— О, сколько угодно! Попробовали и мякоть этого ореха, оказавшуюся чрезвычайно вкусной. — Вот это тоже прекрасные плоды, — сказал Обия. — Смотри, как их поедают попугаи! Палками и камнями отогнали крикливую пеструю стаю и набрали и этих плодов, походивших на большую желтую сливу. В другом месте рос крупный, темный, почти черный, очень вкусный виноград. Гроздья бананов были так велики, что один человек не мог нести их, и эти гроздья приходилось перетаскивать в лодки двоим. — Смотрите, господа, — сказал Бенно, указывая на довольно крупных птиц, следовавших уже некоторое время за нашими путешественниками, — птицы эти держат себя очень странно: они как бы исполняют тщательно разученный танец! Тем временем приятели наши продолжали путь и достигли поворота реки, постепенно все расширявшейся. Вдруг откуда-то раздался неприятный пронзительный хриплый рев; затем послышался другой и третий такой же отвратительный звук. — Это ревуны, — сказал Обия, — мы их сейчас увидим! — Но ведь это ревет всего только одна обезьяна! — Да, но сейчас ей отзовутся и другие — это их запевала, их старший. Действительно, воздух огласился каким-то адским концертом: ничего подобного никто из путешественников никогда не слыхал: в этом реве было нечто злобно насмешливое, нечто угрожающее и свирепое. Звуки эти раздражали не только людей, но даже и кроткого Плутона, который принялся жалобно выть. Рев льва и плач гиены ничто в сравнении с этим адским ревом. — Смотрите, вот они, — сказал Обия, указывая на большие ветвистые деревья, — вы, конечно, настреляете несколько штук себе на жаркое? — На жаркое! Обезьян на жаркое?! — воскликнул Бенно. — Да, у них превкусное и очень нежное мясо! — сказал индеец. Рев этой стаи обезьян становился до того нестерпимым, что все готовы были бежать без оглядки, но тем не менее многие из путешественников успели заметить, что на нижних толстых сучьях смоковницы сидели, тесно прижавшись друг к другу, чинно в ряд, маленькие рыжевато-желтые обезьяны с длинными закручивающимися цепкими хвостами и густым хохолком на загривке. Сидя на суку, они свешивали хвост и длинные передние лапы вниз, тогда как их запевала и предводитель, медленно и важно расхаживавший взад и вперед на другом суку, держал хвост торчком кверху и разгуливал на четвереньках. — Стреляйте же! Стреляйте! — уговаривал Обия. — Эх! Если бы у меня было мое оружие! Этого дуралея так легко подстрелить! Рамиро прицелился и попал старому ревуну прямо в грудь, но тот не сразу повалился на землю, а продолжал неподвижно сидеть на месте, несмотря на то, что кровь ручьем лилась из его раны. Все обезьяны сразу смолкли и разбежались, ища спасения в верхних ветвях деревьев; ссорясь и толкаясь, торопливо удирали перепуганные животные. Но вот второй выстрел прикончил старика, он грузно повалился на землю. Вскоре тот же адский концерт возобновился в разных местах леса: очевидно, весь он был населен многочисленными стаями рыжих и черных ревунов. Только около полудня смолкли их голоса. В это время все живущее ищет сна и покоя, чтобы хоть сколько-нибудь облегчить томительный полуденный жар. Наши друзья также сделали привал, и Обия воспользовался этим, чтобы зажарить обезьяну на вертеле, но никто не решился отведать этого жаркого, и ему пришлось одному лакомиться этим вкусным мясом. Однако потребность в мясной пище ощущалась всеми. — Скажи, Обия, нельзя ли нам будет поохотиться здесь на тапиров? — спросил Бенно. — Нет, молодой господин, здесь не те места: на открытом сухом берегу они не водятся. Погодите немного, если мы дойдем до такого места, где густо растут камыши и где почва болотиста, там мы наверняка встретим их. — Бывал ты в этих местах раньше, Обия? — Нет, мы пришли издалека, с противоположной стороны, а Тенцилей не любил бесполезного бродяжничества и не хотел, чтобы люди без нужды отлучались из