– Значит, решили пересмотреть… – только и сказал Сонни. – И в каком смысле? Челль откинулся на спинку, и диван крякнул так звучно и жалобно, что даже Сонни удивился: у него так не крякало. – Надо бы починить… – пробормотал он. Челль не обратил внимания на его комментарий. – Вчера я говорил с главным. У нас новые директивы. Я получил задание сколотить экспертную группу по изучению русской разведывательной активности в стране. Кстати, история со Сведбергом – тоже, по-видимому, часть этой активности. Можно надеяться, что это обычный для них отвлекающий маневр. Но если это часть какого-то большого плана, ты нам нужен больше, чем когда-либо. Сонни молча пожал плечами. – Мы проработали вместе много лет, Сонни. Я не очень силен по части раздавать комплименты, но из всех, с кем я работал в контршпионаже, – ты лучший. Чемпион, так сказать. – Спасибо на добром слове. Челль сделал паузу. – Теперь все понимают, каким расточительством ресурсов был перевод тебя к антитеррористам. Интересно, почему на этот раз причисление его к «ресурсам» звучит не так обидно? – Я сто раз говорил, – медленно и с нажимом произнес он. – Мне там нечего делать. – Да понял я, понял… но пришел я не обсуждать твой эффектный уход. Наоборот. Я предлагаю тебе возглавить специальную команду. Докладывать будешь непосредственно мне. Сонни обвел взглядом груды книг на полу возле стен, пивные банки… Неужели ему так хочется провести последний год перед пенсией за пивом у телевизора и перечитыванием любимых книг? – Я в неважной форме… – сказал он. – Знаем вас, как вы плохо в шашки играете, – неожиданно процитировал Челль Гоголя. Будто специально дал понять: мы из одного муравейника. – Короче, я хочу, чтобы команду возглавил именно ты. Заодно избежишь службы в МИРе, – криво усмехнулся он и встал с дивана. Леннарт Ватерлоо, Бельгия, 1998 Через несколько дней Рождество. Негромкие звуки оркестрового переложения «Гимнопедий» Эрика Сати в элегантном зале ресторана в Ватерлоо. Ресторан, между прочим, удостоен звезды Мишлен. Всего полчаса езды до здания Европейской комиссии, где уже семь лет работает Леннарт. Ему уже исполнилось сорок четыре. Один в городе, который он так и не научился любить. Иногда казалось, что здесь живут только состоятельные чиновники Евросоюза, у которых, по его наблюдениям, нет никаких интересов, кроме заоблачных окладов и тщательного анализа командировочных расходов (а вдруг не доплатили!). И, разумеется, сознание своей власти над континентом. Нет, город ему не нравился. А вот «Гимнопедии» нравились, и даже очень. Эти пьесы – в числе валентининых фаворитов. Он прекрасно помнит, как она играла их для него в доме своих родителей. Так, как они написаны, – фортепианный цикл. Буквально через пару дней после того, как Володя их познакомил. Странно, он простил Володе роль, которую тот, наверняка вынужденно, сыграл в подлом фарсе, закрепостившем Леннарта на всю жизнь. Даже не простил, а как-то… с годами гнев притупился, но чувство признательности осталось. Благодаря Володе он познакомился с Валентиной. А сейчас? Они практически разведены. Что ж… по крайней мере, она родила ему дочь. Лена живет с матерью в их прежней квартире на Рёрстрандсгатан. Ей уже десять. Забавно. Типично русское семейное созвездие: одинокая мать с ребенком. Красивая, одаренная, немного загадочная, как все русские женщины, мать. И так же богато одаренная девчушка. Их отношения… как их теперь назвать? Ровные? В первые годы, когда он приезжал в Стокгольм навестить Лену, жил у них. Но в последний раз, пару месяцев назад, приехал на осенние каникулы дочери и остановился в отеле. Что-то окончательно нарушилось в отношениях. Но Леннарт не обвинял Валентину; скорее всего, сам виноват. Где-то, когда-то… маленький, незаметный прокол – и постепенно вышел весь воздух, без заносов, драм и взрывов. В конце концов, все решилось просто: ему надо было переезжать в Брюссель, а она не захотела. Осталась в Стокгольме. Тот, кого он ждал, опаздывал. И Леннарт догадывался, почему. В Швеции ему приходилось все время запутывать след: надо увериться, что за ним никто не следит. Здесь в этом нет необходимости. Брюссель набит приезжими. Город, который никому не принадлежит. Брюссель стал столицей Евросоюза, но Евросоюз тоже никому в отдельности не принадлежит, организация без хозяина, и о городе заботиться некому. Собственно, о самом ЕС тоже никто не заботится. Организация с медленно, но верно подгнивающими корнями. Леннарт был уверен, что в недалеком будущем Европейский союз рухнет и погребет под собой город Брюссель. Он огляделся. За эти годы в ранге одного из ведущих чиновников комиссии он познакомился с бесчисленным количеством людей: бюрократы, лоббисты, постоянно меняющийся поток бизнесменов. Но здесь, в Ватерлоо, пусто. Мало кому придет в голову ехать обедать двадцать пять километров, к тому же в один из самых дорогих ресторанов Бельгии… И тут он его увидел. Тот вошел в вестибюль и окинул тренированным взглядом зал – кто сидит, чем занят, нет ли чего необычного и подозрительного. Поправился с годами, уже не такой спортивный и поджарый, как был в Стокгольме. Изысканная еда, женщины. Теперь он предпочитал встречаться в дорогих