– Ш-ш-ш, – прошептала тогда мама и показала глазами на Люка, будто на что-то намекала, но он ничего не понял. Поражённый воспоминанием, Люк шумно вздохнул. Две свечки тут же мигнули, и одна из них погасла. Мэтью с Марком засмеялись. – Желание отменяется, – сообщил Марк. – Эх ты, малявка. Даже свечки задуть не можешь. Люк чуть не расплакался. Впопыхах он даже желание забыл загадать, а если бы не удивился, то задул бы все шесть свечек. Запросто. А потом получил бы… Он даже не знал, что выбрать. Прокатиться в город? Или поиграть в том дворе, перед домом? Или пойти в школу? Вместо этого возникло нелепое, совершенно неправдоподобное воспоминание. Наверняка это был седьмой или даже восьмой день рождения Марка. Ну не мог Марк дружить с Робертом Джо в шестилетнем возрасте, ведь тогда бы он прятался, как Люк. Целых три дня эта мысль не давала Люку покоя. Он хвостом ходил за матерью, пока та развешивала на верёвке бельё, варила на зиму компот и варенье из земляники, драила в ванной пол. «Сколько мне должно быть лет, чтобы я мог выходить на люди?» – порывался спросить он, но каждый раз его что-то останавливало. Наконец на четвертый день, после того как отец, Мэтью и Марк, позавтракав, встали из-за стола и направились в сарай, Люк, пригнувшись, сел у кухонного окна, выглядывать в которое ему не разрешалось, ведь проезжающие могли мельком заметить его лицо. Он склонил голову набок и приподнялся так, что левый глаз оказался чуть выше подоконника. Так ему было видно Мэтью и Марка, которые бегали на солнце, а высокие голенища сапог из свиной кожи хлопали им по коленкам. Вот ведь резвятся на глазах у всех, ничего не опасаясь. Носятся у входа в сарай, просматриваемого с дороги, а не бокового, выходящего на задний дворик, которым обычно пользовался Люк. Люк отвернулся и сполз на пол, скрываясь от чужих глаз. – А Мэтью и Марк никогда не прятались? – спросил он. Мать очищала сковородку от остатков яичницы. Она обернулась и настороженно посмотрела на сына. – Никогда, – подтвердила она. – Тогда почему я должен? Мать вытерла руки и отошла от мойки. Люк раньше никогда не видел, чтобы она вот так бросала гору немытой посуды. Уселась рядом и откинула с его лба волосы. – Ох, Люк, оно тебе надо? Просто знай, что у тебя своя жизнь, другая. Он задумался. Мама всегда говорила, что только он сидел у неё на коленях и обнимал, ласкался. Она до сих пор читала ему на ночь сказки, из-за чего Мэтью с Марком поддразнивали, мол, фу, совсем как девчонка. Об этом она говорила? Просто он младше всех. Но ведь подрастёт же. Разве он не станет таким же, как и они? – Почему у меня другая жизнь? – с неожиданным упрямством настаивал Люк. – Хочу знать, почему я должен прятаться? И тогда она рассказала. Позже он пожалел, что не выспросил побольше. Но тогда он мог только слушать. Казалось, он тонет в потоке её слов. – Так получилось, появился ты. Желанный. У меня и в мыслях не было от тебя избавиться, и отцу твоему сказала, чтоб даже думать не смел. Люк живо представил себя младенцем, брошенным в коробке где-то на обочине дороги. Отец часто рассказывал, что раньше так подкидывали котят, в те времена, когда ещё разрешалось держать домашних животных. Но, может, мама говорила не об этом. – Закон о народонаселении был принят сравнительно недавно, а я всегда мечтала иметь полный дом детей. Я имею в виду раньше. Твоё появление стало чудом. Я надеялась, что правительство отменит глупый закон, может, даже до твоего рождения, и тогда я всем покажу ещё одного сыночка. – Но не вышло. Ты меня скрывала, – с трудом выговорил Люк. Голос прозвучал неожиданно хрипло, словно чужой. Мать кивнула. – Когда живот стал заметен, я перестала выходить из дому. Это оказалось совсем нетрудно, я ведь редко куда хожу. И Мэтью с Марком также запретила далеко отходить, боялась, что проболтаются. Даже матери и сестре ничего о тебе не написала, хотя тогда я ещё так не боялась. Просто из суеверия. Да и хвастаться не хотелось. Думала, рожать пойду в больницу. Я не собиралась скрывать тебя всегда. Но потом… – Что потом? – спросил Люк. Мать отвела взгляд. – Потом по телевизору стали показывать передачи про демографический надзор, что делает полиция, выискивая нарушения, как следит за соблюдением закона. Люк бросил взгляд на огромный телевизор в гостиной, который ему смотреть не разрешали. Не потому ли? – Потом отец кое-что узнал. По городу