Адмирал в сопровождении двух штабных и четверки возникших неведомо откуда морских пехотинцев перешел по солидному, укрепленному скобами настилу на пароходик поменьше, а затем, воспользовавшись срубленным из жердей трапом, спустился к подножию насыпи. Радиорубка располагалась в наскоро срубленной и обшитой досками хижине. Начальник связи временной базы лейтенант Берлинг выскочил из прикрытого парусиной дверного проема, когда адмиралу оставалось пройти не больше полусотни саженей. – Господин адмирал, – улыбка офицера была почти детской, – получена радиограмма! Я связался с «Пересветом», но мне сказали, что Вы отбыли… – К Вам-то я и отбыл, Роберт Иванович. Ну-с, что у нас там? – Подтверждено прибытие в Сасебо трех поврежденных японских броненосцев – «Хатсусе», «Ясимы» и «Танго». Постановка в доки будет завершена послезавтра. «Микаса», «Якумо», «Ивате» и бронепалубники по непроверенным данным идут в Нагасаки и Токио. – Значит, Сасебо, – задумчиво произнес адмирал. – Штаб не сообщал, как там насчет корректировщика? Хотелось бы, знаете, торжественно! И последний парад, и прощальный салют – чтобы всё было по высшему разряду! – В готовности, – отрапортовал лейтенант. – Не изволите ли к аппарату, господин адмирал? Связь достаточно устойчивая, со второго или в крайнем случае с третьего раза и принимаем, и передаем! – Изволю, – усмехнулся Макаров. – Великое дело это радио, не так ли, лейтенант? И… Выражаю вам и вашим людям свое удовольствие. Что-нибудь слышно про “Ретвизан” и “Громобой”? – В соответствии с указанием Ставки, корабли идут в режиме радиомолчания, но по расчётам они уже должны быть в Сангарском проливе… В это же время – Сангарский пролив. Три новеньких, с иголочки, броненосных красавца, гордость японского флота, крейсеры “Идзумо”, “Асама” и “Адзумо” устало резали свежую волну Сангарского пролива, потеряв всякую надежду на перехват русских бронепалубников, отправленных гайдзинами шакалить на торговых линиях Страны восходящего Солнца. Здесь же, между островами Хоккайдо и Хонсю, должна была пройти эскадра Макарова. Отряд имел распоряжение и на этот случай, не ввязываясь в бой, сопровождать русские корабли, наводя на них броненосцы Того. Но водная гладь, насколько хватало обзора, была до обидного скучна и безлюдна. Командир лидера, капитан первого ранга Нарито Кацура, ломал голову над этой загадкой. Что случилось? Почему не видно русских? Ошиблась разведка? Гайдзины поменяли свои планы? Прошли другим проливом? Просочились в утреннем тумане? Да нет, невозможно! Сангары – это всего 10 миль в ширину и 50 в длину. Четыре корабля, развернутые строем пеленга, плотно перекрывали его от берега до берега – мышь не проскочит… Значит, только ждать… К вечеру изрядно посвежело. Ветер стал колючим и почти зимним. Капитан поёжился, прикрыл глаза, утомленные многочасовым наблюдением за горизонтом и в голову сами собой пришли поэтические строки: Ueno hatsu no yakou ressha orita toki kara Aomori eki wa yuki no naka Kita e hito no mure wa dare mo mukuchi de Uminari dake wo kiite. Watashi mo hitori renrakusen ni nori Kogoesou na kamome mutsume naite Aa fuyugeshiki (С того момента, как я сошёл на Аомори С ночного поезда, идущего из Уэно, Меня окружает снег. Возвращающиеся на север люди В молчании слушают шум волн.) – “Тацуто” возвращается, – негромко произнёс вахтенный, заметивший шустрого авизо. Капитан коротко кивнул, не открывая глаз, плавно пружиня на качающейся в такт волнам палубе, и опять погрузился в поэтический транс: Sayonara anata watashi wa kaerimasu Kaze no oto ga mune wo nake to bakari ni Aa fuyugeshiki (Прощай, я уезжаю домой… А вой ветра пронизывает сердце, Словно говорит мне: "Плачь, плачь…" Сангарский пролив зимой…) – “Тацуто” передаёт – “дымы на горизонте!”