ресторанах и роскошных барах. Дела у его работодателя шли неплохо. Леннарт подозревал, что в первую очередь это его заслуга. У него есть доступ практически ко всем, в том числе и совершенно секретным, материалам. О таком агенте разведка любой страны мира может только мечтать. Надо признать: это был гениальный ход – перевести его в Брюссель. В этом бурлящем котле тайны охранялись куда более расслабленно, чем в любой из стран – членов ЕС. – С Рождеством, Леннарт. По-русски. Он тяжело опустился на притворяющийся старинным стул с полосатой, под восемнадцатый век, обивкой. Леннарт выбрал столик в стороне, у окна, откуда открывался вид на мягкие контуры холмов, похожих на прилегшую отдохнуть одалиску. Именно здесь Grand Armée Наполеона дожидалась рокового сражения, определившего судьбу Европы. – И тебя с Рождеством, Кирилл. – Леннарт посмотрел на него внимательно – уж не под мухой ли его собеседник? Последнее время такое случалось все чаще. Они давно перешли на «ты». Леннарта бесила противоестественная в их отношениях фамильярность, но он уже не мог заставить себя держаться отстраненно и все время демонстрировал, что даже у ручного ежа есть иглы. Вербовщик даже назвал ему свое настоящее имя – Кирилл, хотя Леннарт предпочитал думать о нем как о безымянном офицере СВР. Безымянный коварный кукловод, поставивший весь этот бессовестный спектакль пятнадцать лет назад. Спектакль, благодаря которому Леннарт стал тем, кто он есть сейчас. С точки зрения карьеры он мог бы даже поблагодарить своих московских работодателей – такой взлет ему и не снился. Но личная жизнь… он обожал Лену, а она постепенно отдалялась от него. Он уже не играл почти никакой роли в ее жизни. И вина за все лежит даже не на советской, теперь русской, разведке – только на этом типе, что сидит на соседнем стуле и смотрит на него с мерзкой улыбочкой. Кирилл. Время идти дальше. Леннарт мечтал поскорее закончить эту томительную, хоть и хорошо оплачиваемую службу, вернуться в Стокгольм и уйти в частный сектор, в крупную компанию, где его знания и опыт наверняка оценят по достоинству. Но не с этим же обсуждать свои планы. Пока он нужен Кириллу, придется торчать в Брюсселе. – Сначала о главном, – сказал Кирилл и положил что-то ему на колени под столом. Тяжелый конверт. По крайней мере, он заставил их платить за свои услуги. Кирилл задумался, взгляд его помутнел, сделался мечтательным и рассеянным. – Значит, опять Рождество… – пробормотал он неразборчиво. Рассеянным кивком Леннарт подтвердил это несложное умозаключение и понял, что догадка его верна: Кирилл пьян. Важный, как английский лорд, официант поставил на стол бутылку «Шато-Латур» 1986 года – Леннарт заказал вино заранее в соответствии со вкусами русского. – Как там семья? – Кирилл налил себе бокал и одним глотком отпил половину. – Нормально, – равнодушно ответил Леннарт. Постарался выбрать тон, который заставил бы Кирилла отказаться от продолжения этого разговора. В последнее время Кирилл чаще и чаще заводил разговоры о личной жизни Леннарта, будто семья интересовала его не меньше, чем сам Леннарт. Будто они и в самом деле друзья – не разлей вода. – Сам-то я слишком долго в отъездах, чтобы надеяться возвратиться к чему-то стоящему… Но не жалуюсь – здесь есть чем утешиться. Вдруг Леннарту стало интересно – он внезапно спроецировал личную жизнь Кирилла на свою. Значит, Кирилл, как и он, разошелся с женой? – А Леночка? Такая же музыкальная, как ее мать? – опустошил бокал и тут же его наполнил почти до краев. Лена училась в стокгольмской музыкальной школе «Лилла Академи». В последний год в ней проснулся настоящий интерес к музыке. Она теперь звезда класса. – Скоро догонит родителей. Будет такая же лыжа, как вы с Валентиной. Это правда. Валентина – сто восемьдесят сантиметров, Леннарт – сто девяносто один. В последний его приезд Валентина сделала метку на дверном косяке. Лена в свои десять лет – сто шестьдесят пять. – Знаешь, я очень скучаю по Скандинавии. Скучаю по Стокгольму. Вырываюсь, только чтобы прикоснуться к делу моей жизни, – Кирилл заметил недоуменную мину Леннарта и разъяснил, улыбаясь: – Я имею в виду мою маленькую ячейку пока незадействованных агентов. Мы их называем «спящими». Когда-то образцово белые зубы Кирилла, поразившие Леннарта в первую их встречу своим контрастом с бетонными стенами отдела милиции в Москве, заметно потемнели с годами. Наверное, от неумеренного потребления красного вина. – Центр очень хочет заполучить их список, но мне спокойнее, пока он у меня. – Он похлопал себя по воображаемому карману. С этими ребятами я могу поставить всю Скандинавию с ног на голову. – А когда ты последний раз был в Стокгольме? – спросил Леннарт, чтобы положить конец его излияниям. – Подожди… дай подумать. Ага… это было как раз, когда Примаков стал премьер-министром. Пришел новый начальник и тут же потребовал, чтобы я засветил ему всю ячейку. Как же, разбежался… это моя страховка, Леннарт. Гарантия пенсии, если ты понимаешь, что я имею в виду. Леннарт постарался сохранить спокойное выражение лица. Кирилл отнял у него все и осмеливается разговаривать с ним как с близким другом. Спрашивать про жену, интересоваться дочкиными успехами в учебе.