– Слишком близко, кнопочка, – заметила Айша. – Мне прямо перед экраном нравится, чтоб я видела, не обманывает ли кто. – Мне за твоей шапкой не видно. Дороти отползла назад на неприметный сантиметр. «Приветствую и добрый вечер, – начал Риклз хрипловатым, как у заядлого курильщика, голосом. – Я начальник полиции Джэй Риклз и начать собираюсь с краткого заявления, суммирующего события этого утра в торговом центре «Чудо-Водопады». Примерно в десять тридцать утра в магазине «Бриллианты посвящения» на втором этаже произошла перестрелка. В настоящее время нами точно установлено, что стрельбу начала Ребекка Колберт, 20 лет, проживавшая в Сент-Поссенти, работавшая в этом магазине продавщицей. По нашим сведениям, мисс Колберт зашла в магазин, где застрелила Роджера Льюиса, 47 лет, управляющего розничной сетью «Бриллианты посвящения», Ясмин Хасвар, покупательницу, и младенца – сына Ясмин, Ибрагима. После чего на пути мисс Колберт встал Рэндал Келлауэй, начальник охраны торгцентра и служащий охранного агентства «Сокол», в прошлом служивший в военной полиции армии США. – После этих слов Риклз подался вперед и через весь стол бросил восхищенный взгляд на крупного мужчину в толстовке. – Мистер Келлауэй дал указание мисс Колберт сложить оружие. Вместо этого она подняла свой револьвер, чтобы продолжить стрельбу, и в этот момент охранник выстрелил в нее. Посчитав, что он убил стрелявшую, охранник поспешил к миссис Хасвар предложить ей медицинскую помощь. Еще один мужчина, Роберт Лутц, зашел в магазин в попытке оказать содействие и был застрелен мисс Колберт. После чего мистер Келлауэй обезоружил стрелявшую. Вскоре после этого на месте происшествия появились бойцы СОБР и сотрудники «Скорой помощи». Мисс Колберт сочли мертвой в одиннадцать часов шестнадцать минут. – Руки говоривший сложил перед собой. У Риклза был безмятежный вид человека, любующегося на восход солнца на крылечке с банкой пива в руках. – Некоторым из вас уже известно, что моя дочь и двое ее детей находились в торгцентре во время происшествия. Нет никаких причин считать, что им грозила хоть какая-то физическая опасность. Но нет и причин считать, что она им не грозила. Мисс Колберт была вполне неразборчива, чтобы отнять невинную жизнь, и мы не можем быть уверены, каковы могли бы быть ее окончательные намерения. Разумеется, она намеревалась убивать до последнего своего вздоха. Мне не хотелось бы думать о том, что могло случиться, если бы не столь быстрые и решительные действия мистера Келлауэя. Нет места сомнению: произошла несказанная трагедия. Всего за несколько минут мы утратили уважаемого местного работодателя, невинного очевидца, зашедшего в магазин, движимого бесстрашным сочувствием, мать и ее младенца. Ее малютку. Прелестного мальчика, бывшего частицей патриотического мусульманского сообщества Сент-Поссенти. Мукам нашим не будет конца ни через дни, ни через недели, ни через месяцы. Однако сегодня мы убедились, что случается, когда плохой человек с оружием сталкивается с хорошим человеком с оружием. Сегодня наше горе уравновешивает наша признательность, боль наша терпимее рядом с нашей гордостью. – Шеф полиции умолк, наклонился вперед, взглянул на заместителя районного прокурора. – Мистер Лопес? Не хотите ли сейчас добавить что-нибудь?» – Зачем кому-то убивать младенца? – спросила Дороти. – Это по правде случилось? – Это, – отозвалась Лантернгласс, – по правде случилось. – По-моему, это глупо. – По-моему, тоже. На экране телевизора Лопес подался вперед и заговорил: «Районная прокуратура округа Флаглер выделила все наши ресурсы, в том числе двух штатных следователей, чтобы выявить мотивы, стоящие за сегодняшними гнусными и трагическими событиями, и выяснить, действовала ли миссис Колберт одна или получала поддержку от любых сообщников». Он говорил еще с полминуты, пережевывая стереотипное: если у кого-то есть любые дополнительные сведения… бу-бу-бу… в данное время не предъявлено никаких обвинений… бу-бу-бу… высокое искусство судебной экспертизы… бла-бла-бла. Потом он закончил, и Риклз опять подался вперед: «Рэнд, вы не хотели бы сказать что-нибудь?» – спросил он, глядя через стол на крупного мужчину в толстовке с надписью «Мир моря». Новая волна фотовспышек прошлась по