– Я не опубликую ничего из того, что ты не захочешь, чтоб я публиковала. – Короче, у нас в «БИГ» корзинка мусорная есть, и мы в баскет играли. Проигравший должен был заплатить за фраппучино победителя, но победитель должен сходить за ними. – Это когда в последний раз ты за него платил? – спросила подружка Сара с явной поддразнивающей гордостью. – Ирвинг в порядке. И мне приходилось иногда платить. Впрочем, у него с левой не все получается. Так что… ну да, обычно он платит, а я приношу. – Я и это не стану печатать, – уведомила Лантернгласс. – Не хочу выдавать секрет твоей выигрышной стратегии. Малый опять заулыбался и еще больше понравился журналистке. Она опять подумала, что он из Черно-Голубой – не потому, что выражается по-уличному, а потому, что не выражается. Говорит без усилий, но с определенной заботой о стройности речи. Лантернгласс был знаком позыв отбирать слова с точным прицелом. Он проистекал из тревожной уверенности, что единственная запинка в речи способна выставить тебя таким, будто ты на углу дурь толкаешь. Айша целый год обучалась журналистике в Лондоне, делая кое-что из того, чего так и не пришлось делать Колсону, и, пока жила там, прочла очерк об английской системе классов. Англичане, узнала она, сортируются по языку. Ты понимаешь, кто перед тобою, барин или дурень, стоит тому лишь рот открыть и заговорить. И это еще более справедливо по отношению к черным в Америке. Человек сложит впечатление о тебе, стоит только произнести «привет», просто по тому, как ты это выговоришь. Окелло продолжил: – Я обратно в «БИГ» шел, когда она прошла. Мы прошли мимо друг друга на большом пролете лестницы центрального зала. Я вниз спускался, а она вверх поднималась. Мне пришлось пару раз на нее глянуть, потому как она что-то подтягивала высоко у себя на ноге. Типа, подумал я сначала, с чулком возится. Только это кобура была. Типа набедренной кобуры. Она стащила ее, как раз когда я мимо прошел. Еще она плакала. Хоть она и в солнечных очках была, это замечалось: у нее тушь под глазами текла. – Как она выглядела? – Крошка. Блондинка. Настоящая красотка. По-моему, ее Бекки звали. Или Бетти? Нет, почти наверняка – Бекки. – Откуда ты имя знаешь? – Она в «Бриллиантах посвящения» работала, там же, где стрельбу устроила. В последнюю субботу каждого месяца перед открытием по всему торгцентру назывались лучшие работники. Родж Льюис, хозяин ювелирного, раз ей дал награду. «Лучший работник месяца», что-то в этом духе. Она его первым убила. По крайней мере, так, думаю, оно случилось. Он кричал как раз перед первым выстрелом. Знаю, что он мертвый. Видел, как его вывозили. – Вернемся немного. Она прошла мимо тебя по лестнице. У нее был пистолет. Что дальше? – Я обернулся, вслед ей смотрел. Может, даже вслед за нею двинул. Посмотреть, что она… ой! Его подружка ткнула ему кулаком в плечо: – Козел! У нее ж пистолет был, на фига! – И ударила его второй раз. Малый потер плечо и, когда продолжил рассказ, обращался уже столько же к Саре, сколько и к Лантернгласс. – Я не слишком близко за нею шел. В любом случае, она от меня оторвалась. Еще минута, и я стал думать, что надо бы кого-то из охраны найти. Я повернул обратно к лестнице, и тут услышал, как мистер Льюис закричал и пистолет хлопнул. Я бросился на ступени и замер. Потом услышал, как закричал мистер Келлауэй… он главный в охране торгцентра… и еще выстрелы. – Помнишь, сколько? Окелло сощурил один глаз, воздев другой к небу. – Сначала три. Это когда она убила Роджера Льюиса. С минуту после этого – еще один выстрел, и такой звук типа свалилось что-то, и пятый выстрел. А потом, минут пять спустя, еще два. – Ты уверен? Целых пять минут между пятым выстрелом и последними двумя? В стрессовой ситуации довольно легко потерять счет времени. Окелло покачал головой: – Не-а. Четыре-пять минут. Я знаю, потому как переписку с Сарой вел, так что можете время у меня на телефоне посмотреть. Лантернгласс кивнула, но в ответе его усомнилась. Очевидцы очень быстро перестраивают воспоминания в россказни, и россказни эти всегда хотя бы частично содержат вымышленные, трагедийные толкования лишь вполовину запомнившихся фактов. – Так было. – Окелло опять пожал плечами. – Я пластом лежал, а через еще пару минут полиция пошла в атаку по ступеням вверх в своей броне, с пулеметами, готовая с половиной