болят знакомой болью. Меня трясет. Я дрожу. Трещу по швам. Пэтси смотрит на меня широкими от беспокойства глазами, как это делает моя мама. Сквозь свои страдания я вдруг слышу деловитый голос мужчины, доносящийся из дверного проема кухни: — Я полностью изложил… Тут голос мужчины внезапно прерывается — он заметил меня: — Лиза? Это должно было бы окончательно выбить меня из колеи. Вместо этого ко мне возвращается контроль над ситуацией. — Алекс? Глава 10 Проблема с прошлым заключается в том, что иногда оно имеет неприятную привычку прокладывать себе дорогу в будущее. Мы с моим бывшим парнем изумленно смотрим друг на друга. Нам неловко. Никто из нас не знает что сказать. Любопытный взгляд Пэтси скачет от Алекса ко мне и обратно к Алексу. Она ничего не говорит, кроме как: — Я сделала чудесный чайник белого чая, Алекс. Моя подруга всегда привозит мне великолепный белый чай со Шри-Ланки. Когда будешь готов… Бетти и Дэвис радостно бросаются вслед за ней, когда она уходит, оставляя нас вдвоем. Мы продолжаем стоять и смотреть друг на друга. Я впиваюсь в него взглядом. Бог знает, какие мысли роятся у него в голове, пока он оценивающе смотрит на меня. Алекс, как обычно, выглядит опрятно: узкий угольно-черный костюм, черный галстук, белоснежная рубашка. Интересно, он до сих пор носит непарные носки? «Не хочу быть членом стада», — жизнерадостно объяснял мне он. Алекс нарушает звенящую тишину: — Лиза, что ты здесь делаешь? — в его голосе звучит такое изумление, как будто он думает, что это волшебный фокус. Я скрещиваю руки на груди: — Я живу по соседству. Понятия не имею, зачем я ему это говорю; мы расстались почти полгода назад, и тут больше нечего сказать. Мы случайно встретились в конце прошлого года. Он входил в команду крупного городского банка, представлявшего интересы одного очень богатого российского клиента, который вел бизнес с моей фирмой. Сначала я не заметила Алекса: я была слишком занята своим обычным делом — работой за компьютером до изнеможения. Он привлек мое внимание в свой третий визит, когда две женщины, которые работали рядом со мной, решили вовлечь меня в свой водоворот сплетен и обсудить, кто это к нам пришел. — Отличные булочки у него, — заметила Шерил, облизывая губы так, как будто смакует лучшую еду в городе. — Ему всего тридцать, как я слышала. — И такого роста, — ворковала Дебби, забыв о том, что она замужняя женщина. — Я бы его оседлала. Что скажешь, Лиза? Ты бы забралась верхом на этого жеребчика? Я пыталась игнорировать хихиканье двух взрослых женщин, ведущих себя как школьницы-подростки под воздействием избытка гормонов. Кроме того, моим главным правилом на работе было заниматься именно ей — работой. Коллеги были знакомыми, а не друзьями. Друзья неизбежно отдалялись. Они никогда не заявляли об этом прямо, но спустя некоторое время за них красноречиво говорили подозрительные взгляды. «Мы обойдемся без твоих странностей». Но женщины не оставляли меня в покое, пока не заставили посмотреть на чудо-мужчину. К моему удивлению, он действительно был притягательным. Дело было не во внешности, не в заднице и не в возможности его оседлать. А в том, как он откидывал голову назад, совсем немного, когда смеялся. Мужчины, которые любят смеяться, — мой криптонит. Смех заставляет тебя забыть обо всем, оставить позади свои проблемы, по крайней мере на некоторое время. Позже в тот же день в обеденное время мы вместе спускались на лифте. — Я Алекс, — произнес он, удивив меня. — А ты из команды программистов. Лицо обдало жаром, и я покраснела. Мужчины не замечали меня из-за одежды, скрывающей мое тело с головы до ног. Кто-то однажды сказал, что женщина должна что-нибудь «вывесить в окне», чтобы привлечь внимание мужчины. У моего же окна жалюзи были закрыты и шторы задвинуты. Каким-то образом — кто знает, как это случилось — в конце концов я показала ему одно из своих любимых мест для обеда. Он не принял мой отказ, настояв, чтобы я пообедала вместе с ним, и пока он меня убеждал, в уголках его глаз от улыбки появлялись морщинки. Мы узнали друг друга ближе за двумя тарелками хумуса, салатом из молодого шпината и подогретым цельнозерновым хлебом. Так все и началось — к открытому зловредному удивлению Шерил и Дебби: три месяца ужинов, коктейлей и фильмов, когда Алекс заново учил меня смеяться. Конечно, я знала, что проблемы начнутся, когда мы перейдем на следующий уровень — начнем узнавать друг друга в постели. До двадцати пяти лет я никогда не обнажала свое тело перед мужчиной. Это был тайный позор, о котором знала только я. Тем