Я вздохнул и перетряс в голове мысли: — Батюшка, я хочу исповедаться. Ни один нормальный священник никогда и никому не расскажет то, что услышал на исповеди. Кроме того, мне действительно страшно захотелось с кем-то поговорить. А он смотрел на меня и очевидно воспринимал ситуацию как нечто сюрреалистичное. — Исповедь? — Да. Он кивнул: — О-кей! М-м… одна минута. Я открывал церковь. Внутри храм был необычно маленький. Священник прошёл к небольшой скошенной тумбочке, надел на шею длинную тканевую полосу (не помню, как она называется) и сделал приглашающий жест. — Я должен спросил. Ты есть крещёный? Я подумал: — Вообще — да. Но не знаю, считается ли это в этом мире. — Я… плохо понимал… ты. — Давайте, батюшка, я вам расскажу по порядку… Разговаривали мы долго и подробно. Некоторые вещи дались трудно — язык у него был сильно… упрощённый, так скажем. Да и не мудрено — русской была прабабка, из тех ещё, старых поселенцев, язык сохранялся в семье, насколько это возможно. Так или иначе, в конце он накрыл этой узкой тканью мою голову и сказал положенные слова. Исповедь состоялась. Батюшка снова повесил свой шарфик на гвоздик и приглашающе махнул рукой: — Сейчас ты ходил мой дом. Кушал, о-кей? Против идеи покушать я ничего против не имел. Мы посидели с отцом Алексеем ещё, неформально, так скажем. Там я и узнал про бабушку, и что церковка стоит тут со времён первых русских поселенцев, а вокруг — маленький индейский посёлок Эклутна, который с тех же времён поддерживает православие. Он с совершенно детским любопытством расспрашивал меня про будущее. Я рассказывал. Что-то было страшное, и отец Алексей искренне ужасался. Что-то — смешное, и смеялся он также искренне. Хороший дед, душевный. В очередной раз поставив на газовую плиточку чайник, он присел напротив и озабоченно нахмурился: — Владимир, ты первый русский из Россия, который я видел за весь свой жизнь. И твой история… удивительный. Я не сердился, что ты хотел забрал… май байк. Но я должен говорил: нельзя ходил на Юкон. Опасно. Дикий место. Там… твой смерть. — Я должен. А что я ещё скажу? Он тяжко вздохнул, глядя на сложенные на столе руки: — Господь судил, чтобы ты оказался там, в свой место, Россия. Значит, так надо. Он решительно встал и дёрнул бородой: — Есть человек… Рядом. Надо ходил. — А увидят меня? — резонно спросил я. Батюшка нахмурился: — О-кей! В соседней комнате стоял телефон, священник вышел и с кем-то коротко переговорил. Буквально через пять минут (должно быть, реально рядом) к крыльцу подкатил слегка потрёпанный джип «Вранглер», из которого вылез не сильно молодой индеец типичного здесь вида — джинсы, ковбойка на футболку, длинные чёрные волосы, собранные в хвост, бейсболка. На слегка усушенного Стивена Сигала похож, только потемнее. Был представлен мне как Герман Кашеваров. Вот это внезапно! В маленькой кухне священника происходили трёхсторонние переговоры. — У Герман есть самолёт. Маленький, может садился на воду. Куда, ты говорил, надо полетел? Я, не очень рассчитывая на точность взаимных переводов, достал карту и потыкал карандашом в островки посередине Берингова пролива. Между островками была обозначена граница, значит, с восточного до наших вод будет ближе всего. Напрямую от берега до берега — вообще четыре километра. А если и промахнёшься, так или иначе упрёшься в материк. С какой-то точки зрения этот вариант был даже предпочтительнее, лишь бы погода не подкачала. Но индеец Герман меня разочаровал. — Он говорил: нельзя, — перевёл батюшка. — Не дотянет? — Нет. Летел может. Остров нельзя. Там… закрытый место, арестовал самолёт. Можно рядом с Уэйлс. Маленько в сторона. Если не считать того крошечного островка, который на американской карте был отмечен как Little Diomede, Уэйлс был ближайшей к России точкой. — Пойдёт! — обрадовался я. — Только он не хотел, чтобы заправляться там. Надо, чтобы брал канистра. Я дал деньги на заправка. — Ну, уж нет, батя! Ты и так молодец. Деньги у меня есть. Сколько надо? — Не надо, Владимир. Там сто тридцать — сто сорок долларс. — В оба конца? — Как? — Ну, туда и обратно хватит? — Да-да, хватит. Я платил. Нормально! Похоже, бензин тут сильно дешевле, чем на горной трассе. Или самолётик экономичный? Однако на этот раз совесть возмутилась и наотрез отказалась оббирать пожилого батюшку. Я выложил на стол пару сотенных: — Тогда вот. Это пожертвование, на храм. Священник посмотрел на меня внимательно и кивнул. — Пусть так. Хорошо. Наша община молился за тебя. — А это за работу, Герману, — я выложил на стол ещё сотенную. Хотелось, чтобы довезли с душой, а не как куль картошки. Индеец Герман был невозмутим, но, кажется, остался доволен сделкой. Потом мы ждали, пока Герман утрясёт вопросы с топливом. Я тем временем дощёлкал вставленную в «Кодак» плёнку — отца Алексея на фоне храма сфотографировал, и кладбище, и даже собак — упаковал цилиндрик в фирменной кодаковской оболочке в очередной презерватив (батюшка наблюдал за манипуляциями с живым любопытством). Вставил плёнку новую. Много ещё осталось, восемь коробочек. И даже душ по-быстрому успел принять, а то пылища прям по коже катается. Заодно, извините за подробности, сменил трусы-носки. С остальным, к сожалению, пришлось обойтись очередным выхлопыванием. Через час я сидел в маленькой четырёхместной «Сессне», слегка покачивающейся на поверхности озера. Гидросамолёт — вещь! Очень распространены, оказывается, в этих местах. Много озёр и рек, дешёвое топливо. Два пустующих пассажирских кресла были сплошь обставлены пятигаллонными* канистрами. Отец Алексей провожал нас, стоя на деревянных мостках. *Американский галлон = 3,79 литра. — Прощай, Владимир! — Прощайте, батюшка! Спасибо. — С Богом! — отец Алексей перекрестил самолёт, приговаривая по-английски — похоже, молитва — и мы полетели. Я ЖЕ ГОВОРИЛ! «Охотники за привидениями», Фред. Шоссе «Аляска» Пол подъехал позже, когда всё уже произошло. Проезжающий мимо пикап тормознул около полицейских машин и сообщил, что в двух километрах за поворотом стоит брошенная Шелби «Кобра», грязная, словно только что из пыльной бури. Кого-то посетила светлая мысль вызвать кинолога с собакой и пойти по следу. Фред ждал, устроившись на водительском сиденье. Усталость, тяжёлая, как гиря, наваливалась неумолимо. Но приближение Пола он почувствовал и даже умудрился изобразить бодрость, правда, не вылезая из машины. Пацана нет, это Пол видел и так. Почуял засаду и ушёл. — Отпечатки с руля снял? — Естественно. Идентичны отпечаткам с рамы гостиницы. — Значит, всё-таки, девушка?.. Фред открыл бардачок и показал другу чёрный парик: — … оказалась парнем в парике. Я же говорил. НАД АЛЯСКОЙ Вовка. Самолёт.