— О, она еще очень плохо себя чувствует, но она так рада, так рада, — немедленно прокомментировала Кармела и увела меня наверх. Моцареллы были восхитительными. — Это гастрономический катарсис, — сказала я Кармеле. — Всё, что я ела до этого, не имеет даже отдаленного отношения к настоящей неаполитанской моцарелле bufala. — Вот теперь ты нас понимаешь! — просияла улыбкой Кармела. Но я была, конечно, еще очень далека от понимания. Юг. Terroni e polentoni Когда я говорю: итальянцы то, итальянцы сё, — мои слова, конечно, надо делить на десять. Во-первых, любое обобщение априори ошибочно, а во-вторых, всегда есть вероятность того, что я попала на такой частный случай, который никак не может быть общим. Но есть то, в чем все итальянцы без исключения согласны: Юг и Север Италии — это две отдельные реальности, резко отличающиеся друг от друга. Про северян говорят на юге, что они неискренние, холодные, бездушные, работают как заведенные, одержимы дисциплиной и не умеют радоваться жизни. (Ради справедливости надо добавить, что примерно то же самое говорят все итальянцы о северных народах.) Если ты живешь на Севере Италии, то про Юг говорить плохо нельзя — это уже политический маркер, можно дискредитировать себя на всю жизнь среди приличных людей. Всё дело в том, что Юг Италии в принципе убыточен, а Север по большей части его содержит (на Юге экономический застой уже лет пятьдесят). В послевоенную эпоху вопрос был не столько экономический, сколько социокультурный — люди из южных регионов ехали в северные на работу, план Маршалла обеспечивал вполне устойчивый экономический рост, но только на Севере. На Юге деньги не инвестировались, а просто тратились (и, как говорят и южане, и северяне, не без помощи мафии). Иммигранты с юга оседали в Турине и в Милане, жаловались на тяжелую жизнь и на холод, на отсутствие моря и апельсинов в саду у соседей (сорвать и тикать), не понимали тяжелую северную еду и особенно раздражались на поленту — кукурузную кашу вроде молдавской мамалыги, традиционное блюдо итальянского Севера. Отсюда и главная дразнилка — «polentone»: тот, кто ест поленту. Примерно как французов дразнят лягушатниками. Нечего и говорить, что северяне, оказавшись под волной мощного иммиграционного потока с Юга, воспринимали пришельцев с некоторым трудом. Те казались им шумными, неумытыми и диковатыми. Мой друг-режиссер Валерио Бинаско, выросший в небольшом городке на равнине Падана, рассказывал со смехом, как мама пугала его страшными Чиро и Сальваторе — мальчишками из южных семей, ходившими в ту же школу, что и он, и прославившимися на всю округу мафиозными замашками. «— Если будешь так делать, — по всякому поводу говорила мама, — вырастешь и будешь как Чиро и Сальваторе. — Да я сам их боюсь, мама». — Видели бы сейчас этих Чиро и Сальваторе, — добавляет он со смехом. — Смирные увальни, такие же, как наши с равнины Падана. Кепки снимают, когда я прохожу, и не потому, что я режиссер, — в моем городке всё равно никто не знает, что это такое, — а потому, что я сын доктора. Послевоенное поколение выросло и интегрировалось вполне успешно. На вопрос «откуда ты?» даже от самого голубоглазого северянина можно услышать: я вырос в Милане, но моя мама из Кампаньи. И это уже повод для гордости. Современные проблемы в отношениях Севера и Юга имеют совсем другие корни: на фоне общего экономического кризиса Северу содержать Юг становится всё тяжелее. У Севера и своих проблем полным-полно. Так, нынешние студенты далеко не всегда могут найти работу, и всё чаще уезжают за границу; проблема «утечки мозгов» стоит в современной Италии не менее остро, чем в России девяностых. Давнее противостояние между Севером и Югом теперь используется в политических целях. Крайне антипатичное и крайне правое (на грани с фашизмом) политическое течение «Lega di Nord» при помощи простейшей риторики «перестанем кормить дармоедов» завоевывает симпатии простых избирателей. В то время как сдержанно-левые, к которым традиционно