– Тогда перестань так сурово на меня смотреть. Она вздыхает. – Я боюсь, как бы у Йоуна не возникло подозрений. Его лицо смягчается. – Каких подозрений? – Он придвигается на шаг ближе. – Мы ведь ничего не сделали. Она кивает. Она не решается заглянуть ему в лицо, в глаза. Ей вспоминаются предостережения Катрин. Но тут ладонь Паудля скользит по ее руке, по плечу, ложится на затылок, и она невольно льнет к нему. Его лицо так близко, что она чувствует тепло его дыхания… Снаружи раздается внезапный стук, и Роуса отшатывается от Паудля так поспешно, будто уронила на ноги горячую сковороду. Глаза Паудля наполняются тревогой. Он хочет было что-то сказать, но Роуса прижимает палец к губам и хватает полотенце. В этот миг появляется Йоун. – А, Паудль, – говорит он, переводя взгляд с Паудля на Роусу и обратно. – Иди-ка займись овцами. У Пьетюра болит рука. – Иду, – говорит Паудль. Йоун выжидающе глядит на него, но Паудль не двигается с места, и тогда он говорит сердито: – Ну, ступай. Паудль растворяется в темноте за порогом, оставляя Роусу наедине с мужем. Йоун приближается к ней, и она замирает. Он так высок и силен, что ей на ум невольно приходят легенды о белых медведях. – Ты женщина разумная, верно? И хорошая жена. – Я надеюсь. – Хорошие жены знают, когда им надлежит молчать. Она кивает. В горле у нее пересохло. Он берет ее за руку и один за другим целует кончики пальцев. – Мне повезло найти женщину, которой я могу всецело довериться. Она ничего не отвечает. Руки его грубы. Они все в мозолях от рыболовных снастей и от косы. В мозолях от ножа. Он подходит еще ближе, притягивает ее к себе и заключает в объятия, которые должны были показаться ей нежными, но выходит наоборот: ее руки неловко прижаты к бокам. Сердце Роусы неровно колотится в груди. – Погляди на меня, – шепчет он. Она поднимает глаза. – О чем вы говорили с Паудлем? Мысли ее бешено мечутся в голове. – Мы только вспоминали детство. – Она сглатывает. – Мы ходили от одного дома к другому и просили дать нам skyr. – Ты голодала? Она кивает. – Нынче голод тебе не грозит. Со мной у тебя есть все, что нужно, не так ли? Он целует ее в лоб. Она стоит недвижно и ждет, пока он отпустит ее. Наконец Йоун уходит, и она остается одна в темном доме, вспоминает, как рука Паудля касалась ее затылка, и снова и снова переживает этот миг, чтобы не слышать ни шуршания на чердаке, ни голосов в голове. Мужчины все больше времени посвящают подготовке к суровой зиме, и Роуса теперь видит Паудля мельком. Все трое спят в хлеву с овцами, коровами и лошадьми. Перед наступлением зимы скот нужно заново приучить к тому, что до весны им придется жить взаперти. Йоун и Паудль поочередно разнимают разбушевавшихся баранов, которые сцепились рогами. Наконец, на восьмой день Йоун говорит, что Паудль может остаться на зиму. Сердце Роусы заходится, она улыбается Паудлю – и вдруг замечает, что Йоун смотрит на нее. Она тут же опускает глаза и продолжает собирать клочки шерсти. Вечером, когда темнота уже окутала дом и Роуса сидит в baðstofa одна, ожидая, пока ее потянет в сон, вдруг раздается скрежет металла по дереву. Она вскакивает с гулко бьющимся сердцем и только тогда понимает, что звук доносится снаружи. Роуса накидывает на плечи платок и выскальзывает за дверь, прогоняя мысли о духах, поднимающихся из морских глубин. Споткнувшись в темноте, она подворачивает ногу и вскрикивает. Боль взаправдашняя. Все остальное – просто выдумки. Снова