– Студент, а простой истины не знаешь! – Да какой же? – На халяву и уксус сладок! Что такое «халява», Алеша не знал, но догадаться было немудрено, и потому он попробовал возмутиться, – Дмитрий, как вам не стыдно! – Стыдно у кого видно. – Браво! – захохотал Штерн. – Вы, мон шер, каждый раз удивляете меня своим остроумием, а это немногим удавалось. – Учитесь, пока я жив. – Обязательно. Ну, так вы со мной? – Всенепременно. Кстати, если Алешка все же откажется, меня это несильно расстроит. – Почему? – Нам больше достанется! – Учитесь, Алексей, вот здравый взгляд на мир. – Вы куда? – высунулся откуда-то из-за угла Шматов. – В штаб полка, – отрезал Будищев, – приказ командира. – Я с тобой… – Еще чего! Полковник увидит твою рожу и сразу вспомнит, кто сапоги на смотре потерял! Чего доброго на гауптвахту определит, ну и нас с тобой заодно. – Да ладно вам, Дмитрий, – засмеялся Николаша, – не стоит так пугать нашего друга. Тем более что в тот памятный день весьма многие лишились обуви. – Весьма многие ее потом нашли, а вот Федька свои совсем пролюбил! – Как вы сказали? – Как обычно! Серьезно говорю, не стоит его с собой брать, он нас плохому научит. – Ну чего ты, Граф! – заканючил Шматов. – Право же, – не выдержал Лиховцев, – если в нашей компании кто-то и способен сбить человека с пути истинного, то это как раз вы! – Да, а кто меня давеча чуть в бордель не затащил? – Куда? – В публичный дом! Причем весьма низкопробный. – Но каким образом? – Граф, ну чего ты, ну ошибся я! – покраснел Федька. – Кстати, а как вы определили «низкопробность»? – живо заинтересовался происшествием Штерн. – Бабы страшные! И у каждой на морде лица написано – осторожно, СПИД! – Что, простите, написано? Кто спит? – Инфекция дремлет, от сифилиса до трипера! – Фу, какая гадость! – Вот именно, а этот олух царя небесного заныл, дескать, давай зайдем, никогда не видел! – И чем же закончилась сия авантюра? – Мы позорно бежали! – Ах-ха-ха, – зашелся в смехе Николаша. – Алексей, вы теперь как хотите, но непременно должны пойти с нами. Иначе наша нравственность может непоправимо пострадать! Увольнение для вольноопределяющихся дело самое обычное, можно даже сказать пустяковое. В принципе, будь у них такое желание, они могли даже ночевать на съемной квартире. Так что Штерн и Лиховцев получили отпускные записки без малейшей проволочки. Что же касается Будищева и Шматова, так это совсем другое дело. Новобранцам, по здравому рассуждению, вообще ходить в увольнение не положено. Правда, Дмитрий с неразлучным Федькой уже неоднократно бывал в Бердичеве по всяким поручениям, да пару раз Галеев взял грех на душу и отпустил их. Тем паче что вернулись друзья не с пустыми руками и про своего благодетеля – унтера – не забыли. Но надо же, в конце концов, и честь знать! – Чего это ради, барчук, я этих двух орлов отпустить должен? – хмуро спросил Северьян у пришедшего договариваться с ним Штерна. – Ну отчего же, должны, Северьян Карпович, – широко улыбнулся Николаша. – Я вас некоторым образом об одолжении прошу. – К вам, Николай Людвигович, я со всем почтением, однако дать увольнение Будищеву и Шматову никак не могу. Приказ штабс-капитана Гаупта – никого без особого его на то распоряжения не увольнять. Вы с господином Лиховцевым у нас люди почти вольные, с вас другой спрос. К тому же его благородие еще раньше указывал вам препятствий не чинить. – Досадно, – огорчился Штерн, однако спорить не стал и, пожав плечами, вышел из господского дома. – Это вы правильно