поползли слухи о других детях… Люк вздрогнул. Мать смотрела вдаль, туда, где кукурузное поле сливалось с горизонтом. – А ещё я мечтала о Джоне, – призналась она. – Помнишь детский стишок: «Мэтью, Марк, Люк и Джон, мой благословите сон»? Но я благодарю Господа, что он по крайней мере дал мне тебя. И ты здорово научился прятаться, да? Она неуверенно улыбнулась, и ему захотелось её поддержать. – Конечно, – согласился он. И как-то после этого разговора он больше не возражал прятаться. Зачем ему новые знакомства? И кому охота ходить в школу, где, если верить Мэтью с Марком, учителя будут на тебя орать, а другие ученики будут так и норовить обмануть, и придётся держать ухо востро? Он был не таким, как все. Тайным ребёнком. Домашним. Это ему доставался первый кусок яблочного пирога, ведь в отличие от других мальчишек Люк всегда был дома. До́ма, и мог возиться в сарае с новорождёнными поросятами, лазать по деревьям на опушке леса, бросать снежками в столбы для бельевой верёвки. До́ма, где всегда манил безопасностью задний двор, защищённый родными стенами, сараем. И лесом. Пока лес не вырубили. 3 Люк растянулся на полу на животе и лениво гонял по рельсам игрушечный поезд. Этим поездом в детстве играл ещё отец, а до него – дед. Люк помнил, с каким нетерпением дожидался, когда Марк наконец вырастет, потеряет к игрушке интерес, и поезд достанется ему, самому младшему. Но сегодня играть не хотелось. Денёк распогодился: по небесной синеве плыли пушистые облака, и на заднем дворе шелестел в траве лёгкий ветерок. Вот уже неделю Люк не выходил из дома и почти ощущал, как манит его свежий воздух. Но теперь ему даже не разрешалось находиться в комнате с незашторенным окном. – Ты что, хочешь, чтобы тебя увидели? – заорал на него в то утро отец, когда он чуть приподнял край жалюзи на кухонном окне и жадно выглянул в щёлочку. Люк вздрогнул. Он так замечтался о том, как хорошо бы босиком пробежаться по траве, что совершенно забыл, где он и с кем. – Да нет там никого, – проверив ещё раз, сказал он. Он старался не смотреть за растерзанный край двора, на сдвинутую бульдозером кучу веток, стволов, листьев и грязи, что когда-то была его любимым лесом. – Да? А тебе никогда не приходило в голову, что если там кто-то есть, то они заметят тебя скорее, чем ты их? – спросил отец. Он схватил Люка за руку и оттащил от окна на добрых три фута. Выскользнувший край жалюзи хлопнул по подоконнику. – Не выглядывай, – предупредил отец. – Кому сказал, держись от окон подальше. И не входи в комнату, пока мы не опустим жалюзи или не задёрнем шторы. – Но я же тогда ничего не увижу, – возразил Люк. – Всё лучше, чем угодить в лапы полиции, – заметил отец. В его голосе послышалась жалость, но от этого стало только хуже. Боясь расплакаться на глазах у отца, Люк отвернулся и вышел. Он толкнул игрушечный поезд, и тот сошёл с рельсов, опрокинулся, только колёса закрутились. – Какая разница, – буркнул он себе под нос. В дверь громко постучали. – Откройте! Полиция! Люк не шелохнулся. – Марк, не смешно! – крикнул он. Марк распахнул дверь и вбежал по лестнице, ведущей прямо в комнату. Вообще-то это был чердак, что Люка полностью устраивало. Мать давным-давно распихала все чемоданы и коробки по углам, под скаты крыши, очистив место для латунной кровати, потрёпанного круглого коврика и книжек с игрушками. Люк даже слышал, как Мэтью с Марком жаловались, что ему досталась самая просторная комната. Зато в их комнатах были окна. – Что, испугался? – спросил Марк. – Нет, – ответил Люк. Как же, сейчас признается, что сердце ухнуло в пятки. Да ни за что на свете. Марк годами подшучивал над ним, изображая полицию, когда не слышали родители. Обычно Люк не обращал на него внимания, но теперь, когда отец так всполошился… А если бы и впрямь нагрянула полиция, куда деваться? И что бы они с ним сделали? – Мы с Мэтом никогда никому о тебе не рассказывали, – внезапно посерьёзнев, неожиданно заметил Марк. – И мама с папой тоже не проговорятся, ты знаешь. Прятаться ты умеешь. Так что бояться нечего. – Знаю, – пробормотал Люк. – Ой, да мы всё ещё в игрушки играем? – спросил Марк, будто компенсируя свой промах, что чересчур расчувствовался, и поддал ногой попавший в крушение игрушечный поезд. Люк пожал плечами. Вообще-то ему не хотелось, чтобы Марк узнал про игры с поездом. Но сегодня всё пошло наперекосяк, так что какая уж разница.