— Какой? — В Эксетере. — Он же вроде хороший? — Ну да, — пожимаю я плечами. — Пожалуй. — А я не поступала, — говорит Ханна. — И никто в моей семье не ходил в универ, — она прокашливается. — Кроме моей сестры Элис. Я и не знаю, что на это сказать. В моем окружении все поступали в университет. Даже мама ходила на актерские курсы. — Элис всегда была умнее всех, — продолжает Ханна. — А я в нашей семье была самой взбалмошной, представь себе. Мы обе ходили в отстойную школу, но Элис закончила на отлично, — она стряхивает с сигареты пепел. — Прости, я знаю, что достаю. Просто последнее время часто о ней думаю. Я замечаю, как меняется ее выражение лица. Но мне кажется, что раз мы совсем не знакомы, я не могу ее об этом спросить. — Ну да ладно, — меняет тему Ханна. — Тебе нравится в Эксетере? — Я туда больше не хожу, — отвечаю я. — Я бросила. Не знаю, почему это сказала. Было бы намного проще подыграть и притвориться, что я все еще там учусь. Но я внезапно почувствовала, что не хочу ей врать. — Правда? — хмурится Ханна. — Так тебе там не понравилось? — Нет, — говорю я. — Просто… у меня был парень. И он меня бросил. Боже, как жалко это звучит. — Видимо, он та еще скотина, — замечает Ханна. — Если ты бросила из-за него универ. Когда я думаю обо всем, что произошло за последний год, в голове одновременно сгущается туман и куда-то исчезают все мысли, и я не могу мыслить здраво и разложить все по полочкам. Это абсолютно нелепо, особенно сейчас, когда я, наоборот, пытаюсь собраться. Думаю, не рассказав всех подробностей, это невозможно объяснить. Поэтому я лишь пожимаю плечами и говорю: — Пожалуй, он был моим первым настоящим парнем. «Настоящим» — значит кем-то больше, чем просто интрижка на маленьких вечеринках. Но этого я Ханне не скажу. — И ты его любила, — добавляет она. Это не вопрос, так что мне необязательно отвечать, но я все равно киваю. — Да, — говорю я тихим и хриплым голосом. Я не верила в любовь с первого взгляда, пока не увидела Каллума на вечеринке первокурсников, этого парня с черными кудряшками и голубыми глазами. Он так чувственно мне улыбнулся, и я сразу решила, будто знаю его. Как будто нам суждено было найти друг друга и быть вместе. Каллум первым сказал: «Я тебя люблю». А я так боялась показаться сволочью. Но в конце концов мне тоже пришлось это сказать, будто эта фраза рвалась из меня. Когда он меня бросил, то сказал, что всегда будет меня любить. Но это полнейшая чушь. Если ты любишь, то не делаешь все, чтобы ранить. — Дело не только в том, что он меня бросил, — быстро продолжаю я. — А как бы… — я тоже делаю глубокую затяжку, мои руки трясутся. — Думаю, если бы Каллум меня не бросил, то всего остального не произошло бы. — Всего остального? — спрашивает Ханна. Она садится на краешек скалы, явно заинтригованная. Я не отвечаю. Пытаюсь придумать, как сменить тему, но не нахожу нужных слов. Но она и не давит. Между нами повисла длинная пауза, и мы просто сидели и курили. — Черт! — вздрагивает через некоторое время Ханна. — Мне кажется, или уже сильно потемнело с тех пор, как мы тут сели? — Наверное, солнце уже садится, — замечаю я. Нам его отсюда не видно, потому что пещера выходит не в том направлении, но небо уже подернулось розовой пеленой. — О боже, — говорит Ханна. — Нам нужно возвращаться к «Капризу». Чарли ненавидит опаздывать. Учительские замашки. Пожалуй, я могу еще десять минут попрятаться, но… — и она тушит сигарету. — Иди, — отмахиваюсь я. — Это неважно. Она прищуривается. — А звучало так, будто важно. — Нет, — заверяю ее я. — Честно. Поверить не могу, что практически рассказала ей обо всем. Я никому об этом не говорила. Даже своим друзьям. Но это такое облегчение. Если рассказать, то назад уже не вернуть. И тогда мир об этом узнает: что я сделала. Ифа. Свадебный организатор Семь часов. В столовой все накрыто. Фредди позаботился о еде, так что у меня есть свободные полчаса. Я решаю сходить на кладбище. Там нужно заменить цветы, завтра точно будет не до этого. Когда я выхожу, солнце только начинает садиться, расцвечивая воду огненными всполохами. От этого туман, охраняющий секреты болота, становится розовым. Это мое любимое время суток. Наверху сидят гости: я слышу их плывущие вниз голоса, когда выхожу из «Каприза». Они звучат громко и немного невнятно — без сомнения, это «Гиннесс» постарался. — Надо как следует отпраздновать. — Да, мы сделаем хоть что-нибудь. Это же традиция… Меня подмывает остаться и подслушать — убедиться, что они не планируют устроить хаос на моем празднике. Но их варианты звучат вполне безобидно. И в любом случае, у меня не так уж много времени. В этот вечер остров выглядит особенно красиво, освещенный лучами заходящего солнца. Но, наверное, он больше никогда не покажется мне настолько прекрасным, каким я его запомнила во время детских