– Вёрткий япошка попался, чуть не упустил! – пробормотал наводчик казематной шестидюймовки «Севастополя», глядя как поднимается в небо столб грязного пара и дыма на том месте, где только что был лидер миноносцев “Сиракумо”: загазованность на батарейной палубе была намного меньше, чем в неудачных по конструкции башнях, и он, в отличие от товарищей, еще мог вести огонь. – Матерь божия, да сколько же их тут! Снаряд, черти! Все новые и новые тени появлялись из утренней дымки с той стороны, откуда их не ждали, скользя мимо трех неподвижных костров в неверном свете зарождающейся зари. Белоснежные следы восемнадцатидюймовых торпед чертили темную воду: оседала на правый борт пораженная сразу двумя торпедами «Полтава», пытаясь отползти на мелководье на неповрежденной машине. Старый миноносец, не способный развить и двадцати узлов, бросился поперек третьего торпедного следа и исчез в пенно-огненном столбе взрыва, приняв на себя предназначенную броненосцу смерть. Еще один взрыв, оглушительный и страшный, раздался справа. – «Петропавловск»! – заполошно крикнул подносчик. – Братцы, «Петропавловск» подорвали! В клочья! – Заткнись, салага! – рявкнул наводчик. – Снаряд! * * * – Посмотрите, Петр Иосифович, не иначе третий отряд японцев на Попова склоняется? – контр-адмирал Йессен приник к биноклю. Командир крейсера «Россия» Петр Иосифович Серебренников[12] предпочитал биноклю стереотрубу, установленную в боевой рубке всего пару месяцев назад – не из сугубой осторожности, а исключительно по причине более широкой оптической базы. – Так точно, Карл Петрович, достали береговые Камимуру, вот они и пытаются разобраться с ними с близкой дистанции, считая, что на нас и двух отрядов с лихвой хватит. Шутка ли – двенадцать против четверых, если посчитать нашу «Россию»… – Да уж, – адмирал был мрачен. Как ни готовились они, как ни тренировались, как ни налаживали разведку и оповещение, как ни вылавливали шпионов – а все же потеряли два броненосца из пяти: «Полтаву», слава Богу, удалось посадить на грунт, а «Петропавловск»… И ведь самое обидное – сообщение о подозрительных кораблях в Амурском заливе поступило в штаб всего за пять минут до первого взрыва… Он задумался. Вспомнилось загадочное распоряжение императора – никого из командного состава эскадры на «Петропавловске» не иметь. Возможно, государю доложили, что японцы будут первым делом атаковать самый боеспособный из броненосцев? С другой стороны, он и сам предпочел в качестве флагманского корабля резко прибавившую в ходе и в вооружении «Россию»… – Уже девяносто кабельтовых. Не соблаговолите ли… – потормошил адмирала Серебренников. – А что тут соблаговолять? Николай Карлович и так свое дело знает, сейчас … Со стороны укоротившейся почти вдвое колонны русских броненосцев разнесся гулкий звук залпа. Через сорок секунд – еще один, со второго в колонне, и еще один, с третьего… – Как же медленно стреляют, – пробормотал адмирал. – С таким-то цирком, – не отрываясь от трубы, пожал плечами командир «России», – хорошо еще, что хоть так можем… Новые, удлиненные снаряды не умещались в старые лотки и снарядные погреба, и если на черноморском «Потемкине» все же удалось модифицировать подачные механизмы, то во Владивостоке совсем было отчаялись перейти на новые снаряды. Выручила русская смекалка: носовые баллистические колпачки выполнили съемными, и башенные команды навинчивали их на снаряды непосредственно перед выстрелом.[13] Четыре всплеска поднялись вокруг головной «Микасы» уже со второго залпа: сеть береговых постов неустанно сообщала командующему броненосным отрядом Рейценштейну вычисленное по пеленгам местоположение и его тройки, и эскадры противника. Благодаря отработанной за зиму системе связи и гигантским двенадцатифутовым дальномерам на самих броненосцах, дистанция была определена точно. – Да, молодцы артиллеристы. Эх, было б нас хотя бы пятеро… Мичман, сколько снарядов японцы уже в остров вколотили? – Виноват, господин адмирал, – выкрикнул кто-то из крейсерских мичманов, внимательно наблюдавших за вражеской колонной. – Японцы дают один выстрел в полторы минуты: видимо, по «Фудзи» с «Ясимой» равняются… Восемнадцатый залп! – Считай, четверть боекомплекта у них долой. И ничего нашим башням береговым пока не сделалось, – кивнул Йессен, наблюдая, как рядом с головным броненосцем вскипают пять белопенных всплесков, а на палубе начинает разгораться очередной пожар от попадания