– Одевайся, – хмуро велел ему унтер. – С нами пойдешь. – Слушаю. – Шматов, и ты тоже. Винтовки им взять с собой не позволили, однако ремни отбирать не стали. Скоро они подошли к господскому дому, где их ожидал штабс-капитан Гаупт и другие офицеры роты. – Здравия желаю вашему благородию, – выкрикнул Дмитрий и стал в полном соответствии с уставом «есть глазами начальство». – Вольно, – махнул рукой Гаупт. – Погорелова видел вчера? – Никак нет, ваше благородие! Вроде бы… – Так «вроде бы» или не видел? – Не видел! – Врет он, ваше благородие, – вмешался Хитров. – Он с писарем крепко не ладил, так что более некому! – Да что случилось то? – Молчать! Говорить будешь, когда тебя спросят. – Виноват! Так точно! – Писаря Погорелова нашли сегодня утром в деревенском колодце, – пристально глядя Будищеву в глаза, сказал штабс-капитан. – Ты ничего не хочешь сказать по этому поводу? – Никак нет! – А отчего вы с ним подрались? – Так это когда было, ваше благородие. – Отвечай! – Из-за бабы! – Ну, допустим, а из-за какой? – Так это… – Отвечай! – Из-за хозяйки нашей. – Из-за нее могли, – хохотнул в сторону Венегер, – бабец пегвый согт! – А ты что скажешь? – обратился к Шматову командир роты, с досадой посмотрев на своего субалтерна. Федор все это время стоял ни жив ни мертв и только время от времени моргал своими голубыми глазами. Услышав вопрос, он вздрогнул и с каким-то отчаянием в голосе выкрикнул: – Не могу знать, ваше благородие! Собственно, этой фразой все его ответы и ограничились. Как ни пытали его Гаупт или другие офицеры, бедолага кричал, выпучивая глаза: «Не могу знать!» Гаупту и раньше неоднократно приходилось видеть, как молодые солдаты теряют в присутствии офицеров всякую способность соображать и только повторяют, как заведенные, сокровенную фразу: «Не могу знать!» Но все же было в поведении Шматова нечто такое, что наводило на мысль о его неискренности. Однако тот же опыт недвусмысленно подсказывал, что просто допрашивая его, ничего не добиться. Солдат будет упираться до последнего, но ничего не скажет. И что еще хуже, лаской тоже ничего не добиться. Слишком уж велика пропасть между нижними чинами и офицерами. Но не вызывать же полицейского чиновника в самом деле? Эдак позору не оберешься, да и о карьере можно забыть. Разве только в отдельный корпус жандармов путь останется, но это офицеру генерального штаба совсем уж последнее дело! – Вот что, – хмуро велел он Галееву, – обоих до выяснения под арест! – Слушаю, ваше благородие! – вытянулся унтер в ответ. – Да смотри, чтобы не вместе, – спохватился штабс-капитан, вдруг подумав, что лучше бы их было допрашивать по отдельности. – Как прикажете, вашбродь! Проводив глазами вышедших, Гаупт сел писать докладную записку о происшествии командиру полка. Быстро описав случившиеся, он хотел было кликнуть писаря, но вспомнил, что тот лежит сейчас в холодном сарае, временно превращенном в прозекторскую. И над его холодным телом колдует полковой врач Соколов. – Проклятье! – вырвалось у штабс-капитана. За дверью послышалось какое-то шуршание, и офицер раздраженно крикнул: – Ну, кто там еще? Дверь отворилась, и на пороге появились Штерн с Лиховцевым. – Разрешите, ваше благородие? – Ну, входите, раз пришли, – нелюбезно ответил им Гаупт. – Чем могу? – Прошу прощения, господин штабс-капитан, но нам стало известно о причине ареста Будищева и Шматова. – И что же? – Ваше благородие, – начал было Николаша официальным голосом, но тут же сбился, – Владимир Васильевич, мы пришли засвидетельствовать полную невинов ность нашего товарища. – Рядовой Штерн, вы издеваетесь? – не принял его тона Гаупт. – От вас еще вчерашним перегаром разит! Что вы можете засвидетельствовать, кроме собственного пьянства? – Осмелюсь доложить, – отодвинул стушевавшегося товарища Лиховцев, – что мы вернулись вчера не так поздно. И ничего подозрительного не заметили. – И что с того? – Простите, ваше благородие, но… – Замолчите, Алексей. То, что вы вступились за товарища, разумеется, похвально, в особенности, если бы вы по-прежнему учились в своем университете. Однако нынче вы в армии, а тут действуют свои законы. – Это, несомненно, так, – не стал спорить Лиховцев, – но я некоторым образом юрист и мог бы быть полезен при расследовании. – В самом деле, – задумался на секунду Гаупт, – впрочем, вы как приятель подозреваемого лицо заинтересованное. Нет, вы не можете вести расследование! – Тогда позвольте мне быть его адвокатом. – Адвокат бывает в суде, а сейчас до него далеко. – Но все же, отчего вы решили, что Будищев со Шматовым вообще причастны к этому происшествию? – На него указал командир звена Хитров. – Ну, это еще ни о чем не говорит. Всем известно, что ефрейтор терпеть его не может. – Ладно, но Будищев однажды избил Погорелова. – Да вашего писаря, если хотите знать, вся рота дружно ненавидела, – снова вмешался Штерн. – Редкостная он был гнида! Царство ему небесное. – Помолчи, Николай, – одернул его Лиховцев и снова обратился к офицеру: – А вот это, к сожалению, правда. Покойный и впрямь был не слишком приятный человек. – Не спорю, однако же прочие его просто ненавидели, а вот ваш протеже ему нос расквасил! Кстати, вы в курсе за что? – Ну, разумеется, из-за дамы, – снова подал голос Николаша. – Вероятнее всего, из-за хозяйки дома, – перебил его Алексей. – Но она вряд ли послужила бы причиной убийства. – Отчего так? – Ну, как вам сказать… Ганна – женщина, несомненно, красивая, но нельзя сказать, чтобы слишком добродетельная. За таких не убивают. – Много вы понимаете, – покачал головой штабс-капитан. – Ну, ладно, я понимаю ваши резоны. Но поскольку вы грубо нарушили дисциплину, явившись ко мне напрямую, то наказания вам не избежать! Садитесь сюда и извольте переписать набело эту записку для полковника Буссе. Не знаю, убил ли ваш приятель Погорелова или нет, но обязанности писаря пока что придется исполнять вам. – Слушаю, ваше благородие! Закончив с вольноперами, Гаупт направился к сараю, ставшему волею судьбы моргом. Приложив к носу надушенный платок, чтобы избежать неприятного запаха, штабс-капитан вошел внутрь. Посреди импровизированной прозекторской стоял стол, на котором лежало то, что некогда было человеком. Судя по всему, младший полковой врач уже закончил. – Что у вас, Александр Викторович? – спросил у него штабс-капитан. – Ничего интересного, – пожал плечами эскулап. – Если не считать непредусмотренного природой пролома в виске, ваш бывший писарь был на редкость здоровым индивидом. – Что же послужило причиной оного пролома? – Трудно сказать, некий тупой твердый предмет.