Сергей Петрович немного смутился. – Ольга сказала, что будет ждать в лобби-баре. Это где, вы не знаете? Маня, у которой было превосходное настроение, сунула ему Волькин поводок: – Подержите! Сергей взял поводок. Маня раскинула руки и объявила: – Лобби-бар – это прямо здесь кругом!.. Пойдёмте, я вас провожу. Лёля сидела на любимом Манином месте – на полукруглом диванчике с видом на упакованного в леса императора Николая Первого. Марфа примостилась с ней рядом и рисовала в тетрадке. Между прочим, заметила Маня, розовый рюкзачок девочка стала снимать и класть рядом с собой. – Лёлик, – позвала Маня на ходу. – Это я, шеф! Лёля оглянулась, увидела Сергея Петровича, чуть-чуть замешкалась и поднялась. – Какая вы … красивая, – выпалил Сергей. – Как-то даже неожиданно. А я не при параде. – Мы тоже не при параде, – объявила Маня. – Просто мы ползали в кустах и испачкались, а потом переоделись. Слушайте, ребята, я вам такую историю расскажу про свою героическую собаку! Вы не бойтесь, я потом отстану!.. Маня уселась и стала рассказывать в лицах – как она пришла к знаменитой блогерше, как её встретили, как прекрасен Ясон и как он хотел Маню побить, но его покусал Волька. – И вот представьте!.. Я стою, Ясон на полу в корчах, пёс рвётся из рук. «Дай я докушаю!» – как бы кричит он мне. В квартире гремит музыка. Лёля хохотала от души, Сергей посмеивался. – Вот такая история, – заключила Маня. – Ну ладно, вы оставайтесь, а я пойду, у меня дела. – Какие дела? – перепугалась Лёля. – Куда ты собралась? Маня показала на лестницу. – Наверх, в номер. Мне нужно отправить несколько писем, как говорили дамы в английских романах. – Маня, останься с нами, пожалуйста, – попросила Лёля. Ей было не просто неловко – невыносимо. С тех пор как она гуляла в саду Михайловского замка с будущим – давно уже бывшим! – мужем, никаких свиданий в её жизни не было. И не предполагалось, что будут! Она всё забыла, не знала, куда девать глаза, когда Сергей на неё смотрел, не представляла, о чём говорить, что ему может быть интересно, ну, ведь не её школа, правда же? Сама себе она казалась нелепой, слишком вычурно одетой, неуместной и старой. И ещё этот букет! Сергей принёс ей цветы, словно они вправду на свидании!.. Она стыдилась себя, ей казалось, что она предаёт дочь, отвлекаясь на разговоры и чаепития с совершенно посторонним ненужным мужчиной. Она должна думать, как им с Марфой жить дальше, а она посиживает в «Астории», где им обеим не место, вся такая нарядная, да ещё с посторонним дядькой!.. – Прошу прощения, – прервала Лёлины внутренние страдания Маня. – Мне правда нужно наверх. Лёлик, никуда не выходите, ты поняла, да? И, хромая, отправилась к лифтам. – Почему нам нельзя выходить? – тут же спросил Сергей. – Что-то случилось? Лёля со страдальческим видом смотрела вслед писательнице Покровской, которая бросила её одну на съедение волку. – У нас так сложились… обстоятельства, – наконец, проблеяла она. – Мы сами толком не понимаем. Но нам кажется, что за нами следят. Сергей покатился со смеху. – Что вы, Ольга! Кто? Зачем? – Я не могу рассказать. – А вы попробуйте. – Нет, – твёрдо сказала Лёля. – Я дала Мане слово. Лучше вы расскажите о себе. Сергей махнул рукой: – Да что обо мне рассказывать, вы всё знаете! Семьи нет, детей нет. – Он посмотрел на Марфу, и лицо у него словно посветлело. – Всё время в командировках. Я инженер, строю мосты. – А я никогда нигде не была, – призналась Лёля. – Здесь, в Питере, в университете училась, потом вышла замуж, дочь родилась. Хотя нет, – спохватилась она. – Мы с ней в Анапе были два раза, и в прошлом году на Волге в санатории, под Саратовом. Мне на работе путёвку дали. – У меня командировки в основном северные. И далёкие! То в Белоярск, то в Новосибирск. Вот вскоре придётся в Магадан лететь. – Там тоже мосты строят?! – Там Колыма, – сказал Сергей и улыбнулся. – Великая река на самом деле. У неё репутация плохая, это уж точно. Говорят же, дальше