Меня охватил жар. Мы стояли так близко, в темноте, а моя кровать была совсем рядом. Мой клитор пульсировал; я перестала дышать, даже не заметив этого. – Эмми, – вновь позвал тоненький голосок. Я моргнула, выдохнув. – Эмми? – в очередной раз окликнула бабушка. Уилл слегка расслабился, его взгляд смягчился. Опустив глаза, покачала головой. – Пожалуйста, просто уходи. – Сил хватило лишь на шепот. Я вышла из комнаты, свернула направо и направилась в спальню бабушки. Белые занавески колыхал ветер. Она в своем объемном розовом халате пыталась приподняться на постели. – Эй, эй, – сказала я, подбежав к ней, и приподняла трубку кислородной маски, чтобы она не сдавила ее. – Все хорошо. Я здесь. Бабушка села, откинувшись на подушки, пока я помогала ей снять маску. Приподняв ее, прислушалась к дыханию, убеждаясь, все ли в норме. – Ты в порядке? – Мне просто нужна вода. Я взяла чашку, наполнила ее водой и протянула бабуле соломинку. – Ты забыла зажечь мою свечу, – сказала она, сделав глоток, и посмотрела на меня снизу вверх, а я уставилась на нее. Мои брови были нахмурены после разговора с Уиллом. Казалось, сегодня все решили испытать мое терпение. – Не смотри на меня так, – предупредила бабушка. – Иди и зажги ее. Это моя последняя, вне всяких сомнений. Я поджала губы, понимая, что с этим не поспоришь. Возможно, ее уже не будет в следующую Вечную Ночь. Ладно. Подойдя к камину, которым бабуля больше не пользовалась, взяла спички и одну из свечей с ароматом пачули, отнесла на подоконник и зажгла, убедившись, что пламя видно через стекло. Такая глупая традиция. Правда, теперь, когда Уилл поведал мне больше деталей той истории, в ней появилось нечто завораживающее. Каждое 28 октября, начиная с 1955 года – спустя год после убийства на Колд-Пойнте, – жители Тандер-Бэйя зажигали свечи в окнах своих спален в честь Ревери Кросс в годовщину ее смерти. В то время как баскетбольная команда совершала ежегодное паломничество на могилу Эдварда, остальные почитали его жертву, убеждая себя, что, если они этого не сделают, то даже смерть не удержит ее от мести. Если к утру ваша свеча продолжала гореть, значит, погибшая была к вам благосклонна. В противном случае вам уготована плохая участь до наступления следующей Вечной Ночи. Эта примета имела не больше смысла, чем бросание соли через плечо для защиты от несчастья. Я наблюдала за отражением огня, мерцавшим на стекле, затем подошла к другому окну и закрыла его. Раз бабушка захотела зажечь свечу, ей придется провести одну ночь с закрытыми окнами. Гадая, ушел ли Уилл, бросила быстрый взгляд на улицу. Вернувшись к кровати, забрала чашку и поставила ее на место, потом откинула волосы с лица бабули. Восемьдесят два года, а выглядела она на пятьсот. За исключением глаз. Глаза по-прежнему принадлежали шестнадцатилетней девчонке, тайно планировавшей угнать машину своего старика, чтобы покататься с друзьями. – У тебя в гостях мальчик? – спросила она. Я замерла. – Нет, Гран-мэр. – Menteuse, – ответила бабушка, назвав меня обманщицей по-французски. – Qui c’est[14]? – О ком ты? Она дернула подбородком. Резко обернувшись, обнаружила Уилла, стоявшего в дверном проеме. Проклятье. Я же сказала ему уйти. Он вошел в комнату, мягко улыбаясь. – Allô. Je m’appelle Guillaume[15]. Услышав, с какой легкостью он изъясняется на французском языке, ошарашенно уставилась на него. Гийом – вариация имени Уильям. Серьезно? Честно говоря, меня удивляло, что он вообще умеет говорить, даже по-английски. Считала его человеком, который общается исключительно с помощью эмодзи. Но моя бабушка улыбнулась. – Parlez-vous français[16]? – Un peu, – сказал парень, показав пальцами примерно полсантиметра. – Très, très peu[17]. Она засмеялась, и его лицо расплылось в той улыбке, благодаря которой Уилл выглядел так, будто создан для объятий. Он посмотрел на нее сверху вниз, а я закатила глаза. Тоже мне, un peu. Моя бабушка родилась здесь, однако ее родители были родом из Руана во Франции. Они бежали в тридцатые годы от растущей угрозы со стороны Германии. Хоть она и выросла, говоря на английском в школе, родители постарались сохранить свое наследие. Она, в свою очередь, с детства обучила французскому мою мать. Я владела языком не так хорошо, как хотела бы, но понимала его. Из уст Уилла лилось все больше фраз. Не вмешиваясь в их разговор, я слушала. – Надеюсь, мы вас не разбудили, – с задумчивым видом произнес он. – Ваша внучка устроила мне заслуженный разнос. Приношу свои извинения. Мое сердце слегка затрепетало. – Возможно, заслуженный, – рассмеявшись, сказала бабушка. – А может, она унаследовала мой вспыльчивый характер. Я послала ей многозначительный взгляд. Опустившись обратно на кровать, она потянулась за кислородной маской, сняла ее с крючка и пояснила: – Прошло немало времени, прежде чем я встретила человека, способного совладать со мной. В этом и заключается суть сломленных людей, Гийом. Если мы кому-то подарим свое сердце, он поймет, что заслужил его. На секунду слезы подступили к глазам. – Он был терпелив со мной, – устремив мечтательный взгляд в пространство, продолжила бабуля. Мой дедушка. Он давно умер, однако они по-настоящему любили друг друга. По крайней мере, какое-то время она была счастлива. – Теперь идите, – распорядилась бабушка, надевая маску. – Я устала. Черта с два она устала. Мы могли бы посмотреть фильм или что-нибудь еще. – Гран-мэр… Она выкрикнула: – Иди! Будь молодой! Мне хотелось рассмеяться, сказать ей, что я чувствовала себя на сорок три и уже потеряла интерес ко всему, только она бы порадовалась, если бы знала, что я счастлива, поэтому… Когда бабушка справилась с маской, мы вышли из спальни, и я повела Уилла обратно к себе. Закрыв дверь, увидела, как он ставит свечу на мой подоконник. Ту самую, с комода бабушки. Должно быть, Уилл стащил ее. Парень выудил из джинсов зажигалку, поджег фитиль, расположил свечу по центру. Маленький огонек ожил на фоне черной ночи.