Море. Фрегат «Санта Мария де ла Виктория». Захваченный испанский фрегат был сорокапушечным боевым кораблем, добротной постройки. Он носил имя «Санта Мария да ла Виктория» и считался грозой турок на Средиземном море. Неоднократно моряки этого корабля нападали на османское побережье и высаживали десанты. Они грабили и убивали подданных султана. И вот это судно в руках османов. И все благодаря хитрости капудан-паши и воле Аллаха. Мустафа понимал, что такой поступок мог бы послужить к продолжению его карьеры в османском флоте. Капудан галерного флота империи не оставил бы его своим вниманием. Но Мустафа уже сделал свой выбор. Более на службу султану он не вернется. Мустафа подошел к Федору и произнес: – Ты отлично сражался, гяур. Ты спас нас. И я могу это признать. Одолел опытного фехтовальщика. – Этого? – Мятелев указал на труп офицера. – У него оружие никуда не годное. Турок подобрал шпагу испанца и внимательно осмотрел клинок. – Это толедский клинок. Отличная работа и сбалансирован хорошо! Так что ты не прав. Это твоя добыча. Мустафа протянул шпагу Федору. Тот принял её и сказал: – Я к иным клинкам привык. Чего мне с этого? – Возьми, возьми. Это хорошая шпага. Она тебе еще послужит. Если бы Федор мог тогда знать, как капудан-паша османского флота был прав. Этот толедский клинок будет спасать его жизнь в диких дебрях Южной Америки. – Как ты выбрался из каюты, где был закрыт? – спросил капудан. – Дак битва началась. А я не мог пропустить битву, эфенди. – Хорошо. Ты бросился на врагов с голыми руками и только на испанском корабле получил оружие. Это смелый поступок. А я ценю смелость и умение драться на саблях. Ты хороший воин. – Давно держу клинок в руках, эфенди. А в награду за мою помощь, если таковой достоин, не забудь нас отпустить на волю, когда придет время для этого. – В том могу тебе поклясться Аллахом. Ты и твой друг получите свободу. А пока ты мой гость. Желаешь остаться на этом судне? Сейчас сюда прибудут мои матросы, и для тебя будет выделена лучшая каюта. Или снова прейдешь на «Меч падишаха»? – Нет, я останусь на этом корабле. – Эй! – Мустафа приказал привести пленных офицеров. И тех поставили перед ним. Их было трое. –Кто из вас командует этой посудиной? – спросил он через толмача (переводчика). – Вон лежит его тело. Это дон Хуан де Гонсало и Вальдес, – ответил высокий средних лет офицер. – Я хорошо говорю по-турецки и пусть, эфенди не утруждает себя толмачем. – Кто ты? – спросил Мустафа. – Штурман фрегата «Санта Мария де ла Виктория» дон Рамон де Нарвега. – Всех вас сейчас запрут в трюме. У вас будет выбор, либо принять ислам и пойти со мной, либо стать рабами и быть проданными в первом же берберском порту. Подумайте что для вас лучше. Несколько дней у вас есть. Нарвега поклонился и опустил голову. – А что у вас вон в той каюте? Что там такое? Золото испанского короля? Почему закрыта? – Там наш пассажир, эфенди. Некий очень важный господин. – Что за господин? Кто такой? – Этого я не могу знать. Про то знал только сам капитан. Но он мертв. – Хорошо! Увести всех пленных и запереть в трюме! Быстро! *** Мустафа с видом повелителя распахнул двери каюты таинственного пассажира фрегата. Он вошел внутрь и думал, как этот человек задрожит при виде его обрызганных кровью врагов боевых доспехов. Такое бывало не единожды. Но в каюте был совершенно спокойный высокий человек средних лет. Ни один мускул на его лице аскета не дрогнул. Он учтиво склонил голову: – Привет тебе, эфенди! – произнес он на турецком языке. – Я капудан османского флота Мустафа. А ты кто такой? – Я? Тот, кто имеет тамгу великого падишаха полумира, – спокойно ответил незнакомец и протянул Мустафе пергаментный свиток. – Посмотри сюда! Мустафа пригляделся и похолодел. Это означало, что лично повелитель османской империи повелевает всякому подданному падишаха делать все, что скажет предъявитель сего! – Откуда это у господина? – Мустафа побледнел. – А разве эфенди не должен повиноваться, и ни о чем не спрашивать? – Да. Прости мое любопытство, эфенди. – Ты можешь не переживать, почтенный капудан-паша. Я все знаю о тебе. Ты бежал из Стамбула. Но ты, по-прежнему, трепещешь при имени султана. Отчего так? Ведь ты теперь вне закона. – Да, я вне закона, эфенди. Но берберские пираты, к которым я ухожу, не враги великому султану. И одно дело бежать из Стамбула, а иное стать личным врагом падишаха, нарушив его прямую волю, что изложена в твоей бумаге. – Я это знаю. И потому помогу тебе, капудан-паша. – Поможешь? – удивился Мустафа. – Ты желаешь, чтобы пиратские беи приняли тебя? – Да. Это мое желание, – согласился капудан. – Тогда я дам тебе такую возможность. Ты получишь от меня письмо к Шагин-бею. И он примет тебя одним из своих капитанов. – К Шагин-бею? – Мустафа был искренне удивлен, что этот гяур знает самого большого берберского бея. И он даже обещает ему протекцию. – Не веришь в мои возможности? – снисходительно улыбнулся незнакомец. – Верю, – произнес Мустафа, заколдованный взглядом этого человека. – Вот и хорошо. А сейчас позови ко мне того человека, что гостил на твоей галере, а ныне пассажир этого, захваченного тобой, корабля. – Ты и про него знаешь, эфенди? – Я многое знаю. Но не медли. Я жду его. После этого Мустафа вышел из каюты и аккуратно закрыл за собой двери. «Кто этот человек? Я так и не спросил его имени. Но он заставил меня повиноваться одним своим взглядом. Уж не сам ли это шайтан*? (*Шайтан – черт). Или один из таинственных дэвов – властителей судеб? Он все знает обо мне и моих планах. Ему не стоит перечить»… *** Федор Мятелев был удивлен не менее Мустафы. Он видел перед собой кардинала Пьетро Ринальдини! – Монсеньор? – Ты узнал меня, Федор. А я ждал тебя. – Здесь, монсеньор? На этом корабле? Я не могу прийти в себя от того, что монсеньор здесь! – Здесь. Я знал, что сейчас ты не попадешь в дом Адреотиса. Я знал, что ты окажешься волею судеб на османской галере «Меч падишаха». – Это странно, монсеньор. Падре может видеть судьбы? – Могу. Но не пытайся узнать, что тебя ждет в будущем, Федор. Я понимаю, про что ты желаешь спросить. – Отчего же мне не узнать, что меня ждет? – Бог даровал нам две даты, Федор. Две. Одну мы знаем. Вторая скрыта от нас. Дата рождения тебе известна, а бог не желает давать тебе знания о второй дате – дате смерти. – Моя смерть будет страшной? – спросил Мятелев, побледнев. – Роr las Entranas de Dios! Всякая смерть страшна. Мало кому в этом мире хочется умереть. Но сейчас я звал тебя не для того, чтобы говорить о судьбе. Ты должен знать, что тебе делать далее. – Но со мной… – Марта и твой друг, бывший галерный раб? Я знаю про это. Я знаю, что Марта провалила задание, которое ей было дано. Но так распорядилась судьба. А с судьбой не может спорить даже Орден иезуитов. Так что напрасно она испугалась моего гнева. Да и сделала она при дворе султана кое-что, хотя даже не догадывается об этом.