деревни. — Какая жара! Как хорошо было бы выкупаться теперь! — сказал Бенно. — Да, да! — подхватили и остальные. — Постойте! — остановил их Обия, — надо прежде посмотреть, нет ли здесь пираний! — И с этими словами он навязал на длинную бечевку кусок жареной обезьяны и закинул его в реку. — Смотрите, что будет! — сказал он, обращаясь к окружающим. Действительно, в одну секунду сотни и тысячи маленьких серебристо-чешуйчатых рыбешек облепили со всех сторон брошенный в воду кусок мяса и почти мгновенно по клочкам растерзали его своими острыми крошечными зубами. — Нет, здесь купаться нельзя! — заявил индеец, — а то вам бы пришлось расстаться с жизнью. Эти рыбешки, как ни малы, мгновенно истребляют всякое живое существо. Они так впиваются в тело, что нет никакой возможности избавиться от них. Кроме того, водятся они здесь такими стаями, что, как видите, вся вода кишит ими. — Неужели эти малютки решаются нападать даже на большую рыбу? — Не только на рыбу, но при случае даже и на крокодила. Счастье, что они водятся только в самых мелких местах: там, где вода глубже, они совершенно не встречаются. С наступлением вечера челноки вытащили на берег, укрыли в надежном месте и расположились тут же, на берегу, на ночлег. Проводники стали готовить скромный ужин и развели огромный костер, который засыпали зелеными ветками, чтобы едкий дым от них разгонял москитов. Между тем солнце медленно опускалось к горизонту, представляя собою громадный пурпурный диск, отражавшийся в тихих водах реки. Вдруг от края горизонта, точно ракеты, взлетело кверху несколько широких сине-голубых лучей, раскинувшихся веером по пурпуру заката. Между тем тени сгущались, и звезды, одна за другой, появлялись на небе. Все невольно залюбовались этим необычайным зрелищем, но Обия не выражал ни малейшего удивления. — Ты уже раньше видел это? — спросил его Бенно. — Да, это всегда так бывает: когда подходит дождливое время года, у Галлито появляются голубые перья, а на небе — голубые полосы. — Смотрите, румяный закат потухает, и вместо него появляется ослепительный белый свет. — Это зодиакальный свет, господа, — сказал Рамиро, — зрелище великолепное, грандиозное! С края горизонта поднялась пирамида белого света, достигавшая до самого зенита, посылая во все стороны перистые белые лучи, наподобие громадного веера. Эти лучи были до того светлы и ярки, что заслоняли собою даже синие полосы и сливались наконец в общем море света и лучей, но лучей не резких, не ослепительных, а скорее успокаивающих и приятных. Кругом царила торжественная тишина. Лесные великаны, выделяясь на ясном фоне лучезарного неба, казались особенно великолепными. Вдруг среди тишины и всеобщего молчания тихо раздалось уже знакомое путешественникам: Dios te de! И вслед за ним десятки таких же приятных голосов подхватили это приветствие. — Сейчас пробежит по небу огонь, — сказал Обия, обращаясь к своим спутникам, — но на землю этот огонь не может спуститься. — Ты полагаешь, что будет гроза? — Нет, ни грома, ни дождя не будет, чужеземец, а только огонь, я не раз видал это! Все присутствующие не сводили глаз с неба, светившегося ровным белым светом. Вдруг сверкнула, точно зарница, широкая огненная полоса вдоль всей линии горизонта. За первой зарницей почти без перерыва последовала еще другая и третья, пятая, восьмая. — Восемь! — сосчитал по пальцам Обия и, показывая своим друзьям восемь пальцев, сказал: — Пройдет еще столько дней, и тогда вода совсем загасит солнце и будет литься на землю ручьями. Ни малейшего грома, ни единой капли дождя не упало на землю, несмотря на то, что зарницы эти были ослепительно ярки и близки. — Что же вы, ваши женщины и дети, делаете в дождливое время? — спросил Бенно. — Мы застилаем наши хижины снаружи звериными шкурами в несколько рядов, так что вода не может проникнуть внутрь, а некоторые племена уходят в горы. — Ну, только того и недоставало, чтобы начались ливни! — Не унывайте, дорогой, ведь остается всего каких-нибудь четыре недели, и мы будем уже на перуанской земле. Пусть эта мысль служит вам утешением в тяжелые минуты, все худшее уже осталось позади! — Да! Четыре недели это уже немного в сравнении с тем, что пройдено и пережито, но какой-то внутренний голос не дает мне покоя и смущает меня. Как только в душу мою закрадывается хотя бы самая робкая надежда, он неизменно шепчет мне: «Остерегайся! Не доверяй!» — Это не что иное, как неуверенность в успехе, что вполне естественно: разумный человек не может смело верить в удачу: он обсуждает, размышляет и, конечно, предвидит возможность неудачи! — сказал Бенно. Но Рамиро почти не слушал его. — Сколько раз мы обсуждали этот вопрос с моей бедной женой. У нас не было иного выхода, даже продажа всех моих лучших лошадей едва ли покрыла дорожные расходы, а дети мои должны были бы умереть там с голоду. Ах, если бы мне достались сокровища моих предков, если бы через четыре недели я стоял лицом к лицу с братом Альфредо! Все эти миллионы! Ах, это какая-то несбыточная мечта! Бенно, Бенно, я и для вашей пользы думаю о них! Но опять в глубине души измученного человека раздавался все тот же навязчивый голос: «Не доверяй! Берегись»! III ПАРАЗИТ. — ПЕРНАТЫЕ ТАНЦОРЫ. — ПЛЕМЯ ВОДЯНЫХ ОБИТАТЕЛЕЙ. — ОХОТА НА ЛАМАНТИНА. — С ОПАСНОСТЬЮ ДЛЯ ЖИЗНИ. — ДОЖДЛИВОЕ ВРЕМЯ ГОДА. — НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ. — ЛЕНИВЕЦ Прошло несколько дней и ночей. Первобытные челны наших друзей медленно двигались между берегами прекрасной и спокойной реки, как вдруг перед нашими путешественниками открылось безграничное водное пространство. Вероятно, большая широкая река сливалась с другой. В любом случае надо было переправиться через нее. — Как теперь быть с мулами? — спросил доктор Шомбург. — О! Мулы могут плавать! — сказал Тренте. — На пути есть острова, господин Халлинг увидит их в свою подзорную трубу! — Обия! — крикнул Бенно, — взгляни на эти пальмы, как их обвили эти вьюны! — Да, знаю, это удавы, — таинственно, с чувством суеверного страха произнес Обия, — ведь и пальмы имеют своих злых демонов, которые губят их. — Это растение называется матапало, — сказал Рамиро, — оно коренится в вершинах деревьев и пускает оттуда воздушные корни до самой земли, оплетая ими все дерево и питаясь жизненными соками своей жертвы. На совершенно иссохшей вершине пальмы возвышался сильный, здоровый ствол паразита, спускавший почти донизу свой богатый убор из яркой листвы, цветов и плодов, похожих на мелкие сливы, но негодных к употреблению. Несмотря на суеверный страх Обии, путешественники остановили здесь свои челноки. Светло-зеленая, мягкая, молодая травка росла здесь повсюду сплошным ковром. Несколько мелких рукавов реки, в виде небольших ручейков, пересекало поверхность во многих местах. Вдоль них рос высокой сплошной стеной сахарный тростник. В тростнике что-то плескалось и возилось, и временами взлетали в воздух тонкие струйки воды. Если они на кого-нибудь попадали, тот промокал в одну минуту до нитки. — Что это там? — спросил кто-то из перуанцев. — Это добрая рыба, — пояснил Обия, — вы, чужеземцы, конечно, знаете, что называть ее по имени нельзя: она очень сердится на это и может принести человеку большой вред. Она принимает тогда вид красивого юноши, убирает свои длинные вьющиеся волосы водяными травами и цветами и наигрывает на деревянной дудочке прекрасную тихую мелодию. Все, кто его слышит, невольно следуют за ним и гибнут в воде или на таинственном острове, где стоит заколдованный дворец. Доктор рассмеялся. — Посмотрите, Халлинг, что это за диковинное существо и сообщите мне его название по латыни. Надеюсь, что эта добрая рыба не получила классического образования и не изучала древних языков?