ИГИЛ[51] сразиться. Единственное, кому от них досталось, так это моей руке. Один полицейский, пробегая мимо, наступил на нее. – Он помолчал, затем головой тряхнул. – Эту часть тоже можете выпустить. Они шли жизни спасать. Притом им было известно, что они могут попасть под шквальный огонь. Не хочу их оскорблять. Врач «Скорой» осмотрел мне руку, пока я показания давал. Все кости целы. – И ты выбрался, и ты в порядке, – сказала Сара и вытянулась на цыпочках, чтоб чмокнуть его в щеку. – И не вздумай спорить, а то могу тебе сосок скрутить[52]. Окелло ухмыльнулся, губы его нашли ее губы, и, сама того не желая, Лантернгласс пришла к выводу, что «ОЙ, ВКУСНЯТИНА» девчушка что надо. – Спорить с чем? – спросила журналистка. – С тем, что все у него всегда ОК, – ответила Сара, закатив глаза. – Все его и его глупого папаши шутки. – У меня сейчас все ОК больше обычного. То есть мне совсем не о’кей, что младенец погиб… – Младенец? – спросила Лантернгласс. Малый опустил глаза, и неожиданно на лице его промелькнуло испуганное, грустное выражение. – Да, мэм. Застрелен вместе с мамой. Женщина в хиджабе, ее малыш, круглолицый пижон и мистер Льюис. Эти стали четырьмя жертвами, все, кто погиб… не считая стрелявшей. Только, как подумаешь о том, что стряслось в других местах, типа Авроры или Коломбины…[53] а я рад, что тут не случилось хуже. Уверен, что и копы довольны, что не пришлось ни с кем вести перестрелку. – Он рассмеялся – резко, неприятно, в смехе его не было ничего веселого. – И, могу поспорить, мистер Келлауэй доволен, что наконец-то подстрелил кого-то. Лантернгласс уже думала, что ей пора закругляться, выжать пару фразочек из девчушек, которые она и не собиралась в заметку включать, и слинять. Если она вскорости не выдвинется, то опоздает дочку из лагеря забрать. Ей самой до сих пор памятно – и остро! – то болезненно одинокое ощущение оказаться последней из забранных домой, все глаза проглядевшей в залитые дождем окна класса современного танца, ни о чем другом не думавшей, как только, чтоб кто-нибудь, кто угодно приехал и забрал ее. Только после последней фразы малого уйти было никак нельзя, его слова завладели ее вниманием и не отпускали. – Что ты имеешь в виду, что он, наверное, доволен тем, что наконец-то подстрелил кого-то? Почти неприметная ухмылка разом слетела с лица Окелло. – А-а, может, лучше и это тоже выпустить. Журналистка приостановила запись. – Окелло, я не напечатаю ничего, что доставило бы тебе здесь неприятности. Просто мне любопытно. Что за история с Келлауэем? Окелло выдержал ее взгляд, в глазах его, в которых плескалась Миссисипи, вдруг появился холодок. – Этот старый фашистюга приставил мне к шее пистолет на третий день, как я тут работать стал. – Он – что? – Мистер Бостон, один из управляющих «БИГ», попросил меня на моей машине отвезти кой-какой товарец в Дайтону-Бич. У меня тогда еще форменной одежды не было, и я разные поручения выполнял. – Он потянул за глупую золотистую баскетбольную майку с буквами БИГ и изображением черной руки, сжимающей оранжевый шар пламени. – Я был снаружи, засовывал коробки в багажник моей машины, а этот Келлауэй подкрался сзади и сунул мне ствол пистолета прямо в шею. И говорит: «Тюрьма или морг – сам выбирай. А мне, что так, что сяк, без разницы». – Треплешься, – сказала Лантернгласс, хотя и верила ему, и голос ее говорил, что она ему верила. Сара стиснула скулы, рот ее мрачно вытянулся, она крепко сжала пальцы своего дружка. Значит, уже слышала эту историю, определила журналистка. – Сердцем клянусь, – сказал Окелло и постучал кончиками пальцев по груди. – Он достал рацию, сказал, что обнаружил похитителя коробок с грузовой площадки за обувным «БИГ». Сказал, что у меня был резак для коробок, а еще пистолет. Но еще до того, как охрана радировала копам, мистер Бостон увидел происходящее и бегом прибежал сказать ему, что все в порядке. Что я работник магазина. – У тебя был пистолет? – У меня был пистолет для оклейки коробок клейкой лентой, – пояснил Окелло. – А насчет резака он был прав. Он у меня сзади на штанах висел. «Подозреваемый поднялся, и я увидел, как в руке его что-то блеснуло. Он прыгнул. Я подумал, что он на меня бросился с ножом, и выстрелил из своего оружия, защищая себя» – так заявил полицейский Реб Муни, когда предстал перед жюри присяжных. Все