пятисотфунтового фугаса, шестого в залпе. – Берег-два: скорость японцев падает до двенадцати! – отрапортовал еще один мичман. Поверх его светло-русых вихров пристроились массивные наушники с пористыми каучковыми шумоизоляторами. – Надеюсь, Николай Карлович тоже принял и не сплохует, – пробурчал Йессен. – Ага! Видимо, полутонный снаряд с одного из броненосцев Рейценштейна попал в палубу японца по крутой траектории, пробив ее прямо над шестидюймовым казематом: броневой борт озарился вспышкой, и адмиралу показалось, что многотонное орудие, выброшенное из каземата силою взрыва, вошло в воду подобно торпеде. – Японцы ворочают вправо, последовательно! – выкрикнул первый мичман. – Не понравился господину Того наш горячий прием. Не ждали они. На «Телефункене» – передать Рейценштейну: бить по точке поворота! – Господин адмирал! – отрапортовал через полминуты радист. – Три японских бронепалубника попытались прорваться к бухте Подъяпольскому, отогнаны «Мономахом» и береговой батареей! Один, предположительно «Акаси», парит и отстает! Подводные лодки провели атаку, одна торпеда его достала! – И там самураи по зубам получили-с… И смертничков наших с почином, да. Но мало, мало! «Мономаху» преследовать «Акаси», не дать бронепалубникам соединиться с основными силами. – Неужели Того так и уйдет? – задумчиво пробормотал Серебренников. – Сколько нам про самурайский дух говорили, про упорство японское… Ну да – береговые батареи, которых он ждать не ждал, ну да – бьем мы его с дистанции, о которой они даже мечтать не смели… ЕСТЬ! Очередной залп русских двенадцатидюймовок, нацеленный в точку поворота вражеской эскадры, оказался тем самым «золотым», какие зачастую решают исход боя: тяжелый снаряд попал во всего-то шестидюймовую броню развернутой в диаметральную плоскость для перезарядки башни идущего пятым «Фудзи», успешно пробил ее и высвободил энергию полного пуда тринитротолуола. Несколько секунд башня с глядящими вразнобой стволами курилась ядовито-черным дымом, а потом взмыла в небеса на огненной колонне взрыва. – Теперь, может быть, и правда уйдет, – развел руками Серебренников. – Глядишь, решит, что хватит ему. – Мало ему будет, – мрачно промолвил Йессен, наблюдая, как уходит под воду японский броненосец и как остальные кренятся в повороте, стараясь не столкнуться с задравшим корму корпусом. – Одного – мало! Только за «Петропавловск» нам троих нужно взять! – Третий отряд японцев отворачивает от Попова! Уходят! «Токива» горит, идет последним! – сообщил радист. – Миноносцам атаковать «Токиву». Радену идти под прикрытием «Соколов», затем сократить дистанцию до пятнадцати и атаковать полным залпом дивизиона! – отреагировал Йессен. – Все на одного! Хоть одна мина из двенадцати да попадет… Мичман, радио на «Святителей» – держаться не ближе восьмидесяти за японцами, обстрел продолжать! Все внимание – первому и третьему отрядам, второй атаковать только при невозможности стрельбы по остальным! Из зоны действия береговых батарей не выходить – съедят-с! В остальном – действовать по своему разумению. А мы постараемся утопить «Акаси», ну и еще кого из бронепалубников, если повезет. Слишком далеко они от своих оторвались, слишком нагло себя ведут. А наглость наказуема. Дадите двадцать один, Петр Иосифович? – С половиной, – усмехнулся тот. – Угля-то у нас не в полный груз, специально облегчались! Взвыли вестингаузовские турбины, вращая генераторы General Electric, и русский крейсер словно бы взлетел из воды, совершая широкую циркуляцию на перехват оставшихся без поддержки японских крейсеров. Все его восьмидюймовки зашевелились в предвкушении грядущей мести. В то же время – у Цапличьей лагуны Шальной шестидюймовый снаряд, долетевший аж до противоположного берега Амурского залива, лопнул у прибрежных камней, подсветив фигуры непрошеных гостей. Японские сигнальщики пока не поняли, что потревожившие их русские – не воинская часть и даже не казачий разъезд, а всего лишь двое сотрудников русской контрразведки, один из них – филер, выслеживающий связную майора Фуццо Хаттори, а другой – прикомандированный к нему прапорщик Степан Степанович Гордеев, едва оправившийся после ранения, но выдернутый из госпиталя, как знаток японского языка. – Вот ведь беда, ваше благородие, – прошептал филер, обратившись к офицеру по-старорежимному, – следили за девчонкой, а тут целый батальон нехристей. – Максимум – взвод, – автоматически ответил