Тот сидел, вернее, полулежал в кресле, откинув голову. – И как? – спросил Том. – Что они хотят? Договариваться или опять политическая болтовня? – Честно? Не знаю, как ответить. Голос усталый и даже апатичный – не похоже на Кнута. – Кто он? Очередной аппаратчик? – щегольнул Том русским словечком, стараясь настроить друга на более веселый или хотя бы иронический лад. Его мучила совесть – напрасно он послушался Кнута. Том считался в конторе непревзойденным мастером переговоров – немного польстить, немного пообещать, иногда завуалированно пригрозить какими-нибудь высшими инстанциями – для русских понятие «высшие инстанции» звучит магически. В России девяностых, когда Кремль бредил реформами, ему случалось бывать у президента – и завязший в бюрократических и коррупционных схемах проект сдвигался с места. – Они же сказали – замминистра? Ты правильно понял? – Кнут поерзал в кресле. – Да. А что? – Самое большее – помощник министра. Какой-то Смирнов. Либо он просто не в курсе, либо увиливает. Мы говорили на разных языках. – В прямом смысле? Плохой переводчик? – Не в языке дело. Он хорошо говорит по-английски. Переводчик вообще не понадобился. Дело не в том, как он говорил, а что. – Наверное, нам опять не повезло. Не того послали. Минэнерго – пожалуй, самое большое из гражданских министерств. Еще финансов, конечно… Но у министра энергетики семь замов, они сказали, что еще не знают, кто поедет в Стокгольм. Но все-таки, что он сказал? Какое-то решение они приняли по газу? – Нет. Не приняли. Том даже зубами заскрипел от раздражения. – Может, я придумываю, – сказал он, ощущая свою вину за два часа потерянного шефом драгоценного времени, – но у них так бывает – какой-нибудь чиновник находит причину съездить с женой за покупками. Оплаченный шоппинг, так сказать. Поэтому его секретарша и просила не распространяться по этому поводу. Кнут выпрямился, облокотился на стол и смотрел на него отсутствующим взглядом. – Все может быть… но этот парень, мне кажется, не тот типаж. Том мысленно чертыхнулся. Надо, надо было поехать с Кнутом на встречу. Директриса подождала бы часок, ничего бы с ней не случилось. – Извини за эту накладку с Ксенией. И, как назло, именно сегодня. Сам дурак. Сказал бы – извините, сейчас не могу. Договориться о другом времени. – А что случилось? Типичный Кнут – он ведь искренне заинтересован в том, что там произошло с Ксюшей. Том не раз встречал начальников его ранга, которые постфактум констатировали – да, мол, упустил я своих детишек! Но Кнут охотно и подолгу общался с детьми, особенно с Ксенией. Он знал ее настолько, насколько может знать ребенка чужой человек. – Украла что-то в «Клара Фрукт». Кнуту можно сказать. Кнут и сплетни – две вещи несовместные. – Обойдется. В тот раз же обошлось. Было такое. Ксения уже пробовала себя в мелком воровстве в «Оленсе». Не попалась. Но Ребекка случайно обнаружила в ее сумке нижнее белье с неснятой магнитной защитой. А Кнут откуда знает? Насколько Том помнил, он никогда Кнуту не рассказывал. – Не переживай. Все подростки дурят. Пробуют себя. Тому стало тепло от этих слов. Кнут знает, что говорит. Сам он уже не верил в свою интуицию, по крайней мере, что касается Ксении. Ребекка подчас давала очень дельные советы, но насчет своих детей ни секунды не сомневалась – отправила всех троих в интернат. Странное совпадение… она решила порвать с ним сразу после того, как уехала ее младшая, Александра. А может, она давно планировала? Детей – в интернат, Тома – куда подальше. Можно наслаждаться жизнью. Кто-то заглянул в дверь – свободен ли шеф. Том помахал рукой – скоро, скоро… а когда обернулся, увидел, что Кнут схватился за живот, наклонился и вздрогнул, как от сильной боли. – Не понимаю, в чем дело, – тихо сказал Кнут. Боль, очевидно, немного отпустила. – Вообще чувствую себя как-то странно. – Кишечный грипп? – Вряд ли… У меня с детства иммунитет. – Ты что-нибудь ел в «Дипломате»? Я, кстати, там один раз отравился. – Только чай. Кнут с трудом встал и подошел к зеркальному шкафу. – Выгляжу как труп, – констатировал он. – Но сейчас вроде получше. Пройдет… но этот русский меня ошарашил. У меня было ощущение, что он в первый раз слышит про шведскую ветку газопровода. – Может, дурачком прикидывался? – Возможно… но в чем тогда смысл визита? Я предложил ему использовать Северный Готланд для развертывания строительных работ, а он смотрел на меня как на идиота. Пустился в заверения, что Швеция и Россия – друзья не разлей вода. Министерство, дескать, хочет заручиться шведской поддержкой. Ну ты знаешь – обычная болтовня. – Может, они притормаживают? Рассчитывают, что шведская сторона сама откажется от строительства ветки? – Я тоже так подумал… Слушай, мне пора… – Надо обсудить дальнейшие шаги… – Я тоже так считаю, – Кнут глянул на часы. – У меня встреча через полчаса. Займемся этим завтра. И об остальном надо поговорить… – Об остальном? – О тебе и Ребекке. Том кивнул. Он забыл, что они уже касались этой темы. – Ты тоже куда-то собрался? – спросил Кнут. Том пожал плечами. Он хотел заняться делом, но из головы не выходила Ксения – как она там одна? Так психануть… Наверное, он перегнул палку. «Идиотские номера… Ты можешь хоть как-то объяснить?» Нельзя было так говорить. – Я сейчас, только захвачу куртку. Кнут ждал его у лифта. Тому показалось, что он еще бледнее, чем был в кабинете, – возможно, из-за чересчур яркого освещения. Они вошли в лифт. Том уже поднял руку, чтобы нажать на кнопку. – Подожди! – сдавленно крикнул Кнут. – О, черт! Мне срочно нужно в сортир. Перекошенное лицо, отчаянный взгляд. – Не жди меня. Добежать бы… – болезненно усмехнулся Кнут и исчез за дверью туалета. Хайнц Тьерп, январь 2014 Хайнц ехал на условленное место встречи у горного озера Шельшё. Во все небо полыхал пурпурный закат. Сухая змеиная чешуя сосновых стволов вспыхнула ярко-оранжевым свечением. «Как зубы, – подумал Хайнц. – Зубы, готовые впиться в небо и отхватить кусок роскошного заката». Что за идиотские мысли. Хайнц покачал головой. Он чувствовал себя скверно. Сквернее и представить трудно. Как прекрасна была жизнь, пока Центр не напомнил о своем существовании! Только сейчас он понял, насколько прекрасна была его жизнь в последние двадцать лет. Он похоронил Хайнца Андреевича в подсознании и был уверен: они никогда больше не встретятся. Омерзительный близнец. А он-то надеялся, что освободился от него навсегда. И ведь нельзя назвать такую надежду безосновательной. После распада Советского Союза Центр ни разу не давал о себе знать, и он был уверен: это навсегда. Но от судьбы не уйдешь. Он миновал рудники в Лёвсте. А вот и роковая бензоколонка. Рядом с неприметной пентаграммой кто-то нарисовал спреем огромный мужской член со всеми анатомическими подробностями, будто хотел отвлечь внимание от тайного знака. Впереди шла старая «вольво», взметая за собой снежные фонтаны.