– Он говорит, что восхищен тобой. Когда ты помогла ему при встрече, принц решил, что ты просто глупая деревенщина, которая попала в развитый мир по ошибке, – на этих словах моя самооценка рухнула вниз самым наглым образом, – но теперь он считает, что ты настоящая воительница. И ему жаль, что он поставил деньги на наш проигрыш. – Откуда у него деньги? – удивилась Лисса. Меня же интересовало совсем другое. – Как он сообщил, на кого ставит? Кисьяк начал было объяснять, но я опять взглянула на Радагата и вздрогнула. Слушать стрекотание, а затем дожидаться перевода не стала, а двинулась к проректору, мысленно повторяя себе, что победительницам соревнований не следует бояться нагоняя от преподавателя. Что он мне сделать сможет-то? Мантию привяжет на всю жизнь? Да я вообще ничего не боюсь. Но, несмотря на мысленную мантру, пока шла через все поле, ноги безумно дрожали, а остановившись перед проректором, я низко опустила голову. – Делаешь вид, что стыдно? – спокойный, даже холодный тон. И странное дело, вокруг было много людей, мы стояли среди толпы, которая бушевала, бурлила вокруг, способная все снести на своем пути, но мы словно бы существовали отдельно. – Почему это делаю вид? – недовольно пробурчала я. Хотя да, стыдно мне не было ни капельки. Страшно? Да. Но не стыдно. Радагат сокрушенно покачал головой, развернулся и пошел сквозь толпу к выходу, но едва я успела облегченно выдохнуть, как вдруг потопала следом за проректором. И так скоро топала, что чуть не обогнала Радагата на повороте. – Мсье Виррас, – едва сдерживаясь, прошипела я, – может быть, нужно было просто пригласить? – Может быть, – спокойно ответил Радагат. – Но боюсь, что, если бы ты отказалась, я бы не сдержался. Так что просто избавил зрителей от необходимости смотреть на то, как я заставляю тебя сожалеть о содеянном. – Интересно, что же такое страшное я совершила? Воздух, который, как каркас, управлял моим телом, нагрелся, будто отражая настроение проректора, но всего на миг. – Давай поговорим об этом после. И все, на протяжении всей дороги к своему кабинету Радагат не произнес больше ни слова. Мне бы успокоиться, а стало только жутко. К тому же тот факт, что я не владею своим телом, спокойствия не прибавлял. Магия проректора отпустила меня, только когда мы зашли в кабинет. Воздушный каркас развеялся, и я чуть не упала от неожиданности. Радагат раздраженно стянул с себя мантию, бросил ее на диван и, по-прежнему не обращая на меня внимания, покинул кабинет через неприметную дверь в свою спальню. Я помялась на пороге, но все же решила следовать за ним. Проректор замер у окна, облокотившись на подоконник руками. Я видела, насколько он напряжен, как выделяются под тонкой рубашкой мышцы, и не передать, насколько сильно хотелось подойти и обнять этого мужчину, отношение которого к себе я до сих пор не смогла понять – даже сделала шаг вперед, но, как наяву, услышала: «Радагат, милый, что происходит» – и отвернулась. Разозлиться не успела, так как натолкнулась на внимательный взгляд Виктора Зарриса, стоявшего в углу, и, судя по насмешливому выражению лица, от декана мои мысли не укрылись. – Лилиана, что у вас за странное стремление умереть молодой? – язвительно поинтересовался Заррис. Я задумалась. – Не понимаю, о чем вы говорите. Радагат вздрогнул и обернулся – глаза не посветлели, и темные зрачки на фоне слишком уж бледного лица делали проректора похожим на мертвеца. – Не понимаешь? – вроде бы устало спросил он, но в голосе чувствовались предгрозовые нотки. – То ты покидаешь Академию ночью, зная, что тебя пытаются убить, то прешься на поле, хотя я запретил тебе это делать! И заметь, запретил не из прихоти, а из-за того, что это может быть опасно! – Тогда запрещали бы всем студентам тоже, – не выдержала я. – Что это за избирательные нормы такие? Всем можно, а мне нельзя! – Давайте вы потом поворкуете, – вмешался Виктор. Радагат бросил на него недовольный взгляд и опять отвернулся к окну. – Я все-таки спешу, у меня полная лечебница пострадавших после соревнований. – У тебя сотрудников полная лечебница, – бессильно огрызнулся проректор. – Лилиана, мне нужно тебя осмотреть. Я сердито передернула плечами. – Для этого совсем не обязательно было насильно вести меня сюда. Виктор примирительно улыбнулся и развел руки в стороны, демонстрируя, что это была совсем не его идея. Осматривал меня декан на кровати проректора. Мне удобнее было бы сидеть в кресле или хотя бы на стуле, но Заррис настоял, а когда я легла и почувствовала, как восхитительно расслабились натруженные мышцы, едва не застонала от облегчения и на манипуляции Виктора смотрела уже гораздо благосклоннее. Пока меня окутывало сияние, я лежала, нетерпеливо подергивая пяткой, и заодно размышляла на тему того, убьет ли меня проректор после того, как уйдет Заррис, или все обойдется. По всему выходило, что убьет, потому что сумрачные взгляды, которые бросал на меня исподлобья Радагат, не радовали. Потому, чтобы не расстраиваться, я в конце концов закрыла глаза и самым глупым образом задремала. Проснулась я от разговора Радагата и Виктора. Мужчины говорили тихо да еще и отошли к окну, но в тишине спальни голоса разносились отлично. Потому я глаза не открывала, не желая демонстрировать, что проснулась, но с интересом прислушивалась. – Даг, она не может не знать. Ты же