залу. Келлауэй сидел, положив руки на колени, низко свесив голову, вид у него был и напуганный, и слегка затравленный. Подумав немного, он подвинулся вперед на стуле и склонился к микрофону. «Если мой сын сейчас смотрит, я просто хочу, чтоб он знал: с папой все в порядке», – выговорил Келлауэй. Толпа в зале встретила эти слова нежным воркованием, напомнившим Лантернгласс о голубях. – А он не такой уж и хороший, – объявила Дороти. – Он остановил безумную с револьвером. – Но он еще и в «Мир моря» ходит, – сказала Дороти, тыча пальцем в толстовку. – Там косаток взаперти держат в маленьких-маленьких баках. Вроде как тебя посадит кто в кладовку и заставит сидеть там весь день. Никто не должен ходить в «Мир моря». «Да-а, – мягко протянул Джэй Риклз, едва не дрожа от удовольствия. – С папой все в порядке. Все о’кей с папой, люди. С папой все просто прекрасно». Последний вал яростных фотовспышек заполнил зал. В их мигающем, почти слепящем свете очень бледная кожа Келлауэя отливала синевой, как оружейная сталь. 21 час. 18 мин. Они все еще торчали там: фургоны теленовостей, съемочные группы заполонили всю улицу перед его домом. Он сидел на тахте посреди гостиной с домашним телефоном на коленях. Его мобильный забрала полиция. Транслирующие фургоны были видны ему в зазоре между шторами, скрывавшими широкое окно. Си-эн-эн. Телекомпания ФОКС. Его телевизор был включен: единственный источник света в комнате, – но звук выключен. Крутили все тот же клип, где Джэй Риклз говорит свою фразу про плохого человека с оружием, встречающего хорошего человека с оружием. Келлауэй сам себя чувствовал пулей в пистолете, чувствовал, что взведен и готов сорваться, полететь куда-то навстречу конечному, мощному удару. Неся в себе заряд, способный проломить дырищу в том, что все до одного считали, что знают о нем. Когда пистолет выстреливает, все поворачивают головы, чтобы взглянуть, вот и сейчас все тоже оборачиваются, глядя на него. На него, а не мимо него или сквозь него. Он ждал, что телефон зазвонит, и тот зазвонил. Он поднес трубку к уху. Холли говорила едва дыша, тихим голосом: – Ты дома. Не была уверена, что ты уже дома. Только что видела тебя по телику. – Запись делали несколько часов назад. Ты только сейчас ее видишь? – Д-да. Только сейчас смотрю. С тобой все в порядке? Не ранен? – Нет, милая, – сказал он своей жене. Все еще жене, даже сейчас. На бумаге, во всяком случае. Слегка задохнулась: – Ты не должен меня так называть. – Милой? – Да. Даже думать так не должен. – Я б вообще не думал, если б она меня убила. Пристрели она меня сегодня, то была б последняя моя мысль. Опять прерывистое дыхание. Ему показалось, что она сдерживает плач. На слезы она скора: в конце телефильмов про Рождество, когда рекламу АОПЖОЖ[54] показывают, когда кинозвезды умирают. Она постоянно носит наряд из чистого бархата своих чувств, ткань, которая трещит при каждом ее шаге в этом мире и которая липнет к ней, куда бы она ни направилась. – Незачем тебе было туда соваться. Полицию надо было дожидаться. А если б она тебя застрелила? Твоему сыну отец нужен, – выговаривал она ему. – Адвокатша твоя, похоже, так не думает. Адвокатша твоя думает, что будет просто прекрасно, если я буду видеться с Джорджем раз в месяц под присмотром какой-нибудь бабки, шпионящей за мной. Она всхлипнула на вздохе, и теперь он уже наверняка знал: плачет. Заговорила лишь через несколько секунд – голосом, ломким от эмоций. – Моя адвокатша не только тебя пинает. Она и меня вовсю пинает. Грозится бросить дело, если я буду пытаться вести переговоры с тобой. Она из меня такую дуру делала, когда я сказала ей, что знала, что ты меня никогда не ударил бы, что ты бы никогда… Сестра Холли закудахтала где-то рядом, резкий неразборчивый звук, напомнивший ему взрослых, всерьез рассуждающих о похождениях карикатурного Чарли Брауна[55]. Холли сама не знает, как ей ее стерпеть. Ожидания других походили на сильные порывы ветра, а Холли была при этом всего лишь газетным листком, который швыряло то туда, то сюда под их действием. Рэнд Келлауэй твердо считал, что сестрица Холли была скрытной лесбиянкой, а малый, за кого она замуж вышла, скорее всего, был извращенцем. Звали его Элайджа (ничего себе имечко, а?), он носил яркие