- уже другим, тревожным тоном, оповестил капитана вахтенный, – два корабля, три и четыре трубы, следуют в кильватере! Капитан Рётаро предполагает – “Пересвет” и “Громобой”! – Ну, наконец-то! – моментально стряхнув с себя поэтическое наваждение, прошептал капитан Кацура. – Поблагодарим Аматерасу и помолимся, чтобы русские не смогли уклониться от боя, – и уже громче, так, чтобы слышали подчиненные, – доложить адмиралу о визуальном контакте с противником! – К нам пожаловал господин Макаров? – коротко осведомился Камимура, появившись на мостике. – Нет, господин адмирал, – только два крейсера, даже без сопровождения миноносцев. Больше никого, горизонт чист! Кроме того, русский беспроволочный телеграф молчит. Такое впечатление, что на этих двух кораблях вообще не установлены станции… – Странно… – Камимура задумался, – два одиноких рейдера вблизи наших берегов… Без сопровождения и без связи… Или это отвлекающий манёвр, или в штабе Макарова завёлся двоечник. Артиллерийский офицер! Что можете нам сообщить об огневых возможностях противника? – Головной “Пересвет” – четыре орудия главного калибра по 9.4 дюйма. “Громобой” – аналогичное вооружение, но более скромное бронирование – шесть дюймов против девяти. После модернизации радикально сокращен средний калибр. Оба корабля несут всего по три шестидюймовых орудия на каждый борт. – Какая же это модернизация, – покачал головой капитан Кацура, – это разоружение! Наверно у русского царя совсем плохо с артиллерией и артиллеристами… – Ну что ж, – удоволетворённо кивнул Камимура, – идем на сближение и внимательно следим за горизонтом. Если наши предположения верны и Макаров не использует эти крейсеры, как наживку, тогда главное – не дать им уйти! Поднять пары до максимума! Средней артиллерии – вести огонь по небронированным конечностям! Пристрелку начинать с 40 кабельтовых! Произнеся последние слова, адмирал поморщился. Русские у Владивостока начинали стрелять, и самое противное – попадать на дистанции вдвое большей. Но у них там были береговые корректировщики, а здесь такой бонус отсутствует. Слабое место – недостаточная обученность японских экипажей, осваивающих новые корабли, с лихвой компенсируется огневым преимуществом. 12 восьмидюймовок главного калибра и 42 шестидюймовки среднего не оставляли гайдзинам ни единого шанса на благополучный исход боя, а преимущество японских крейсеров в скорости на два узла не давали надежды даже на бегство. А посему, Тэнно, хэйка банзай! Атака! * * * – Головным вроде бы «Идзумо», Николай Эдуардович…. точно «Идзумо». За ним – «Асама” с «Адзумой» и кто-то из собачек. Броненосцев не видать. Вот только что ж он прёт на нас, как купчина на буфет? – За «Пересвета» принял, Николай Иванович. Не вижу иного варианта. А «Пересветы» у британцев да японцев не слишком котируются, да-с. Вот и взыграло у самураев ретивое, так полагаю. – И то верно. Видимо, не дошли до японцев вести о вашем новом «украшении»… – мрачный моряк с контр-адмиральскими погонами мотнул подбородком, указывая на довольно-таки уродливую коробку командно-дальномерного поста, расположившуюся на боевом марсе вместо срезанной мачты. – Вот и приняли вас за Бойсмана. Командуйте, Николай Эдуардович! – Сигнальный! «Громобою» держаться позади. Котлы раскочегарить, быть готовым дать полный ход, когда они удирать начнут. – Не хотите спугнуть, Николай Эдуардович? – Не хочу. Огонь откроем с сорока кабельтовых, проверим, достижимы ли с этой бандурой пятнадцать процентов попаданий на такой дистанции. А пока пожалте в рубку, Николай Иваныч. Если я вас не уберегу после того, как Вы нас через полсвета провели, мне государь лично голову оторвет. Да Вы не грустите, господин адмирал, к тому все идет, что из наших мы с Вами первыми счет откроем. – Дай-то Бог, Николай Эдуардович, дай-то Бог. И что же господин Камимура здесь забыл, без единого броненосца? – Думаю, наши разговоры в Жемчужной Гавани сыграли. Степан Осипыч приказал не скрывать, куда мы направляемся… Англичане после Монтевидео и Мадагаскара на всю голову пуганые. Они или чисто на всякий случай крейсера послали, не веря, что мы и правда сюда пойдем, или океан сторожат. Ведь наши бронепалубники у всего японского побережья шумят. Эй, на дальномерах! Заснули?! – Дистанция до головного пятьдесят, скорость сближения четыре в минуту! – С сорока открываем огонь средним калибром, – распорядился командир броненосца. – КДП, вносите поправки. Через полторы минуты носовая башня и борт первого японского крейсера расцветились вспышками, залп лег с небольшим перелетом, а еще через пятьдесят секунд носовой плутонг левого борта самого «Ретвизана» глухо ухнул, отправляя в полет три пятидесятикилогаммовых снаряда. Еще секунд через пятнадцать звякнул звонок, и телефонист доложил: – На первом тридцать девять, недолет два, по целику – лево три! Пушки ухнули снова, игнорируя пенные столбы от японских снарядов, образовавшиеся на сей раз с сильным недолетом. – На первом тридцать шесть, перелет ноль пять, по целику хорошо!