прапорщик, снаряжая последними патронами Маузер К96, именное оружие, вручённое лично полковником Потаповым в награду за похищенные из японского штаба документы. – Эх, знал бы, что столько стрелять придётся, взял бы с собой вещмешок. У тебя как? Филер крутнул барабан револьвера и грустно усмехнулся… – Пусто… – Тогда так, служивый, – Степан вдруг засмущался, что второпях забыл даже спросить имя контрразведчика, – бери обеих лошадок и намётом – до ближайшего поста или разъезда. Думаю, что наши уже увидели иллюминацию и сами спешат сюда. Ты им подскажешь, где искать гостей, а я пока с ними побеседую по-свойски…. “Эх, Степан-Степан, – прошептал про себя прапорщик, провожая глазами юркого не по годам филера, – везёт же тебе на приключения. Из огня да в полымя. Кстати, насчет пламени…” Над заливом грохотало и сверкало непрерывно. В трех или четырёх местах занималось зарево. Казалось, что колесницы Зевса спустились с небес и раскатывали по волнам Золотого Рога и Амурского залива. “Пора и нам пошуметь!” – скомандовал себе Гордеев, передернув затвор, и рывком бросил себя из-за спасительного укрытия вправо по прибрежной тропинке. Десять шагов, приглядеться, развернуться и сделать быстро пять выстрелов в сторону противника, на ходу изображая стрельбу пачками целого отделения. Потом такой же маневр в другую сторону. Ну вот, кажись и всё… Теперь только кулаком грозить и камнями бросаться. Кусты шевельнулись неясной тенью и под ноги разведчика упала галька. – Эй, солдатик! – услышал прапорщик насмешливый девичий голос, – живой? – Кто там? – полушепотом ответил Гордеев, отбросив бесполезный маузер и судорожно схватившись за шашку. – Единственный, кто может спасти тебя от героической гибели. Кусты еще раз чуть качнулись… Прапорщик готов был поклясться, что никто к нему не подбегал и не подползал, только рядом вдруг материализовалась лесная кикимора. Во всяком случае, именно так рассказывала о них маленькому Стёпушке бабушка: мол, кикимора мала, тонка, с большой головой, длинными руками, короткими ногами, у неё выпученные глаза, мохнатые лапы, рожки, хвост, она покрыта перьями или шерстью. Ещё бабушка говорила, что Кикиморы обыкновенно невидимы, неугомонны, быстро бегают и могут общаться с людьми человеческой речью. Единственно, о чем умолчала бабушка – это про оружие лесных жительниц. Существо, присевшее на одно колено рядом с прапорщиком опиралось тоненькой рукой о короткий кавалерийский карабин. Всё остальное совпадало. Большая голова, из которой торчали сухие веточки, мохнатая, будто покрытая мхом, шкура и глаза… А вот они были вполне человеческие, смеющиеся и совсем не страшные. Но Гордеев увидел их не сразу, а когда “кикимора” легким движением руки откинула закрывающую всё лицо вуаль, наклонила голову и внимательно осмотрела прапорщика… – Не ранен? – Кто вы? – Гордеев говорил это, понимая, что произносит самую большую глупость, какую только можно выдумать в его положении. – Урядник Юдина, ваше благородие, особый взвод ночных охотников, – насмешливо представилась “лесная жительница”. Реальная Анастасия Юдина, 1902. И прапорщика будто тюкнуло в темечко, а память услужливо вытащила из закромов прогремевшее год назад на весь Дальний Восток награждение героических казачек, защищавших Благовещенск во время восстания ихэтуаней, и слухи, что все они до единой приглашены императором в его личную охрану. – Не задели? Ну слава Богу! Отдохните, Ваше благородие, теперь мы повоюем… Только теперь прапорщик заметил, как слева и справа от него бесшумно появлялись и перемещались вдоль тропинки неясные тени, слышалось сосредоточенное сопение и клацанье передёргиваемых затворов. – Огонь по готовности! – уже громче скомандовала “кикимора” и направила в сторону японского десанта сигнальный пистолет Вери. Ослепительно белый комок огня вытянулся дугой к берегу, заскакал по камням, зашипел рассерженной змеёй, и его недовольный голос сразу же заглушил дружный треск автоматических винтовок Федорова-Рощепея. В то же время на острове Попова По ступенькам КП экспериментальной башенной батареи береговой обороны буквально скатился казак, ошалело вращая глазами и судорожно хватая ртом воздух. – Господин капитан! Всё! Смяли нас! Охранения больше нет. Еще десять минут и японцы будут у орудий… Артиллерист забористо, по-морскому выругался, бросил на планшет карандаш и рывком поднялся с места, одновременно расстегивая кобуру револьвера.