относятся работники культуры и интеллектуалы, ратуют за искоренение ксенофобии во всех видах. В отечественном сериале «Как я стал русским» обыгрывается незнание главным героем (американцем) коннотации слова «хач». Он с удовольствием говорит «ты — настоящий хач» в публичном месте кавказцу (искренне не видя в этом слове ничего плохого) — и получает миллион проблем. Слово «terrone» — вполне невинное по этимологии, связанное с «terra», землей, — стало таким же обидным. Использовать его, или даже просто вслух признавать проблематичность многих сторон жизни на Юге, — это значит соглашаться с политикой «Lega di Nord» и зарекомендовать себя как «legista». В итоге получается что-то вроде тайны Полишинеля: всем ясно, что на Юге есть некоторые проблемы, но никто об этом не говорит. Боятся стать нерукопожатными. Милан и его каналы. Navigli di Milano Великий японский художник-аниматор Миядзаки посвятил целый фильм довоенному Милану. Его персонажи там летают на гидропланах, садясь и взлетая с зеркальных вод миланских каналов. Наша нонна — бабушка Энрика, — посмотрев вместе с нами фильм, растрогалась. — Так всё и было. Так всё и было. Questa è la vera Milano — вот настоящий Милан. Бабушка Энрика, жившая когда-то на знаменитой улице Monte Napoleone, в самом сердце Милана, ни разу не была там — с тех пор как тридцатилетней переехала в Геную. — Боюсь, что я больше Милана не узнаю, — говорит она. Милан — сложный город. Его яро ненавидят все, кто в нем не живет. Впрочем, те, кто живет, часто его тоже ненавидят, потому что скучают по своим далеким южным провинциям. В Милан, так же как и в Москву, едут со всей Италии на заработки — и остаются жить годами, кляня его на чем свет стоит. Коренные миланцы часто жалуются, что не узнаю́т свой город, так же, как и его обитателей. Именно они, кажется, так остро нуждались в удобном и красивом районе, где можно было бы наслаждаться жизнью и родным городом, что инициировали на редкость удачный урбанистический проект: «la Nuova Darsena» («Новые доки»). Именно в Да́рсене, на стыке двух каналов — Большого (Naviglio Grande) и Павийского (Naviglio Pavese), сейчас течет самая приятная в этом городе жизнь — с прогулками, фестивалями, конкурсами, вкусной едой и ремесленными лавками. Там же стали как грибы вырастать маленькие дизайнерские мастерские и бутики. А главное — именно туда может прийти умный турист после марш-броска по магазинам Милана, сесть на широкие доски настила, спускающегося к каналу, свесить с причала ноги и почувствовать себя… хорошо. Мало кто знает, что Милан еще относительно недавно был одним из самых судоходных городов Европы. Система каналов — которые в Милане называются не каналы, а навильи, — соединяла город с озером Комо, озером Маджоре, и — через реку По — с выходом в Адриатическое море. Каналы образовывали Кольцо Каналов (Cerchia di Navigli) — как раз вокруг средневекового города — и расходились в разные стороны. Коренные миланцы не преминут заметить, что каналы здесь были всегда. Сначала их прорывали для осушения земель кельтские племена, называвшие свой город Медхелан (начиная с 590 года до н. э.); римляне, завоевав город в 220 году до н. э., стали называть его Медиеланум и использовали те же каналы как водопровод. История превращения абсолютно сухопутного города в ключевой узел навигации головокружительна. При длиннобородых лангобардах Кольцо Каналов использовалось как часть фортификационных сооружений вокруг крепостных стен. В XI веке миланский хронист Ландульф Старый в своей «Historia Mediolanensis» упоминает порт между Ламбро и По. Отдельные находки, относящиеся к этому древнему порту, можно увидеть в Историческом музее Милана. В 1387 году герцог Миланский Джан Галеаццо Висконти (далекий предок прославленного кинорежиссера Лукино Висконти) решает, что для вящей славы Милана главный его собор должен затмить все европейские соборы. Для этого он предоставляет в распоряжение строительства свой мраморный карьер в Кандолье. Этот мрамор перевозили — по каналам, подтолкнув тем самым их развитие и техническое совершенствование. Веком позже Людовико Моро привлек Леонардо да Винчи к разработке проекта навигации от озера Комо до Милана, и великий Леонардо не только создал уникальную систему шлюзов, но и сделал еще несколько рисунков, которые до сих хранятся в Музее Каналов (Museo Navigli). Сеть миланских каналов строилась и разрасталась на протяжении веков. Приказ о последнем этапе строительства был подписан самим Наполеоном. Навильи стали настолько привычны глазу миланского горожанина, что почти любой миланский пейзаж — от самого среднего до самого знаменитого — непременно включал в себя канал, и воду, и мосток. Стендаль, проживший в Милане семь лет, называл Кольцо Каналов (то самое, что опоясывало средневековый город) «канал-бульвары» — имея в виду бонтонную жизнь города, место встреч и прогулок. Но в 1929–1930 годах Кольцо Каналов засы́пали: перевозить грузы на автомобилях стало быстрее и дешевле, чем переправлять их вплавь. С тех пор каналы Милана остались только в памяти самых старых миланцев, на многочисленных картинах и в воображении неутомимого охотника за ускользающей красотой Хаяо Миядзаки. Теперь внутреннее транспортное кольцо Милана — это обычные улицы, хоть они и носят по-прежнему название «Кольца Каналов». После войны Милан стал джазовой столицей Италии. Великие американские джазмены обязательно включали город в свои мировые турне. Они выступали в знаменитых театрах Милана и в квартале Брера, пока джазовая жизнь окончательно не переместилась на Большой Канал, где итальянский музыкант Джорджо Ванни открыл джаз-клуб, навсегда соединивший в сознании миланцев навильи с джазовыми импровизациями и поэтикой ночных джем-сейшн. В 2015 году, готовясь ко всемирной выставке «Экспо», городские власти вложили 20 миллионов евро в проект реставрации Павийского и Большого канала с доками — Дарсеной — посередине, и получили фрагмент своей исторической гордости обратно: Новая Дарсена стала, безусловно, самым приятным местом Милана. Туда можно добраться от вокзала по зеленой ветке метро до Генуэзских ворот (Porta Genova) или не спеша догулять за полчаса от Кафедрального собора. А лучше всего туда ехать — на трамвае и, если повезет, попасть на один из самых старых, еще довоенных трамваев — миланцы свои трамваи очень любят, берегут, реставрируют и ставят на маршрут представителей всех эпох, так что самые современные трамваи бегают наравне со своими дедушками, выпущенными сто лет назад. Успех проекта Новой Дарсены подтолкнул миланцев к мысли о восстановлении всего Кольца Каналов. Все миланцы согласны (на референдуме проголосовали «за» 94 % жителей). Для старта амбициозного проекта потребуется 150 миллионов евро, и еще 350 миллионов в стадии последующей реализации. Впрочем, Милан пользуется славой самого богатого города Италии — так что к тому времени, когда мы все полюбим проводить наши вечера на Новой Дарсене, у коренных ломбардцев уже будет их новый, самый правильный Милан — готовый соперничать с Амстердамом, Петербургом и Венецией. Mille miglia. По следам героев Ремарка В начале весны в Италии проводится множество разных гонок — от велосипедных до суперскоростных автомобильных. Среди соревнующихся в скорости средств передвижения есть и старые машины. Первый заезд они совершают в начале марта в рамках ралли «Coppa Milano — San-Remo», а в конце мая происходит главное событие сезона — «Mille Migliа». Это та знаменитая гонка «Милле Милья», в которой участвовали герои романа Эриха Марии Ремарка «Жизнь взаймы» — под бесконечным дождем «из Брешии в Брешию». Современную версию «Милле Мильи», так же как и ралли «Милан — Сан-Ремо», уже нельзя классифицировать как автомобильную гонку в привычном для нас смысле. Сегодня это — автомобильное шоу, ярмарка тщеславия, зрелищное представление, протагонистами которого выступают старинные автомобили, многим из которых уже больше ста лет; для них даже придуман специальный термин — олдтаймер. Олдтаймер