этот скребущий звук, и возле окна скрючился какой-то силуэт. – Кто здесь? – слабо лепечет она. Призрак оборачивается и выпрямляется. Он слишком высок и широкоплеч, чтобы быть женщиной. Он возвышается над Роусой, и она уже открывает рот, чтобы закричать. – Роуса! Это Паудль. Она подавляет всхлип и начинает оседать. Он бросается навстречу, подхватывает ее, не давая упасть, и прижимает к груди. – Извини, я вовсе не хотел тебя напугать. Он говорит невнятно, потому что уткнулся лицом в ее волосы, и она чувствует, как он целует ее в лоб. – Я… – Она не в силах говорить. Пальцы его так бережно касаются ее лица, будто он держит что-то необычайно хрупкое. Она отталкивает его. – Где Йоун? – В хлеву. Пьетюр с ним. – Ступай к ним. Это очень опасно. – Опасно говорить с тобой? Утешать тебя? Йоун не стал бы этому противиться. Он ведь не чудовище. – Он берет ее руку в свои ладони. Роуса закрывает глаза. Она не может признаться, что дрожит от ужаса под взглядом собственного мужа. Паудль спросит, чем Йоун так напугал ее, и ей придется ответить, что он не сделал ровным счетом ничего. Но что время от времени, встречаясь с ним глазами, она словно заглядывает в глубины реки Хвитау, которая некогда топила всех без разбору, не жалея ни женщин, ни детей, а потом, нисколько не терзаясь угрызениями совести, несла дальше свои бурные воды. Вместо этого Роуса говорит: – По селению уже расползлись слухи. Йоун дорожит своим добрым именем. А я не хочу, чтобы он отослал тебя в Скаульхольт. Паудль со вздохом выпускает ее руку. – Тогда нужно придумать, как нам встречаться днем, у всех на виду. Она кивает, прекрасно осознавая, что соглашается, пусть даже и на краткий миг, вступить в бушующие воды. Паудль наклоняется и целует ее в щеку. Она вскрикивает, но не успевает сказать ни слова, как он уже спускается по тропинке к хлеву. По его походке она догадывается, что он смеется. Он всегда любил играть с огнем. Через две недели после появления Паудля Йоун знакомит его с сельчанами. Он берет слово, когда заканчивается проповедь, и все собравшиеся на обнаженном хребте холма неподалеку от его дома вытягивают шеи, силясь разглядеть чужака. – Это мой новый помощник, – объявляет он. – Кровный родич моей жены. Паудль широко улыбается, и Йоун похлопывает его по спине. Пьетюр с угрюмым видом стоит поодаль. Йоун возвышается над сельчанами и окидывает их взглядом. – Не забывайте, что Библия велит нам быть покорными. Мы должны повиноваться воле Божией и слушаться тех, кто имеет власть над нами. Праздность – грех. Похоть – грех. Пустые сплетни – грех. Господь заповедал нам идти и впредь не грешить, ибо те, кто грешен, будут вечно гореть в геенне огненной[17]. В толпе слышны вздохи и шуршание, будто птицы взъерошивают перья, чтобы не замерзнуть в стужу. Когда все начинают расходиться, Катрин приближается к Роусе и шепчет: – Это было предостережение. – Мне? – Всем нам. Мы должны слушаться его и держаться в отдалении. Вдруг Роуса замечает краем глаза что-то черное, парусящее на ветру. Подняв голову, она видит Эйидля, похожего на мрачного ворона. Он сидит на уступе поодаль, не сводя с нее блестящих глаз, а рядом маячит Олав, его приспешник. Олав так же широк в плечах, как и высок ростом; его багровое лицо – точь-в-точь кровяная колбаса, а руки, напоминающие бараньи окорока, сложены на огромной груди. Олав склоняется к уху Эйидля и что-то ему нашептывает. Эйидль кивает. Оба они по-прежнему смотрят на Роусу.