сам понимаешь, что провернуть такое незаметно – невозможно. – Понимаю. – Мы должны вызвать дознавателя. – Нет! – Это преступление, Даг! Мужчины помолчали и, что-то мне подсказывало, посмотрели в мою сторону. Я старалась дышать ровно, но ресницы все равно предательски дрожали. – Мы тоже делаем много чего незаконного, Вик, – устало сказал Радагат. – Лилиана, я знаю, что ты уже проснулась. Я секунду полежала, раздумывая, признаваться или нет, но глаза все-таки открыла. Виктор недовольно взглянул на проректора и подошел ко мне. – Лилиана, я должен узнать наверняка. Магию ты обрела совсем недавно? Я села на кровати, сжимая кулаки и пытаясь сдержать злые слова, которые рвались в адрес Радагата. Обещал же, зараза такая, никому не говорить. Словно бы в ответ на мои мысли раздался спокойный голос проректора: – Я ничего ему не говорил. – Так ты знал? – поразился Виктор. Вроде бы искренне… Я подняла глаза на декана целителей. – А вам откуда это известно? – Вообще-то, предположил. Были некоторые подозрения из-за магических потоков твоего энергетического поля – они совсем не проторены и будто бы намечены, но так как встречаться с такими, как ты, приходится редко, то и наверняка я знать не мог. – Такими, как я? – я встрепенулась. – Значит, мой случай не единственный? И много людей, которые магию обрели уже взрослыми? О, я хочу с ними встретиться! Почему это происходит? – Э-э-э-э-э… – Виктор и Радагат переглянулись. – Я же говорил, – проректор улыбнулся, а я чуть не задохнулась от нахлынувших чувств. Тут же отвернулась, ругая себе за это. – Лилиана, – Заррис присел напротив меня, – если честно, помимо тебя, я знаком только с одним человеком, который обрел магию, будучи уже совершеннолетним. И дело в том, что сила у него появилась не естественным способом. Я нахмурилась, пытаясь собрать мысли в кучу. Целитель на мои мысленные потуги внимания не обратил и рассказ свой продолжил: – Может быть, ты слышала про академика Кряхса? Не про твоего друга Таматина, который, пока лежал в лечебнице, всем головы забил своей гениальностью, а про его отца. Он разработал исключительную методику приобретения магии. Методика была тем исключительная, что исключала выживание людей, на которых ее применили. Я испуганно ахнула. Помнила, что проблемы у подопытных были, но о смерти вроде бы никто не говорил. – Люди, участвовавшие в эксперименте, зачастую умирали почти сразу – организм не мог перестроиться и отказывался работать. А те, кто выживали, проблемы ощущали не сразу – сначала появлялась слабость, блуждающие боли, затем болезни, которые целители не связывали с участием больных в опытах. Когда спохватились, было уже поздно. Все дело в том, что чужеродная для организма магия слишком уж большое воздействие на этот самый организм оказывает. Методика является запрещенной уже более десяти лет, и единственный человек, который может рассказать, в чем же она на самом деле состояла, – глубокий инвалид. – А зачем Вы мне это рассказываете? – Течение твоих «странных» болячек усугубляется. Усугубляется, хотя я делал все возможное и даже видел улучшение. Как ты думаешь, с чем это может быть связано? Я пожала плечами. Понимаю, что обретение мною силы со стороны кажется странным, но ни в каких экспериментах я не участвовала. Так и сказала Виктору, а еще задала вопрос: – Если все это так опасно, то почему мало кто знает об этом эксперименте и его результатах? Только вы. До того, как познакомилась с пречудесной мамочкой Кряхса, я и не слышала никогда о том, что обретение магии, в принципе, возможно. – Единственный выживший после ужасного эксперимента – Алазар Виррас, – Радагат сложил руки на груди, а на лице не читалось ни единой эмоции, – мой старший брат. Виктор усмехнулся. – И мой лучший друг. Так уж вышло, что в одной семье старший брат совсем не обладал магией, а младший был одарен даже чрезмерно. Алазар не мог с этим смириться, что уж тут говорить – завидовал Радагату, и потому ввязался в опыты сумасшедшего академика. Хотя на тот момент он таковым не казался… Меня, как огнем, пронзила догадка. Я с подозрением взглянула сначала на проректора, затем на Зарриса. – А Алазар не выжил ли благодаря вам? Благодаря тому, что его лучший друг – талантливый целитель, а брат владеет всеми видами магии? Мужчины опять переглянулись, и Радагат шагнул от окна к кровати. И почему-то мне его приближение не понравилось – сразу вспомнила о том, что мне, вообще-то, грозит наказание. – Ты права, Лилиана. Мы нашли способ оставить моего брата в живых и теперь оставим в живых тебя. – Что? – ахнула я. – Но я не участвовала ни в каких экспериментах! – Не знаю, как так произошло, что ты не помнишь ритуалов, но у тебя такие же симптомы, как и у Алазара. – Виктор поднялся с кровати. – Мы не можем рисковать – каждое применение тобой магии уничтожает тебя изнутри. Потому Радагат и запрещал твое участие в соревнованиях – все не просто так. – И что дальше? – Мы запечатаем твою магию, – в темных глазах Радагата таилась нешуточная боль и даже, по-моему, промелькнул страх. – Если ты прекратишь умирать, то мы правы, и нужно выяснять, кто и как провернул это с тобой. Если же нет… Я в немом изумлении уставилась на проректора. Даже дышать перестала, словно забыв, как это делается, и лишь через несколько минут севшим голосом смогла сказать: – Это же невозможно.