рубашки подозрительных цветов: ярко-желтые, как школьные автобусы, мандариновые, сине-зеленые. Плюс, он взахлеб смотрел по телику фигурное катание. – Что тебе Фрэнсис сказала? – спросил Келлауэй. Он почувствовал, как что-то вспыхнуло в нем, вроде как спичка зашипела перед тем, как вспыхнуть. Однако Холли больше его не слушала, слушала свою сестру. «Да», – произнесла Холли. Еще кудахтанье. «Нет!» А потом опять: «Нет!» Молящим, завывающим голосом. – Скажи ей, пусть своими делами занимается, – выговорил в трубку Келлауэй. Он чувствовал, что Холли уходит, до нее не достать, и это бесило его. – Не слушай ее. Что бы она ни говорила – пустое. Холли вновь обратилась к нему, только голос ее был беспокоен, полон эмоций: – Д-джордж хочет поговорить с тобой, Рэнд. Я ему трубку передам. Фрэн говорит, что мне больше нельзя говорить с тобой. Когда они жили вместе, так одним из правил, установленных Келлауэем, было: Холли разговаривает с Фрэнсис только в его присутствии – именно по этой причине. Он не хотел, чтобы у Холли был сотовый телефон, из-за опасения, что Фрэнсис засыплет ее эсэмэсками. Он не позволил Холли купить мобильник, но потом эта чертова компания, где она работала, выдала ей сотовый телефон и требовала, чтоб она носила его с собой. – Скажи ты этой волосатой пи… – начал он, но телефон клацнул, и зазвучал голос Джорджа: – Папочка. – У него был голос матери, порывистый, с придыханием, возбудимый, такой же нежный, ласковый и невнятный. – Папочка, тебя по телику показывают! – Знаю, – ответил он. Понадобилось приличное усилие воли, чтобы выровнять голос и придать ему хоть немного теплоты. – Я сегодня весь день провел в Телеландии, где все телелюди живут. Труднее всего туда попасть. Тебя до того ужимают, чтоб ты стал очень-очень маленьким и смог уместиться внутри телевизора. Джордж захихикал. Смех его звучал до того приятно, что причинял Келлауэю боль. Ему захотелось усадить сына на колени, обнять его так, чтоб тот вскрикнул и попытался высвободиться. Захотелось поехать с Джорджем на пляж и показать ему, как стрелять по бутылкам. Джордж крепко сжимал бы кулачки и пускался в пляс каждый раз, когда разлеталась бутылка. Келлауэй мир бы разнес, чтоб увидеть, как пляшет Джордж. – Это неправда, – сказал Джордж. – Правда. Сначала тебя делают очень-очень маленьким, а потом ты берешь билет и едешь в Телеландию на паровозике Томас. Я всю дорогу сидел рядом с одним из Телепузиков. – Не может этого быть. – А вот и сидел. По правде. – С каким из них? – С желтым. Он пахнет, как горчица. Джордж опять хихикнул. – Мамочка говорит, ты спас людей, чтоб они не умерли! Она говорит, что там была плохая тетя, а ты ее сразу застрелил, прямо – пах! Так и было? – Так и было. В точности. – О’кей. Здорово. Я рад, что ты застрелил ту плохую тетю. – Вновь послышалось удаленное кудахтанье: опять появилась Фрэн. Джордж выслушал ее, потом сказал: – Мне надо ужинать и спать ложиться. – Верно. Иди ужинай. Я люблю тебя, Джордж. – Я тебя тоже люблю. – Передай трубку опять маме. – Тетя Фрэн хочет поговорить с тобой. Не успел он ответить, как в телефоне опять зашумело. Потом с того конца линии донесся чей-то другой голос. Даже дыхание Фрэнсис было неприятным – тяжелое, медленное и натужное. – Слышь, Рэнди, – раздалось в трубке. – Суд запретил тебе говорить с моей сестрой. – Она сама мне позвонила, – терпеливо ответил он. – Никакой суд не запрещал мне отвечать на звонки на мой собственный телефон. – Тот же суд запретил тебе иметь оружие. – То оружие, – сказал он, – лежало за стойкой вьетнамского ресторана в дворике закусочных, и я попросил его. То был пистолет мистера Нгуена. Копы убрали эти сведения из новостей, чтобы защитить не меня, а его. Он здесь по визе, а владение оружием могло бы сильно попортить его отношения с иммиграционными властями. Впрочем, двигай дальше. Поднимай бучу. Заставь полицию депортировать малого, давшего мне оружие, которое мне было нужно, чтобы остановить массовое убийство людей. Вот уж станешь ты героиней так героиней! Я хочу поговорить со своей женой. – Ложь свою он еще раньше продумал хорошенько и чувствовал, что не Фрэн с ее хилыми силенками нападать на него. И оказался прав: та даже не попыталась. Вместо этого накинулась там, где было полегче: