— Вы, конечно, хотите приобрести в Рио новых лошадей? — Лошадей?! О, я буду рад, если будет возможность ежедневно покупать несколько фунтов хлеба! Здесь нашему брату трудно что-нибудь заработать: это не то, что в Европе. — Так почему же вы уехали оттуда? Глаза перуанца метнули молнии. Странное, загадочное выражение появилось на мгновение на его лице. Он как будто хотел что-то сказать, но сдержался, затем, немного погодя, продолжал: — Я, видите ли, не всегда был цирковым наездником! Было время, когда и я носил форму одного из лучших училищ, будучи сыном богатой и уважаемой семьи… Но затем мой лучший друг, на которого я полагался, как на самого себя, предал меня… О, вы не можете себе представить, что я выстрадал в то время!.. На меня пало подозрение в похищении драгоценного алмазного убора. На самом деле я и в глаза не видел его, но все улики были против меня. Вскоре мне стало ясно, что похититель этих драгоценных камней был не кто иной, как мой друг Альфредо. Я всегда готов поклясться, что это был он. В безысходном отчаянии я упал к его ногам, молил его, просил пощадить мою молодость и не делать меня несчастным на всю жизнь, не взваливать на меня позорной вины, в которой я вовсе неповинен, но он только пожимал плечами. Тогда, доведенный до последней крайности, я решился доказать на суде, что истинный виновник не я, а Альфредо. И доказал это ясно, но судьи были уже предубеждены против меня, и на меня только пало новое обвинение — в желании оклеветать своего друга детства и взвалить на него свою вину. Таково было общее мнение, и я был осужден на тюремное заключение, впрочем, весьма непродолжительное, ввиду моей молодости — мне было тогда всего семнадцать лет, — но имевшее для меня самые страшные последствия. Я метался, как дикий зверь в своей клетке, бился головой о стены, будучи не в силах примириться со своим незаслуженным позором, пока жестокая горячка не лишила меня сознания и не поставила на край могилы. То было поистине самое ужасное время моей жизни! — Ну, а затем? — спросил Бенно, невольно заинтересованный судьбой своего собеседника. — Несчастье редко приходит одно! Так было и со мной. В то время, когда меня упрятали в тюрьму, у меня была еще мать, добрая, честная старушка, и я был будущим наследником громадного состояния. Но спустя несколько месяцев, когда я немного оправился после тяжелой болезни, и меня выпустили из тюрьмы, бедная мать моя была уже в могиле, а все состояние наше перешло по завещанию церквям и монастырям, в качестве искупительной жертвы за мою грешную душу!.. Ха… ха… ха!.. А я остался выброшенным на улицу, полубольной, без гроша в кармане. Все, все у меня было отнято!.. — Да, это ужасно! И вот тогда-то вы и сделались цирковым наездником? — Нет, прежде я зашел еще раз в дом своего бывшего друга Альфредо и сказал ему несколько слов, но слов этих ни он, ни я не забыли и до сих пор. — Вы прокляли его?! — с ужасом пролепетал Бенно. — Да, проклял на веки веков, проклял и сказал, что потребую у него ответа за его поступок в день страшного суда, перед престолом Господним! — И это были ваши последние слова? — Да, но ненависть к этому человеку и теперь еще живет в моей душе, и я сейчас мог бы, не содрогнувшись, задушить его своими руками! — И ради этого вы теперь едете в Перу? — Ну, не совсем так! Цель моего путешествия несколько иная, и я готов сообщить ее вам, но только при известном условии: вы должны прежде ответить мне на один вопрос. — Что именно вам угодно знать, господин Рамиро? — спросил Бенно, стараясь казаться невозмутимым. — Дело в том, что, спустя несколько дней, после того, как вы оказали нам такую огромную услугу, не видя вас, я решился расспросить о вас некоторых из ваших товарищей и узнал от них о тех последствиях, какие имел для вас этот великодушный поступок. Тогда я нашел случай заговорить с тем славным стариком, что живет в вашем доме, и он стал упрекать меня, что я побудил вас на такой поступок, за который вам придется жестоко поплатиться. Я почуял, что вам грозит что-то недоброе, и у меня вдруг стало тяжело на душе. Теперь скажите мне, вас бесповоротно изгнали, изгнали насильно из Гамбурга, да? — Раз вы спрашиваете меня об этом, то я должен сказать вам, — да! — Я так и знал! Но пусть же это не причинит вам вреда, Бенно! — Что вы хотите этим сказать, господин директор? — А то, что я, бедный нищий, цирковой наездник, уличный фигляр, повидавший вволю и голод, и холод, предлагаю вам царские