— Извините, что прерываю вашу светскую беседу, господа, — подала голос Яна, — ничего, что я здесь присутствую? Вы серьезно думаете, что со мной так легко замутить каждому? И только ваше сдерживающее чувство самосохранения не даст нашему роману разгореться? Мартин рассмеялся. — Нет, я так не думаю. Честно. Я знаю, что ты из тех женщин-амазонок, что выбирают сами. И ни о каких проходных романах не может идти речи. Яна медленно вынула свою руку из руки Мартина и провела тыльной стороной по его прохладной щеке, и своим действием, и своим взглядом вводя Мартина в состояние кролика перед удавом. — Много ты знаешь… Иной годы живет со своей женой, но так и не узнает, что она на самом деле хочет и думает. Проходных романов, как ты выразился, у меня было предостаточно, и это было хорошо и без нервов, пока я не влюбилась в тебя. И ты прав, теперь это исключено, и это решать только мне. — Я точно не могу забрать Яну к себе, даже если пообещаю, что мы из квартиры не выйдем? — спросил Мартин, не отрывая взгляда от ее губ. — Нет! — хором откликнулись Ольшанский и Витольд Леонидович. Глава 13 Яна в жизни спала на многих кроватях и даже слышала, что лучше спать на твердых ортопедических матрасах. Что это полезно для позвоночника, что, естественно, было немаловажно. Но почему-то Яна любила спать в абсолютно мягких, просто пуховых кроватях, утопая в них на полметра вниз, словно плывя на облаках. И это был настоящий кайф. Только с Мартином ей было всё равно, как и где спать: его руки, запах и поцелуи заменяли райские облака. Но в данной ситуации Яна спала одна на какой-то жесткой, пластмассовой койке, которая даже пахла поливинилхлоридом или чем-то подобным. На этом ложе действительно могли лежать только трупы, которым уже всё равно, или сидеть люди в очереди к участковому врачу и пропитываться ненавистью друг к другу. Поэтому, если вдруг кто-то нарисовывался с репликой «Мне только спросить…», люди, сидящие на этих орудиях пыток, сразу же взрывались и были готовы разорвать спрашивающего. Цветкова всю ночь крутилась на адской койке, ложась то на один бок, то на другой, то на спину, то на живот, и в любой позе это было ужасно. Наверное, причина еще заключалась в том, что Яна была слишком худа, и о твердую поверхность сразу же упирались ее кости. После такой ночи Яна не удивилась бы, если бы на ее теле появились синяки. Ощущения в теле были с утра соответствующие: словно ее избили. Словно у нее на голове еще были эти чертовы бриллианты, которые превратились в булыжники и истязали ее всю ночь. — Ой! — проскрипела Яна, опуская босые ноги на пол, и пошлёпала в соседнюю комнату. — Тише! — шикнул на нее Витольд Леонидович откуда-то из полутьмы. В комнате были опущены жалюзи, и вся она была завалена коробками и пакетами. Витольд Леонидович передвигался по комнате на цыпочках и выглядел очень обеспокоенным. — Что происходит? — спросила Яна тоже шепотом. — Цветкова, ты очень худая, но ты много ешь? У тебя что, повышенный обмен веществ? — У меня? Я не знаю. Ем я не мало, но и не много. С утра вот аппетита нет, но мне надо выпить пару чашек кофе — это точно. А в чем дело? — Твой Мартин сошел с ума! Рано утром две машины доставили продукты из дорогого магазина и ресторана. Я не знаю, куда всё это девать. Это какой-то кошмар! Ты представляешь, что мог подумать курьер, доставивший продукты в морг? Да еще в таком количестве? — Это похоже на Мартина. Он обожает широкие жесты, — согласилась Яна. — Меня пугает другое… — Что тут может напугать? Здесь одни вкусняшки, — не понял Витольд Леонидович. — Вот если главврач заглянет, то он нас напугает обоих, причем… — Мартин прислал столько еды, словно я здесь, в морге, буду сидеть месяц. Я тут долго не выдержу. — Кофе… кофе… кофе… Вот он, садись! Сейчас позавтракаешь! Черт! Куда же это, правда, всё девать? Ну, оставлю я в холодильнике салаты, фрукты, овощи, соки, йогурты. А вот эти полуфабрикаты? Запеканка, пирожные — они долго храниться не будут. — Отдай в больницу пациентам, — посоветовала Яна. — Скажешь, что от спонсора. Не пропадать же. — А это верное решение. Отдадим в травму, им диету соблюдать не надо, пусть поправляются, — согласился Витольд Леонидович. Они сидели друг против друга и пили ароматный, вкусный кофе. Есть Яна категорически отказалась, а Витольд Леонидович сделал себе три бутерброда с зеленью, помидорчиком и бужениной из индейки. Яна нагнула пальцем планку жалюзи и посмотрела на улицу. — Я не смогу здесь долго находиться. Мне домой надо. — Я понимаю. Но ты же слышала, что говорил следователь? — Лично я ни в чем не замешана. — Это еще доказать надо. Ты, как он выразился, ключевая фигура. — Он может выражаться, как хочет, это ты у них под колпаком. Наделал дел в Волжске. — Я вел профессиональную деятельность. — Вот-вот! А я — законопослушная гражданка. И думаю, что без меня они не разберутся в этом деле. — А