решили, господин унтер-офицер, – одобрительно поддакнул скрипевший в углу пером Погорелов, – ишь чего удумали… – Тебе заняться нечем? – без малейшей приязни взглянул на писаря Северьян. Тот тут же уткнулся в свои бумаги и какое-то время старательно выводил буквы, затем, окончив работу, посыпал написанное песком. – Готово! – Ну, наконец-то, – буркнул Галеев и, забрав перебеленный писарем документ, принялся его читать. Убедившись, что все верно, унтер отправился к ротному, а писарь, нервным движением пригладив расчесанные на пробор волосы, задумался. Затем одернул мундир и вышел наружу. Быстрым шагом он пересек всю деревню и вскоре оказался возле хаты Явора. После стычки с Будищевым Погорелов опасался здесь появляться, но сейчас пересилил свой страх и старательно осмотрел снаружи хату и двор. Поначалу ни квартирующих солдат, ни хозяев нигде не было видно, но затем вышел Охрим и стал запрягать в телегу свою каурую лошадку. Через несколько минут «экипаж» был готов и тронулся в путь. Было четко видно, что помимо хозяина в телеге сидит четверо солдат. Рот писаря немедленно скривила мстительная усмешка, и он побежал к Хитрову. Ефрейтор встретил его не слишком любезно, однако, услышав в чем дело, сразу же переменился в лице. – Так говоришь, самовольно ушли? – хищно раздувая ноздри, переспросил он. – Так точно, Василий Лукич, ушли сукины дети! – И не побоялся на патруль нарваться, паскуда. – Так ведь он грамотный. Такому ничего не стоит фальшивую увольнительную записку написать, а его приятели вольноперы могут и печать куда надо приляпать. Вот зря их благородие этих барчуков к канцелярии допускал! – Кабы ты, Степка, свое дело хорошо знал, так и не допускал бы, – осклабился Хитров. – Хотя, ежели их с подделанной увольнительной поймают, так еще лучше. За такое гауптвахтой не отделаешься, тут арестантскими ротами пахнет. – Вот сейчас бы перекличку и объявить! – Годи, – осадил его Хитров, – я с тобой уже раз поторопился, да и вляпался. Тут все умно надо сделать. Пусть подальше уйдут да в городе чуть повеселятся, чтобы их там тепленькими взяли… – Это верно, это правильно, – с готовностью закивал писарь, – это вы, Василий Лукич, здраво рассудили. – Ты вот что, – остановил его ефрейтор, – скажешь тишком ротному, что Северьян их уволить не уволил, но обещал прикрыть в случае чего? – Да как же это! – испугался писарь. – Он ведь старший унтер! – Вот-вот, и если его не подставить, так он может и заступиться перед господином штабс-капитаном. – Боязно, – с тревогой в голосе протянул Погорелов. – А за девчонкой по лесу гоняться тебе не боязно было? – насмешливо спросил Хитров. – Или ты думал, дурашка, никто не узнает, за что тебе Будищев рыло начистил? – Да что вы такое говорите, господин ефрейтор, – лицо Степки вытянулось и стало похоже на маску. – Да и не было ничего такого… – Вестимо, что не было, иначе он бы тебя убил. – Не погубите, Василий Лукич, век благодарен буду! – Да ладно, чего там, не убыло бы от девки. Только смотри, чтобы все по уму на сей раз вышло! Через пару часов по деревне побежали посыльные, собирая солдат на перекличку. В последнее время таковые проводились не слишком часто и зачастую сводились к тому, что унтера и ефрейторы отмечали своих подчиненных на месте, а потом докладывали фельдфебелю. Но на сей раз перекличку проводил сам Фищенко в присутствии подпоручика Завадского. Взяв в руки список, он громко выкрикивал фамилии и, услышав в ответ «я», отмечал ответившего крестиком. – Бородин! – Я! – Беспалый! – Я!