показания Лантернгласс прочла много лет спустя. Всего-то и требовалось, чтобы превратить диск в нож или паковочный пистолет в револьвер 45-го калибра: немного воображения, немного паники и бездну предвзятости. – Повезло тебе, что не застрелил, – заметила Лантернгласс. – Почему его не уволили? Уголок рта Окелло дернулся в кривой усмешке какого-то киногероя, хотя и отдавала она теперь определенным цинизмом, что обескураживало ее. – Мистера Бостона целый час трясло. Он до того побледнел, будто грипп схватил. Он сказал, что позвонит на линию претензий в фирму, которая осуществляет охрану торгцентра, но, когда попробовал, линия оказалась отключена. Он послал им сообщение по электронной почте – оно обратно отскочило как непригодное для доставки. Это крупнейшая на юге фирма, охранное агентство «Сокол», слышали? Оно снабжает охранниками кучу центров торговли. Можно было бы подумать, что с ним связаться было бы легче. Мистер Бостон спросил, не хочу ли я пойти к копам и подать жалобу, только я сообразил, что ничего не выйдет, а потому попросту положил на это. – Почему? – Потому, что не могу платить за колледж своим смазливым личиком. – Келлауэй принес извинения? – А как же. И на месте, и потом опять в конторе на следующий день. Дал мне 25-долларовый подарочный сертификат на покупку в любом магазине центра. – Ни фига себе. Щедро с его стороны. Целых двадцать пять баксов. И на что ты их потратил? – Еще целы, – сказал Окелло. – Собираюсь подержать их у себя до тех пор, пока кто-нибудь не станет продавать со скидкой пуленепробиваемые жилеты. Я подыскиваю себе один такой. 17 час. 15 мин. Лантернгласс смотрела пресс-конференцию по телику вместе с Дороти. Дочка сидела на коленях перед телевизором, только что не уткнувшись носом в экран – так ей нравилось больше всего. Восьмилетняя темнокожая девочка с длинной шеей и ногами в милю каждая, в ярко-розовой шапочке с кроличьими ушами. В ее жизни наступила стадия шапок – ими целый ящик был набит. Вытащить ее из дому утром было каждодневным мучением: минут до двадцати ей требовалось, чтобы выбрать идеальную шапку для данного дня. – Я скучаю по «Ким-Пять-с-плюсом», – протянула Дороти, имея в виду мультсериал в жанре приключенческой комедии, ее нынешний фаворит на диснеевском канале. На местных новостях только что переключились на неназванный конференц-зал с обещанием, что полиция Сент-Поссенти расскажет о стрельбе в торговом центре «Чудо-Водопады» и, возможно, назовет героического охранника, который обезвредил убийцу, прежде чем бесчинство разошлось дальше. – Мамочке нужно смотреть это для работы, – сказала Лантернгласс с кухонного стола, где стоял ее ноутбук, на котором она выстукивала свои 2000 слов про пожар в Оскала. Настроиться на это было не трудно. Запах дыма стоял прямо в гостиной, даже при том, что пожарище полыхало за много миль. Не оставляла мысль – а не меняется ли ветер. – Я хочу такую работу, чтоб телевизор смотреть и на вертолетах кататься. – Как увидишь еще раз мистера Чена, можешь спросить, не ищет ли он новых сотрудников. Наше домашнее хозяйство найдет, как использовать еще один источник дохода. – От отца Дороти никаких хлебов ждать не приходилось. Из поля зрения он исчез почти сразу после ее рождения, не мог позволить, чтобы ребенок изгадил ему карьеру музыканта. Последнее, что Айша слышала о нем, что жил он в нью-йоркском Куинсе, имел двух дочерей от другой женщины, а музыкальная карьера состояла в том, что он выбивал дробь на белых пластиковых тазиках на Таймс-сквер за доллары, бросаемые в шляпу. Вспыхнули камеры. Пронесся шорох, словно ветер всколыхнул листву деревьев, – звук невидимой публики, бормочущей и рассаживающейся. Шеф полиции Джэй Риклз и худощавый кубинец районный прокурор сидели за большим складным столом, уставленным рядами микрофонов. Следом за ними пришел третий мужчина в мешковатой толстовке с капюшоном с надписью «МИР МОРЯ» и изображением прыгающей из воды косатки. Третьему было за сорок, с седеющими усами и армейской стрижкой. Была у него крепкая шея морпеха или боксера, крупные, костлявые руки, камеры он оглядывал до странности бесцветными и равнодушными глазами. Шеф полиции Риклз выждал, пока все утихомирятся, потом подождал еще, потому как наслаждался долгой, исполненной драматизма тишиной. Дороти подпрыгнула чуточку ближе к экрану.