Колымы не сошлют! Мосты в основном зеки строили, из инженеров. Один мост есть – такой красавец! Он сейчас заброшен, а был! Весь ажурный, лёгкий, функциональный! Словно литой или кованый, а на самом деле деревянный. Его бы спасти – ну, хоть как пример инженерной мысли. – А что? – спросила заинтересованная Лёля. – Пропадает? – Скоро совсем пропадёт. Я в прошлом году собирался в отпуск туда рвануть. Хоть сфотографировать его, зарисовать и со всех сторон посмотреть, как он устроен! Я и так и сяк прикидывал, получается, очень сложно! Там же льды, половодья, морозы! А он столько лет простоял. – И не поехали в отпуск? – Так самолёты не летали! Пандемия. Но я надеюсь ещё слетать. – А мне в Пушкиногорье очень хочется, – призналась Лёля. – Никогда не была. С моего курса, с филфака, девчонка уехала туда жить, в заповеднике работает сейчас. Уже диссертацию защитила. И она говорит, что никогда у неё не было никакого «чувства родины», и она вообще не понимала, что значит это выражение. И только там, в заповеднике, поняла. Вот мне и хочется с Марфой съездить, посмотреть. Вдруг я тоже пойму, что это такое – чувство родины. Сергей посмотрел на неё с некоторым удивлением: – Так тут до Пскова рукой подать. Лёля кивнула – так и есть. Никто никогда не понимал, как именно она живёт. Для неё поездка в Псков – всё равно что полёт на Луну в аппарате Илона Маска!.. Говорят, этот самый Илон нынче катает миллионеров в космос и обратно, и миллионеры с удовольствием катаются! До Пскова, конечно, ближе, чем до Луны, но для Лёли – одинаково. Добраться она не сможет – ни туда, ни сюда. – Почему вы так улыбаетесь, Ольга? – Как? Сергей поискал слово: – Недоверчиво как-то. Или нет, нет. Вы улыбаетесь снисходительно, как будто я глупость сказал. Лёля засмеялась: – Так ведь это и есть глупость, Сергей! Я не могу в Псков поехать. У меня Марфа и… денег нет совсем. Вы не подумайте только, я не жалуюсь! На самом деле у нас всё нормально, живём! – Может, ей бы там понравилось, – проговорил Сергей задумчиво. – Я когда впервые туда попал, не мог уехать. Ну, просто не мог, и всё. Хорошо, каникулы были, меня родители пристроили в какой-то домик, его добрая тётка сдавала. Сами уезжали-приезжали, а я жил в этом домике и рисовал. Утром уходил, ещё до зари, а возвращался уже затемно. Он засмеялся воспоминанию. – Картошку в золе пёк. Такая вкусная была картошка! Мама приедет и начинает меня ругать, что я не съел ничего. Она мне оставляла полный холодильник еды. А я никак не мог на еду отвлекаться, понимаете?.. Я только рисовал. Потом дело дошло до того, что мне стало казаться, что я вижу Пушкина. То здесь, то там. Верхом или пешим. В шляпе и со стеком в руке. То в Тригорском, то в Петровском, то у Трёх сосен! – Вы разве художник? Вы же инженер! – Я учился живописи, художественную школу окончил. Но потом решил, что писать больше не стану. – Почему?! Он помолчал, словно раздумывая, рассказывать или нет, и всё же начал: – Я понял, что настоящим, большим художником не стану. Я могу подражать, эпигонствовать, писать красиво. Может быть, даже пару раз мне удастся увидеть и написать что-то новое! Но Левитан из меня не получился бы никогда. Он говорил, Лёля слушала и думала, что мир, в котором живёт Сергей, так не похож на её собственный. А мир Мани Поливановой не похож ни на тот, ни на другой. И вообще, у каждого человека, который сидит сейчас в этом прекрасном баре, есть какой-то собственный, непостижимый мир! Бросить рисовать потому, что никогда не стать Левитаном? Лёле это казалось неправдоподобным, странным, как в плохом кино, где героиню все обижают и предают, а она этого не замечает! Может быть, в кино так положено, но в жизни так не бывает. – Откуда вы узнали, что не станете Левитаном? – на полуслове перебила Сергея Лёля, отвечая своим мыслям. – Вам кто-то об этом сказал? Он удивился. – Никто не говорил, это было очевидно. – А если вы бросили единственное дело, ради которого родились?