ты-то причем? — перестал жевать Витольд Леонидович. — Ты какой-то непоследовательный, то я ключевая фигура, то я ни при чем. Что-то голова у меня плохо работает… Ночь была жуткая. Я почти не спала, мысли всякие одолевали. Что-то есть в этом деле, а я никак не могу поймать мысль за хвост. Словно брожу вокруг да около. — Это как в детективных сериалах? — принял серьезный вид Витольд Леонидович. — Кто может быть маньяком? Много ли мужчин, влюбленных в тебя? — На этот вопрос трудно ответить. В моей биографии много чего было, но степень любви может оценить только сам человек. А ответить за других невозможно. — Ты кому-то причинила неприятности? — продолжал допрос Витольд Леонидович, засовывая в рот кусок маасдама. — Многим, — передернула плечами Яна. — Я живу, как считаю нужным, и мало обращаю внимания на других людей. — Эгоизм? — Он самый, — вздохнула Цветкова. — Мы все немного эгоисты, — филосовски заметил ее собеседник. — Много ли у тебя врагов? — Да кто может подсчитать своих врагов — явных и скрытых? Думаю, что полно. Да ты ведь и сам знаешь: человек смотрит на тебя влюбленными глазами, улыбается ласково, а в душе его гадюки шипят, смерти твоей желают. — Яна отодвинула пустую чашку. — Я сейчас в культурный центр смотаюсь, к своим в гримерку. — Зачем? Нет! Я обещал Мартину за тобой присматривать. Он меня убьет! — Не убьет, он добрый. — Ага, когда спит… — Если Мартин будет звонить, то ты отчитайся, что всё в порядке, я тут, со мной всё хорошо. Мне загримироваться надо. Витольд Леонидович хотел отправить в рот абрикос, но остановился на полдороге. — Зачем? Яна, ты прекрасно выглядишь без косметики. — Не о косметике речь. Мне нужен грим. Я полностью изменю внешность для того, чтобы следить за Мартином, — пояснила Цветкова. Витольд положил в рот абрикос, сок брызнул во все стороны. Он вытерся салфеткой. — Ты что, его подозреваешь? Думаешь, что маньяк Мартин? Он же с нами был, — спросил он, вытирая сладкий сок с рук. — Да что ты такое говоришь? Я за ним буду вести наблюдение, чтобы спасти! Он же потенциальная жертва. — А-а-а… Ты с этой позиции. Нет, Яна, это может быть опасно. — А я тебя не спрашиваю, я так решила. — Яна, побойся бога! Какой из тебя следак? Нет, так дело не пойдет. Отправимся вместе. Я тебя одну не отпущу! — Хорошо, пойдем вместе, только пообещай, что Мартину докладывать не станешь, что я за ним слежу, а то с тебя станется. Может, мы с тобой убийцу поймаем! На Витольда Леонидовича внезапно напала икота, было видно, что настроение у него мгновенно испортилось, а вместе с этим и аппетит. — Вот что ты за человек, Цветкова? Бедный мой московский друг Олег Адольфович. Сейчас Москва может спать спокойно, раз ты у нас в Питере. Только мне это зачем? Что значит «убийцу поймаем»? Мы с тобой спецназ или ОМОН? Для поимки преступников есть специально обученные люди, а мы с тобой здесь в тишине отсидимся, как в бункере. Смотри, от голода не умрем… — Витольд, прекрати! Я не буду сидеть и, извините, жрать здесь, пока моему любимому угрожает опасность. А ты свободен, я тебя не неволю. — Да не могу я тебя бросить, моя дорогая! У меня ситуация патовая — меня либо маньяк убьет, либо твой суженый. У меня сегодня выходной. — Он встал. — Я сейчас уберу продукты в холодильник, остальные попрошу санитаров отнести в отделение, предупрежу коллег и… я готов тебя охранять. — Где можно принять душ? — спросила Яна. — В секционной душ для мытья трупов, но вода не теплая, — предупредил Витольд Леонидович, складывая продукты в холодильник. Яна решительно отправилась в соседнее помещение. Хотела сначала просто умыться, но поняла, что не сможет ездить весь день, не приняв душ, разделась, взяла шланг в руки и включила воду. Сказать, что вода была не горячая, ничего не сказать, струя была просто ледяная. Холодными мокрыми ладошками Цветкова намочила себя похлопывающими движениями. Она приметила кусок белого простого мыла, что лежало в металлическом лоточке в углу, как смогла онемевшими руками взбила пену и нанесла на себя, дрожа крупной дрожью, как псина под колючим дождем. Оставался последний, заключительный и самый неприятный этап — смыть с себя всё это мощным напором обжигающей ледяной воды, потому что напор в душе не регулировался. Она собрала волю в кулак и… навела на себя струю. В тот же миг Яна, не удержавшись, заорала во всё горло. В этот момент открылась дверь, и в помещение заглянул перепуганный Витольд Леонидович. Увидев его, Яна взвыла еще громче, просто переходя на ультразвук. Витольд Леонидович перепугался и быстро ретировался. Яна, как смогла, смыла с себя дешевое мыло, вытерлась висевшим на крючке чьим-то белым халатом, дрожащими руками с трудом натянула на себя белье и платье и, клацая зубами, вышла из комнаты. — Я себя сейчас чувствую, как твои покойники, ты просто заморозил меня! «Не теплая»… — передразнила она Витольда Леонидовича.