не менее я решила, что Алекс — Тот Самый. Усилием воли я возвращаю себя в настоящее. Именно та ночь и заставляет меня проскользнуть мимо него и выйти из дома Пэтси, чтобы уйти. Не нужно объяснять мне, что он адвокат моей соседки, который помогает ей вернуть свой кусочек чудесной зеленой английской земли. — Лиза, — настойчиво кричит он мне вслед, стоя у входной двери. Я выбрасываю из головы его слова, вставляя ключ в замок дома Марты и Джека. Хлопаю дверью. Понимаю, что не следовало этого делать, вспоминая, что мне совсем не стоит сообщать хозяевам, что я вернулась. Я стою на месте, прислушиваясь. Потом слышу, как закрывается входная дверь Пэтси. «Я рада, что Алекс не пошел за мной», — убеждаю я себя. Тогда почему же мне так больно? Я бегу наверх, выпиваю две таблетки и ложусь на кровать. * * * Первое, что я слышу, когда вхожу в дом спустя два дня после этого, это разговор на повышенных тонах. Или скорее повышенным голосом говорит один человек. Этот голос нельзя назвать ни мужским, ни женским, это просто гневный крик. Я не могу разобрать, что говорят, что кричат. И не хочу. Я выросла в доме, где никогда не было открытых проявлений гнева. Никаких конфликтов. Если у моих родителей возникал вопрос, который им нужно было обсудить (не проблема, настаивал папа, а именно вопрос), они с мамой закрывались у него в кабинете и говорили об этом. Даже самые сильные потрясения моего детства происходили в тишине. Хлоп! Яростный звук удара возвращает меня обратно в настоящее. Это удар плоти по плоти. Этот ублюдок ударил Марту. Я колеблюсь, поскольку не знаю, что делать. Я могла бы пронестись по коридору, распахнуть дверь на кухню и оторвать ему голову. Или… Я напряженно думаю. Конфликт с Джеком может ухудшить положение Марты. Кроме того, могу ли я вмешиваться в их дела, живя в их доме? Где та граница, которую нельзя переходить, когда дело касается личной жизни людей, в чьем доме ты гостишь, хотя и за деньги? Потому что на самом деле это не мой дом, а их. Их пространство. Я здесь чужая. Тем не менее я чувствую себя дерьмово из-за своего решения, когда взбираюсь по лестнице. Что такая благородная, элегантная женщина, как Марта, видит в таком грубом неандертальце, как Джек? Готова поспорить, он был сама доброта и мягкость в начале их романа, шептал ей на ушко нежности, засыпал ее подарками. А когда надел ей на палец кольцо и обосновался в ее супердорогом доме, то показал свою истинную сущность отморозка. Я еле дотаскиваюсь до верхнего этажа. После инцидента с мышью и его кровавым финалом мне кажется, что я вижу и слышу этих маленьких серых тварей повсюду, поэтому я хочу заранее предупредить их о своем приходе. Громко стучу в дверь, топаю по полу — что-то в этом роде, — чтобы они убежали в укрытие, если у них хватает наглости тут быть. Я до сих пор сомневаюсь насчет уверений Марты, что Джек не клал мышь мне в комнату, чтобы напугать меня. Я поворачиваю ручку и настороженно останавливаюсь на пороге, наблюдая. Кровь дико бьется у меня в венах, пока я осматриваю комнату. Кажется, все на своих местах. Никаких странных звуков. Тем не менее я с учащенным пульсом иду обыскивать каждый уголок и трещину. Выпрямляюсь с облегчением, не найдя ничего необычного. Или, как сказала бы мама, все в образцовом порядке. Когда я иду к кровати, позади меня раздается странный рвущийся звук. Мой уровень тревоги резко вырастает до максимальной отметки. Воздух вырывается у меня из разинутого рта. Мой взгляд мечется в сторону двери. Я хочу убежать. Убраться оттуда, пока могу. Я не хочу встречаться с этим лицом к лицу — что бы там ни было. Я очень медленно поворачиваюсь — дыхание у меня перехватило. Смотрю на пол. Хмурюсь. Там ничего нет. Шум слышен снова, он привлекает мое внимание к дальней стене под световым люком. Я быстро поднимаю взгляд. А, вот в чем проблема. Влажное пятно в форме пальца, которое раньше указывало на стену, расширилось и стало больше похоже на распростертую перепончатую руку. Влажность от дождя заставила белые обои рядом с окном отклеиться и частично отвалиться. Под ними обои бежевого цвета с узором в виде крошечного растущего вверх цветка. Такую вульгарность современные телешоу про ремонт никогда не допустят. Чертов Джек! Разве он не мастер по ремонту? Он должен лучше всех знать, насколько разрушительной бывает вода для домов. Возможно, он надеется, что выгонит меня отсюда к тому времени, как верхний этаж начнет рушиться. На этот раз я могу спуститься вниз и сказать об этом Марте. Нет, она не захочет видеть меня после того, что я услышала внизу.