есть старинный, раритетный автомобиль, как правило, до 1970 года выпуска, предмет антиквариата и коллекционирования. Современные технологии и материалы для реставрации позволяют воссоздать старинный автомобиль вплоть до мелочей, но особенно ценятся автомобили в первозданном виде. В эпоху, когда нынешние олдтаймеры были еще просто машинами — дорогими роллс-ройсами, в меру дешевыми «жуками», или даже чем-то вроде шкатулки с секретом, как ремарковский Карл — призрак шоссе, мало кому приходило в голову коллекционировать автомобили как китайские вазы. Да и в гонках участвовали на чем попало — лишь бы ездило быстро. Смертоубийственные гонки на страшной скорости 60 километров в час подходили не всем. Для желающих на людей посмотреть и свои машины показать устраивались неспешные автопробеги — со своими правилами, комиссиями, зачетами по скорости (не слишком быстро и не слишком медленно), но в целом очень гуманные. Так еще в начале XX века миланские предприниматели организовали ежегодный весенний автопробег «Coppa Milano — San-Remo». Автопробег «Милан — Сан-Ремо» — это не перемещение из пункта А в пункт Б, а очень поэтичное движение в сторону весны: из холодной Ломбардии к лазурному морю лигурийской Ривьеры, с частыми остановками в винных погребках. Пинии, пальмы и оливковые рощи прилагаются. В начале века массовый выезд миланских предпринимателей к морю не так уж сильно отличался от ежегодного весеннего паломничества москвичей на дачи. В конце века об историческом маршруте вспомнили, чтобы без суеты и спешки опробовать на дорогах антикварные автомобили. За колонной олдтаймеров не поэтично, но предусмотрительно следует колонна техников — автомобилю преклонного возраста не всегда легко добраться до финиша. За колонной техничек, готовых в любой момент подобрать элегантного старичка на колесах, едет группа сопровождения из журналистов, полицейских, врачей, инспекторов CSAI (commissione sportiva automobilistica italiana), и команда организаторов, говорящая на пяти языках. В исторических погребках накрываются поражающие своим великолепием столы, а в пятизвездочных отелях, где владельцы антикварных машин останавливаются на ночь, наблюдается острый дефицит номеров. Понятно, что и состав участников сильно изменился по сравнению с началом XX века. В ралли участвуют экипажи практически со всей Европы: шведы, немцы, французы, испанцы, швейцарцы, англичане, датчане и граждане княжества Люксембург. Уже третий год колесит по итальянским дорогам милый и вежливый пожилой японец с женой. Но самой многочисленной из иностранных групп в год моей работы на «Милле Милья» оказались русские, выставившие для участия в автопробеге «Милан — Сан Ремо» 19 экипажей. Романтичные итальянцы предполагают, что русских более всего привлекает пункт назначения ралли — Сан-Ремо, которое сами они обозначают в программках и буклетах как «излюбленное место отдыха русской аристократии, особенно часто посещаемое императрицей Марией Федоровной». Сан-Ремо — это действительно не только место музыкального фестиваля, но еще и грациозный городок на Ривьере с казино (вечернее платье обязательно), со специально построенной для русских православной церковью и совершенно нестандартной для Италии традицией космополитизма. Там провел детство один из наиболее значимых итальянских писателей ХХ века Итало Кальвино, и всю жизнь он с любовью вспоминал город, населенный «старыми англичанами, русскими великими князьями, космополитами и эксцентриками». Не исключено, правда, что подобные романтические фантазии вдохновлены не только блистательным Кальвино, но и редким шармом отеля «Royal», куда участники приезжают в финале автопробега. Фильм «из жизни русской аристократии» можно было бы снимать там хоть завтра: элегантные старушки в буклях раскладывают пасьянс на террасе с французскими окнами, в музыкальной комнате стоит клавесин, запирающийся на ключ, в курительной пахнет сигарами и духами, а туалетная комната затянута кретоном в цветочек.