Я улыбнулась, чувствуя, как проходит ощущение тесноты в груди. – Это еще не точно, мне нужно будет спросить у него… – У него? Так ты приедешь с мальчиком? – Да, это мальчик, но он мне просто друг. И я не уверена, захочет ли он ехать, но… – Но ты обязательно спроси, – закончила она за меня. Я снова улыбнулась в трубку. – Хорошо, я спрошу. Я думаю, у меня может получиться держать себя в руках. Если он будет рядом. Потому что рядом с ним я всегда чувствую себя в безопасности. – Милая, если это слишком тяжело для тебя, я пойму. Мы все поймем. – Я знаю, мам, – ответила я. – Но я хочу попробовать. – Потому что ты сильная. И всегда такой была. «Не всегда, – хотела сказать я. – В самый важный момент я оказалась слабой». Я положила трубку, понимая, что обнадежила маму, и тут же начала терзаться сомнениями. Последний раз я попыталась приехать к ним в прошлом июне – на день рождения папы. Как только такси, которое я поймала у аэропорта, подъехало к району Риттенхаус, я почувствовала себя так, словно мое горло сжала невидимая рука. На коже выступили мурашки, словно меня окунули в ледяную воду. «Посттравматическое стрессовое расстройство», – говорили доктора. Этот диагноз мне поставили десять лет назад после того, как случился мой первый истерический припадок. Он произошел, когда я зашла в пустую комнату Розмари. Когда я поняла, что никогда больше ее там не увижу. Из-за панических атак – или истерических припадков, или как их там называют – во время визитов домой мне приходилось сидеть на таблетках, а от них постоянно страшно хотелось спать. Я превращалась в зомби, бродившего на окраинах адской боли. Тем не менее, я пыталась. Ради своей семьи я предпринимала новую попытку один или два раза в год. И один или два раза в год уезжала обратно, с кошмарной ясностью осознавая, что я вовсе не сильная. Но, возможно, если Бекетт будет рядом… Если я смогу черпать силы в той надежности, которую он источает… Если он меня подстрахует… Может быть, я смогу с этим справиться. Бах! Бекетт вернулся со смены только после одиннадцати. Я еще не спала: ковырялась со скетчем для романа и собиралась с духом, чтобы поговорить с Бекеттом о Рождестве. После разговора с мамой у меня не осталось выбора. Я уже не могла пойти на попятную. – Привет, – сказал Бекетт. – И тебе привет, – ответила я, поворачиваясь на стуле. Бекетт стоял у двери, излучая холод. На его куртке таяли крохотные льдинки. Но, когда он обводил взглядом гирлянды на стене и маленькую елочку, стоявшую на столе передо мной, в его темно-синих глазах плескалось тепло. – Откуда все это? – Ты не против? – спросила я. – Просто мне страшно надоело это чудовище на потолке, – сказала я, махнув рукой в сторону уродливой лампы, висевшей над нашими головами. Она была выключена. Квартиру освещали только гирлянды и маленькая настольная лампа, при свете которой я работала. – Это так… мне нравится, – проговорил Бекетт. – Очень нравится. – Отлично, – отозвалась я, внезапно растроганная мягкой улыбкой, заигравшей на его губах. – Все-таки праздники уже не за горами. Я мысленно застонала от того, как банально прозвучали эти шесть слов, но Бекетт, похоже, не обратил на это внимания. Он снимал верхнюю одежду, не отрывая глаз от гирлянд. И от меня. – А как тебе ковер? – спросила я. – Если не нравится, можем поменять его на что-нибудь получше, но… Я попыталась придать своему голосу прокуренную хрипотцу. – Я думаю, он задает стиль всей комнате. Бекетт непонимающе моргнул. – Это цитата из «Большого Лебовски», – пояснила я с горящими от неловкости щеками. – Никогда не смотрел этот фильм? Нет? А, ну неважно. – Ковер отличный, – сказал Бекетт, задумчиво глядя куда-то вдаль. – Тогда замечательно. Я рада. – Схожу в душ, чтобы согреться, – произнес он все тем же рассеянным голосом. – Ни в чем себе не отказывай. Пора прекращать закидывать тебя дурацкими цитатами из фильмов… Я пообещала себе спросить его про Рождество, когда он выйдет из душа, и, усевшись на матрас, принялась ждать. Но Бекетт, переодевшийся в пижамные штаны и футболку с длинным рукавом, вышел из душа, преследуемый облачком пара и волной нервного напряжения. Остановившись у края кровати, он навис надо мной. – Так больше не может продолжаться, – сказал он после небольшой паузы. – Как – так? – переспросила я, чувствуя, как мое сердце пронзает ужас. – Ты не можешь спать на полу, когда я сплю на кровати. Это неправильно. С моих губ сорвался вздох облегчения. – Господи, я уже подумала, что ты хочешь выкинуть меня на улицу. Он скорчил гримасу, как будто съел что-то тухлое. – Боже, ну что ты. Я бы никогда… – Мне хорошо на полу, – сказала я. – Нет, не хорошо, – возразил Бекетт. – Это неправильно по многим причинам. Тебе холодно. Неудобно. Да и просто… ты не должна спать на чертовом полу, Зельда! Вот он. Тот самый разговор. Как говорила Дарлин… – Я не сплю на полу, я сплю на матрасе, – проговорила я, чувствуя, как сердце стучит о ребра. – И что ты предлагаешь? – Ложись на кровать. А я буду спать на матрасе. Я уставилась на него, а он – на меня, словно между нами шел поединок характеров. Только вот я бы не назвала это сражением. Казалось, что мы не отталкиваем друг друга, а вместе сопротивляемся взаимному притяжению. – Это бред, – произнесла я спустя пару секунд, скрестив руки на груди. – Тебе будет еще неудобнее, потому что ты до черта высокий. А я маленькая. Я хорошо помещаюсь на матрасе. Нет никаких проблем. – Мне это не нравится, – настаивал Бекетт. – Я не могу продолжать спать в кровати, пока ты спишь на полу. Мне плевать на то, что ты маленькая, а я высокий. Ты займешь кровать. – Нет. – Да. А я буду спать на матрасе. И точка. – Кто это тут сегодня раскомандовался? – Быстро ложись в мою чертову кровать, Зельда! Его слова зависли в воздухе между нами, и мы оба застыли. Мои щеки загорелись, а над головой возникла воображаемая выноска в форме облачка. Текста в ней не было. Бекетт провел пальцами по волосам. – Черт, я имел в виду… Ты понимаешь, что я пытался сказать. Я обхватила себя руками и вытянула подбородок вперед. – Да, я знаю, что ты пытался сказать, но мне не нужна твоя жалость. – Это не жалость. Это… вот же ж черт. Он раздраженно застонал, а потом положил руки на бедра и тяжело выдохнул. – Пожалуйста, Зельда, – попросил он. – Просто согласись. Ради меня. Ради моего спокойствия. – Не понимаю, что на тебя нашло, – сказала я. – Ладно. Но только на одну ночь. – На каждую ночь. – Нет. Давай… Не знаю. Будем меняться. Ты будешь спать на матрасе через ночь. Узурпировать твою кровать навсегда я не стану.