поездок. Мы вчетвером приезжали сюда всей семьей на летние каникулы. Больше никто на свете не знал такой безмятежности. Но это лишь ностальгия — тирания тех воспоминаний детства, которые кажутся такими золотыми, такими совершенными. Когда я дохожу до кладбища, то слышу шепот, среди надгробий гуляет легкий ветерок. Может, он предвещает нам завтрашнюю погоду. Иногда, когда поднимается настоящий ветер, складывается ощущение, что он приносит с собой голоса женщин из прошлых веков, исполняющих caoineadh — ритуальный плач по умершим. Могилы здесь расположены необычайно близко друг к другу, потому что подходящей земли на острове не хватает. И даже сейчас болото уже начало обгрызать края, засасывать пару могил, пока от них не осталось только несколько сантиметров. Некоторые из надгробий придвинулись еще ближе, наклоняясь к соседям, будто делясь секретом. Те имена, которые еще можно различить, на Коннемаре были распространены: Джойс, Фоли, Келли, Коннели. Так странно думать о том, что мертвых на этом острове гораздо больше, чем живых, — даже сейчас, с учетом гостей. Завтра равновесие восстановится. Об этом острове гуляет куча местных суеверий. Когда мы с Фредди купили «Каприз» где-то год назад, на него больше никто не претендовал. К людям с острова всегда относились с опаской, воспринимали их как отдельный вид. Я знаю, что жители материка считают нас с Фредди чужаками. Я, «новомодная» горожанка Дублина, и Фредди, англичанин — парочка, которая не соображает, которая слишком много на себя взяла. Которая не знает о темной истории Иниш ан Амплора, о его призраках. На самом деле, я знаю этот остров намного лучше, чем они думают. В каком-то смысле даже лучше, чем любое другое место за всю мою жизнь. И я не боюсь того, что здесь водятся привидения. У меня они тоже есть. И я привожу их с собой, куда бы ни пошла. — Я скучаю, — тихо говорю я и наклоняюсь. А надгробие просто стоит, тихое и нерушимое. Я касаюсь его кончиками пальцев. Оно грубое, холодное, неподатливое — совсем не то, что тепло щеки или мягких упругих локонов, которые я так отчетливо помню. — Но надеюсь, что ты будешь мной гордиться. — Я чувствую это снова всякий раз, когда сижу здесь на корточках: знакомый бессильный гнев, поднимающийся во мне и оставляющий во рту горькое послевкусие. И тут я слышу карканье, доносящееся откуда-то сверху, — словно насмешка над моими словами. Сколько бы раз я ни слышала этот звук, все равно кровь стынет в жилах. Я смотрю наверх и вижу его: наверху разрушенной часовни сидит большой баклан, его кривые черные крылья раскрыты, будто разложили сломанный зонтик. Баклан на колокольне — плохая примета. Его в этих краях называют «дьявольской птицей». Cailleach dhubh, черная ведьма, предвестник смерти. Надеюсь, что жених с невестой об этом не знают… или не верят в приметы. Я хлопаю в ладоши, но животное не улетает. Вместо этого оно медленно поворачивает голову, так что теперь мне видно его суровый профиль, строгую форму клюва. И тогда я понимаю, что птица искоса наблюдает за мной своим черным глазом, будто знает что-то мне неведомое. В «Капризе» я несу поднос с бокалами шампанского в столовую, готовая к вечеринке. Когда я открываю дверь, то вижу пару на диване. Я не сразу понимаю, что это невеста с еще одним мужчиной: из пары, которую Мэтти привез на лодке. Они сидят очень близко друг к другу, их головы почти соприкасаются, и тихо разговаривают. Не то чтобы пара отскакивает друг от друга, заметив мое появление, но все же отодвигается на пару сантиметров. И она убирает руку с его колена. — Ифа! — зовет меня невеста. — Это Чарли. Я помню его имя из списка. — Наш ведущий на церемонии, правильно? — уточняю я. Он откашливается. — Да, он самый. — Конечно, и ваша жена, Ханна? — Да, — соглашается он. — Какая у вас память! — Мы как раз обсуждали завтрашние обязанности Чарли, — объясняет мне невеста. — Ну разумеется, — подыгрываю я. — Замечательно. Не знаю, зачем ей понадобилось что-то мне объяснять. Да, казалось, что им довольно уютно вместе на диване, но я здесь не для того, чтобы осуждать моих клиентов, любить их или презирать, да и вообще иметь какое-то мнение. В моей профессии все не так. Если все пройдет хорошо, мы с Фредди будем всего лишь задним планом. А выделимся только в том случае, если что-то пойдет не так, а я позабочусь о том, чтобы этого не случилось. Жених с невестой, как и их близкие, должны почувствовать, будто это место принадлежит им, что на самом деле они тут хозяева. А мы только упрощаем им задачу, помогаем убедиться, что все пройдет гладко. Но чтобы в этом преуспеть, я не могу быть совсем инертной. В этом и заключается самая странная сложность моей роли. Мне придется за всеми следить, предугадать любое событие, которое может что-то испортить. Мне всегда надо быть на шаг впереди. Сейчас. Вечер свадьбы