богатства! Да, дайте мне договорить! Я хотел рассказать вам всю мою историю; слушайте же! — Рамиро продолжал уже полушепотом: — Семья моя была очень богата, но не только землями, лесами и угодьями, подобно нашим соседям, а еще и тем, что один из моих предков, Мануэль Фраскуэло, случайно нашел на своей земле алмазные копи. Эти копи вызывали сотни самых диковинных рассказов и возбуждали зависть всех соседей и вообще всех, кто только слыхал о них. В весьма короткое время прадед мой составил себе, благодаря этим копям, состояние в несколько миллионов. Но в ту пору страну нашу опустошали беспрерывные войны, и Мануэль Фраскуэло решил, забрав свои богатства, переселиться в другую, более безопасную для него страну. Однако в ночь, когда все было готово к тайному бегству, в дом его ворвались солдаты. Эти разбойники потребовали, чтобы он отдал свои алмазы, но отважный старик объявил, что все давно уже отправлено им в надежное место и что здесь нет ни одного камня. Когда же он, защищаясь от толпы, выхватил из-за пояса пистолет, то его буквально разорвали в клочья, но он унес с собой в могилу свою тайну, и никто до сих пор не отыскал его сокровища! — И что же, вы теперь намерены возобновить эти поиски? — спросил Бенно. — Да, но я еще не все сказал вам! Слушайте дальше. Много я мотался по белу свету, но сердце мое всегда стремилось к родине, и я при всяком удобном случае старался получать вести оттуда. Я сам посылал бывшим друзьям и знакомым приветы и поклоны, и от них получал иногда письма и поклоны. И вот однажды, когда я со своим цирком остановился в глухой деревеньке Венгрии, ко мне вдруг явился один человек от имени Альфредо, посланный им на мои розыски. Сам он, оказывается, уже много лет тому назад ушел в монастырь, где и живет в непосредственном соседстве с бывшим поместьем семьи Фраскуэло. Он приказал сказать мне: «Вернись на родину и начни новую жизнь там, где много лет тому назад ты потерпел крушение, вернись домой, потому что сокровища прадеда твоего найдены». — Неужели? — воскликнул Бенно. — Да, это так! — убежденно повторил сеньор Рамиро. — Так что вы теперь знаете, где находятся эти алмазы? Рамиро отрицательно покачал головой. — Альфредо пожелал лично указать и назвать мне это место, чтобы я узнал о своем счастье из его уст: очевидно, он этим хочет искупить свою вину передо мной! — Что же сталось с посланным вам человеком? — Он скончался вскоре по прибытии в Европу! Но что же из этого? При мне собственноручное письмо Альфредо! — И вы думаете теперь отправиться пешком через всю Бразилию? — Да, с вами, я надеюсь… Из-за меня вас постигло несчастье, и я желал бы вознаградить вас за это: алмазов там на несколько миллионов, верьте мне! — А давно ли вы получили это известие? — Да уже более двух лет! Альфредо, как монах, не имеет в своем распоряжении ни гроша и поэтому не только не смог мне выслать на дорогу, но даже его посыльный вынужден был совершить переезд в Европу в качестве служащего на судне. Вот причина, почему я не мог немедленно отправиться в Бразилию: мне необходимо было прежде всего добраться до Гамбурга, где я надеялся сесть на судно. Я очень хотел забрать с собой жену и детей, да при бедности все — помеха, и возможное становится невозможным. А в такого рода экспедициях, как та, какая теперь предстоит мне, женщины и дети — страшная обуза. Я был так рад, что хоть нас троих господин агент согласился бесплатно перевезти через океан. Конечно, упаси Господь, чтобы он узнал о моих планах!.. — Понимаю, он должен думать, что вы переселенцы… — Ну, да! Пусть нам дадут наделы, мы обождем немного, да и давай Бог ноги! Звонок на палубе возвестил, что пассажиров приглашают спуститься в каюты. Наездник протянул руку Бенно, и они расстались. Палуба быстро опустела. IV В ОТКРЫТОМ МОРЕ. — БУРНОЕ ПЛАВАНИЕ. — ПОКИНУТОЕ СУДНО. — ПРОЖОРЛИВЫЕ КРЫСЫ. — ТАЙНА ОДНОГО ПИСЬМА. — ПОХОРОНЕН НА ДНЕ МОРЯ. — БОРЗАЯ С ТАИНСТВЕННОГО СУДНА Проходил день за днем, и Бенно вскоре вполне свыкся с новой для него жизнью на судне. Уже более половины пути было пройдено почти совершенно незаметно. Бенно за это время успел сойтись и сдружиться со многими. Особенное расположение к нему выказывал старший штурман судна, родом немец, часто бывавший в Рио и хорошо знавший фирму Нидербергеров. — Нет, молодой человек, это дело совсем неподходящее для вас! — говорил он, — у господина Нидербергера ведь просто жалкая лавчонка! — Да что вам до того? Ведь вы отправитесь со мной, — шепнул ему в этот момент Рамиро, — подумайте только о том, что нас ожидает там! И действительно, Бенно стал подумывать об этом, но дело это представлялось ему опасным, несбыточным сном, что он и высказал своему приятелю. — Что ж тут невероятного! — воскликнул Рамиро. — Из капитала, оставленного моей матерью на церкви и монастыри, был построен новый монастырь в самом парке, прилегавшем к дому моих родителей. В этом монастыре уже много лет живет теперь Альфредо, спокойно и счастливо, на той самой земле, с которой я был изгнан по его вине. Это, конечно, мучило его, и он сделался изобретателен. Он искал скрытые сокровища и днем, и ночью, искал в течение многих лет, пока наконец не нашел их. Тогда он, чтобы позвать меня, послал ко мне сына своего брата, а сам остался сторожить день и ночь эти сокровища до тех пор, пока я не приду и не сниму проклятья с его головы. Не правда ли, это вполне естественно? — Пожалуй… во всяком случае, не следует с такой уверенностью рассчитывать на благополучный исход этого дела. Мало ли какие препятствия могут еще встретиться на вашем пути, сеньор Рамиро, в таких случаях разочарование нередко стоит людям рассудка! — Конечно, это бывает! Но ведь вы сами читали письмо Альфредо, где он пишет, что нашел сокровища Фраскуэло, и зовет меня на родину — принять из его рук принадлежащие мне по праву богатства! — Да, да, но после этого письма прошло уже три года… А ведь люди смертны, и ваш друг детства мог умереть! — О, нет! Это невозможно! Альфредо — человек моих лет, сильный и здоровый… Нет, нет! Сама эта мысль ужасна! Давайте, молодой человек, займемся с вами немного изучением испанского языка! В свободное время они нередко занимались этим полезным делом, а Михаил молча сидел подле них, мечтательно устремив взор на синие волны. — Смотрите, белые туманы ложатся на воду, — сказал он таинственным шепотом, — и если теперь залает собака, то всем нам придется умереть! — Но ведь у нас на судне нет ни одной собаки! — заметил Бенно. Бедняга многозначительно улыбнулся и снова погрузился в молчание. — Отчего это Михаил так боится воды и тумана? — спросил Бенно, — тонул он когда-нибудь? — Нет, он когда-то, давным-давно, упал с лошади и с тех пор боится абсолютно всего! — Бедняга! Есть у него родители? — Нет! У него даже нет никаких ни близких, ни дальних родственников. Я взял его из воспитательного дома и надеялся сделать из него первоклассного наездника, но этот несчастный случай навсегда лишил меня всякой надежды! Бенно казалось, что в этом отношении Рамиро не говорит ему всей правды и старается что-то утаить от него, но на этот раз у молодого человека не было времени размышлять на эту тему, так как начавший еще недавно свежеть ветер грозил теперь ежеминутно разразиться бурей. Матросы хлопотали у снастей и возились с парусами. Пассажиров попросили очистить палубу и уйти вниз. Одному Бенно позволялось, в виде исключения из общего правила, во всякое время оставаться наверху. — Как вы полагаете, грозит нам опасность? — осведомился Бенно у старшего штурмана. Тот пожал плечами. — Трудно сказать! Как знать, что еще может случиться? Между тем запертые внизу пассажиры кричали и рвались наверх, женщины плакали, мужчины сыпали проклятиями, дети кричали без умолку. — «Мы здесь точно заживо похороненные! Дайте нам света, огня! Здесь — страшный мрак и духота!..» И все они теснили друг друга, сплошной стеной ломились наверх, но напрасно, никто не внимал их воплям и стонам. Два дня и две ночи длилась эта страшная буря, а там, внизу, в этой душной и темной тюрьме, в какую превратилось отведенное для пассажиров помещение между деками, разыгрывались страшные, душераздирающие сцены. Слышались вопли и стоны, слезы и проклятия. Лишь к концу третьих суток погода несколько изменилась к лучшему. Пошел дождь, мелкий и частый, настолько частый, что даже в самый полдень солнце заволакивал как бы густой туман и оно смотрело бледно и тускло. Пассажирам разрешено было выйти на палубу подышать свежим воздухом, в чем все они так сильно нуждались. За эти три дня, проведенных там, в помещении между деками, умерло двое маленьких детей от страха, качки и духоты. Несчастные матери ни за что не соглашались расстаться с телами своих малюток, зная, что их безжалостно бросят в сердитые волны моря. Пришлось прибегнуть к насилию, исполняя тяжелую обязанность. Все судно огласилось криками, стонами и горькими жалобами большинства этих людей, проклинавших свою тяжелую участь.