— Ты должен помочь мне, Тедди. Поднять нить там, где мы ее потеряли. — Почему именно я? — Потому что ты знаешь людей, к которым у меня нет и не может быть подходов. Потому что… потому что я знаю: ты хочешь жить нормальной жизнью, я ценю и уважаю тебя за это, но мы ведь так и не нашли тех, кто виновен в твоих злоключениях. Тех, кто чуть не убил твоего племянника. Мы остановились на полдороге. Тедди прекрасно знал, что означает этот взгляд. Неподвижный, приказывающий и умоляющий. Она не отступит. А он? 10 Через каждые пять шагов на стенах закреплены металлические флаконы с дезинфицирующим средством. Для тех, кто не знает: обычный спирт. Правда, с какими-то добавками. Мекка для алкашей. Приходи в больницу с пустой бутылочкой и цеди из флаконов, пока в коридоре пусто. Добавки — хрен с ними, главное, бесплатно. Яду не добавят. На вкус, правда, так себе. Никола поначалу заблудился. Непрерывно и неторопливо, как ветряки, вращаются стеклянные турникеты. К окошку с информацией очередь. На полу разноцветные линии. Похоже на схему метро, но разобраться, какая куда ведет, невозможно. Ухо, горло, нос — голубая. Исчезает, потом появляется опять. Непонятные коды, чужой язык. Как, скажем, письменность амаринья[28]. Три дня назад они с Юсуфом привезли Шамона в больницу. Носилки сразу подхватили и захлопнули дверь перед носом. Посторонним нельзя, извините. И никто не объяснил — опасна ли рана, какие последствия, если Шамон выживет. Перед глазами одна и та же картина, будто пленку раз за разом перематывают назад: изувеченное лицо друга. Саунд-трек: его булькающее, неживое дыхание. Прошло три дня. Шамон жив. Механический женский голос: «Третий этаж». Никола вышел из лифта и посмотрел на таблички. Отделение 345. Да, это здесь. Папа Шамона рассказал, куда его перевели из интенсивной терапии. Триста сорок пятое отделение. Челюстно-лицевая хирургия. Иначе ни за что не найти. Дверь начала жужжать, потом все же открылась — автоматика. Тут везде автоматика. Вход свободный — это вам не интенсивка. Посещения разрешены. Что известно полиции? Знают ли, что произошло с Шамоном? Сам Никола никому ничего не говорил и был почти уверен: ни одному из ребят в спортзале даже в голову не пришло рассказать полицейским, как все случилось. Святое правило: со снютами в разговоры не вступать. В коридоре на штативе-каталке — целый штабель замысловатых врачебных приборов. То тут, то там собираются группки врачей и сестер в одинаковых кожаных шлепанцах и зеленых пижамах, коротко о чем-то беседуют и разбегаются, улыбаясь, — вряд ли о работе. Серо-голубой пластиковый пол отмыт до зеркального блеска. Никола наклонил голову и увидел свое отражение. Круглая пиктограмма величиной с дорожный знак: перечеркнутый мобильный телефон. Никола не знал точно, в какой палате лежит Шамон. Большое дело — палат не так много, можно заглянуть. И наверняка здесь кто-то из людей Исака. Но в коридоре не видно — наверное, сидит в палате. Почему-то сильно пахнет вареной картошкой. Шаркая, по коридору прошел пожилой дядька с забинтованным лицом — жуткое зрелище. Ужасняк. Будто в одном из операционных залов ожила мумия и решила пройтись по больнице. Чем-то напомнил Бояна, деда Николы, — тот тоже к старости стал волочить ноги. Будто ему надоело тратить силы, чтобы ходить как люди. Непостижимое сочетание: могучий дед и эта шаркающая походка. Мимо неторопливой побежкой проскользнула сестра — на табло под потолком замигали красные цифры. Номер палаты. Кто-то из больных нажал на кнопку экстренного вызова. Этому кому-то нужно помочь повернуться в постели, дотянуться до стакана с водой. Дать болеутоляющее. Подложить судно. Никола потрусил с ней вровень. — Простите, где лежит Шамон Ханна? — В конце коридора налево, вторая направо, — бросила сестра на ходу и скрылась в палате. Над дверью злобно мигала красная лампочка. — Только я думаю, он спит. Рукоятка на двери просто огромная. Интересно, зачем. В голове опять начали проскакивать молнии. Никола остановился и огляделся — может быть, присесть на секунду? Вспышка памяти: он сам в такой палате, после взрыва. Голубые шторы на окне. Стакан сока на тумбочке. Отчаянные глаза матери, уже двое суток сидящей в кресле в углу… Он положил ладонь на глаза и зажмурился. Пока еще не придумал способ, как избавляться от этих молний. Это другая палата, другая больница, и на койке лежит не он. Его друг. Шамон. Лица почти не видно, сплошная повязка. Огромные свинцово-бурые синяки под глазами и на скуле. А где его роскошная золотая цепочка с золотым же массивным крестом? Наверняка стащили в суматохе. Колеса койки зафиксированы. Рядом — стойка с капельницей. Наверное, сам есть не может, все, что надо, вводят в вену. Никола осторожно присел на единственный стул. Шамон, похоже, и вправду спит. Вспышка молнии: фитнес-зал, дикий вопль, оглушительные, отраженные эхом двойные хлопки пистолетных выстрелов. Изуродованное лицо Шамона, прерывистое, затрудненное дыхание, кровь на двери в конторку. Фрагмент челюсти на футболке… Он внезапно вздрогнул: пусто! Ни в палате, ни в коридоре — никого. Кто угодно может зайти! Он же зашел — и ему никто не мешал. Сестра на бегу указала палату… Шамон даже очнуться не успеет. Никола набрал Юсуфа. Никто не ответил. Написал эсэмэску: Я у Ш. Здесь никого нет. Почему? Пошли кого-нибудь. Белло? Н. Белло — надежный парень. Как они отжигали на квадроциклах еще в школе — он, Шамон и Белло! Никола даже не знал настоящее имя. Все называли его Белло, и никто не мог вспомнить, почему. Он выждал несколько минут. Шамон лежит неподвижно, дыхания не слышно. Да дышит ли он вообще? Дышит. Слава богу. Несомненно дышит. Грудь поднимается и опускается, совершенно беззвучно. В телефоне пискнуло. Юсуф. Я там был сегодня. Думаю, все спокойно. Под контролем. Кто-то все равно должен дежурить. Через несколько секунд: Они охотились не на Ш. На Мистера Первого. Вот оно что… никто не собирался убить Шамона. Логично. Но все же… Он послал сообщения нескольким знакомым и через десять минут уже знал номер Исака. Впервые звонил боссу напрямую. Сигналы странные, как будто он звонит в другую страну. — Король на проводе. — Исак… — сказал Никола по-ассирийски, — я в Каролинке у друга… ты знаешь. — Как он? — Не знаю. Жив. Он жив. Его прооперировали. — Да, я знаю… слава богу. Его ждет подарок, когда вернется домой. Никола уже слышал про этот подарок. Семидесятивосьмидюймовый телевизор «Самсунг» с вогнутым экраном. Суперзвезда нынешнего рынка. Но зачем он Шамону, пока он здесь? — Исак… меня беспокоит одна штука. — Какая штука, сынок? Какая штука тебя беспокоит?.. Погоди-ка, я сейчас… Никола подошел к окну. Как сформулировать, чтобы случайно не ущемить самолюбие? Отсюда виден главный вход Каролинского госпиталя, наверное, самого большого в Швеции. Множество людей: пенсионеры, мигранты, просто какие-то несчастные, истасканные люди. Поперечный срез страны… нет, вряд ли. Люди, толпящиеся у входа, не представляют Швецию на все сто. Это те, кого дед называет радничка класа. Рабочий класс. А где все остальные? Где жители центральных районов, бизнес, обеспеченные снобы? Может, у них теперь отдельные больницы… или, скорее всего, не болеют так часто. — Я слушаю. В туалет, что ли, сбегал? — Исак… здесь никого нет, кто присмотрел бы за Шамоном. Сюда пройти, как два пальца облизать. — Вот как? Это плохо… пришлю кого-нибудь. Нет, не в туалет. Скорее всего, сходил за жратвой. Чавкает оглушительно. — Я не могу сидеть здесь целый день, — постарался объяснить Никола. — Хорошо бы кто-то подъехал прямо сейчас. — Оня. Окао мошь? Понял. Пока-то можешь? — Никола с трудом сообразил, что хотел сказать Исак — тот говорил с набитым ртом — Самое большее, пару часов. Мне на работу. Обещал шефу… а во-вторых, надо еще набрать часы, чтобы получить лицензию электрика. — Пошлю прямо сейчас. Успеешь. Никола отвернулся от окна и посмотрел на Шамона. Кровный брат. Преданный, бесстрашный воин Исака. Никогда не подведет. Никогда не струсит. Не то что он, Никола. — Хабиби, — еле слышный, скрипучий голос. Глаза открыты. Никола чуть не подбежал к койке и сел рядом. — Говорить можешь?