Тогда Рамиро одним прыжком накинулся на урода и хотел вырвать оружие из его рук, но в тот же момент несколько индейцев бросились между перуанцем и колдуном и кто-то занес уже над головой Рамиро тяжелый каменный топор. — Прочь! В лес! Орехи собирать! — крикнул вождь. — Пойдемте, друзья, — сказал доктор, — все равно участь наша решена, так не все ли равно, где покончат с нами, здесь или там! Никто не ответил, но все в душе согласились с ним и готовы были последовать его совету, как вдруг неожиданное событие разом все изменило. Торжествующий карлик играл пистолетом, точно мячом, поддразнивая своих врагов. Он то подкидывал его в воздух, то подносил к лицу, желая узнать, что таится в этих тоненьких полированных трубочках. Он приставлял их к глазам, дул в них, играл курками, но вот раздался выстрел — и Гонн-Корр с простреленной головой, обливаясь кровью, точно пораженный громом, повалился на землю. Рамиро на лету выхватил у него пистолет и спрятал его у себя. Только после этого Рамиро очнулся и мог обдумать положение вещей. Выстрел напугал дикарей, их обуял какой-то суеверный страх. Вместе с тем этот самый выстрел избавил друзей от их заклятого врага. Все смотрели на владельца цирка и на его огненное колдовство, убившее самого колдуна. Рамиро же стоял с гордым, вызывающим видом, держа руку в кармане, в котором лежал пистолет. — Я бы желал, чтобы теперь представился случай для второго выстрела, — сказал он, — тогда наша репутация среди этих дикарей упрочилась бы еще более! — Подстрелите вот этого злющего серого дога, — предложил Халлинг, — он как только увидит кого-нибудь из нас, так сейчас скалит зубы! Действительно, эта собака, рыча, подкрадывалась теперь к владельцу цирка, которого она почему-то особенно недолюбливала и собиралась схватить его за колено, но тот отбросил ее сильным пинком ноги на несколько шагов от себя и затем, проворно выхватив из кармана пистолет, выстрелил. Когда дым немного рассеялся, оказалось, что серый дог катается в предсмертных судорогах в луже крови и не в состоянии подняться и вцепиться в горло своему врагу, а спустя несколько секунд злое животное вытянулось и подохло. Индейцы — эти рослые, сильные мужчины — дрожали от страха. «Ала! Ала!» — молили («будет! будет!») и с этим криком разбежались в разные стороны и попрятались кто куда. — Ну, что нам теперь делать? — спросил Рамиро, видя, что они остались одни. — Прежде всего следует убрать убитых! — сказал Халлинг. Двое схватили карлика и утащили его подальше в лес, другие убрали собаку, а кровь на земле засыпали песком. Покончив с этим, друзья заметили, что из-за кустов на них смотрят там и сям блестящие черные глаза туземцев, как бы подстерегая их. И действительно, когда двое из них пошли за водой, то остальные, видя, что они очень долго не возвращаются, встревожились. Рамиро вызвался сходить за ними с пистолетом в руке и нашел на полпути к хижине обоих своих товарищей убитыми отравленными стрелами. Кувшины с водой лежали тут же. Рамиро, вернувшись, принес воду и печальную весть об их смерти. Между тем те туземцы, которые не присутствовали при смерти колдуна, но только слышали гул и раскат выстрелов, которые они приняли за гром, обступили вождя и засыпали его расспросами. Вождь объяснил все, как было, после чего состоялось нечто вроде экстренного совещания, на котором, очевидно, было принято какое-то решение по отношению к белым. Тем временем Рамиро, не выпуская пистолета из рук, отправился на деревенскую площадь, взял из стоявших там больших корзин необходимое ему количество орехов и каштанов, зарезал козу и нарвал яблок, не встретив ни в чем ни малейшего сопротивления. — Но что мы будем делать, когда эти туземцы узнают, что мой пистолет потерял свою чудодейственную силу? — со вздохом сказал Рамиро, обращаясь к своим товарищам, собравшимся в хижине, при входе в которую пылал яркий костер. — Надо нам поскорее убираться отсюда, — сказали некоторые, — не то эти черномазые негодяи по одиночке отправят всех нас на тот свет! — Да, но как уйти без оружия, без припасов, без надежного проводника? Мы легко можем, проплутав некоторое время, вернуться сюда же! Все молчали. Никто не находил способа ускользнуть из рук этих озлобленных дикарей. У всех было тяжело и невесело на душе, но ни один из присутствующих не страдал так, как сеньор Рамиро. Лицо его склонялось все ниже и ниже, а в чертах его красивого, энергичного лица отражалась нестерпимая душевная мука. Он думал о том, что будет с его близкими, если он погибнет здесь, среди этой дикой пустыни, если он пропадет без вести, если семья его навсегда лишится своего кормильца. Он представлял себе, как покинутые им, мучаясь от холода и голода, они будут думать, что он, овладев несметным богатством, забыл о них и наслаждается жизнью. — «Боже! За что такая страшная кара!» — мысленно воскликнул он, и вдруг припомнил тот грех, который после стольких лет все еще тяготел над ним, все напоминал о себе и не давал ему покоя. И он думал, думал, скорбел и страдал. Кругом все точно вымерло. Костер догорал. Никто не ложился. Проходил час за часом, ночь тянулась бесконечно. Вдруг Бенно дотронулся до плеча Рамиро. — Посмотрите, сеньор, что-то ползет там прямо к нам в хижину! — Вижу, это какое-то крупное существо, быть может, унце или нет, это индеец! — и, схватив пистолет, он смело выступил вперед. — Не стреляйте, сеньор! Бога ради, не стреляйте! — сказал ему чей-то знакомый голос, и чья-то темная рука протянулась к нему. — Тренте! Это Тренте! — воскликнул Бенно. — Да, это я, молодой господин. Это я! Неужели вы думали, что я предательски покинул вас, своих благодетелей? Нет, я не такой человек! — Скажи, Тренте, есть ли у тебя пистолет? — спросил Рамиро. — О, целых десять, кроме того мы принесли большой запас и пороху, и пуль! — Ну, слава Богу! Ты, значит, не один? Кто еще пришел с тобой? — Коста здесь, а также Люнц и Антонио, остальные там внизу, у реки, все долбленые челноки мы, конечно, припрятали. — А-а… вы запаслись и этими челноками! Это прекрасно, но что же Михаил? Жив он? — Жив, и Плутон тоже! — Но скажи, Тренте, откуда у тебя взялось столько смелости, чтобы последовать за нами сюда? — Откуда у меня взялась смелость? Да чего же мне бояться, когда никакого Хромоногого не существует, когда я сам видел и пустой череп с остатками воска в глазных впадинах, и белый плащ из листьев, и того бедного парня на ходулях, который его изображал. Мы нашли его там в кустах с раздробленной головой, но еще живого, и он сам признался нам во всем! — А где у вас пистолеты и заряды? Там, у реки, или здесь? — Здесь, здесь, сеньор, мы принесли их сюда и все они заряжены. А где же наши ружья, которые утащили эти дикари, где они хранят их? — Вон в той хижине, четвертой с этого края деревни! — Ну, так я подкрадусь к ней и выкраду их! — сказал Тренте. — Что ты, Тренте, Господь с тобой, ведь это не шутка! — А что? Разве в той хижине спит кто-нибудь? — Нет, дикари так боятся этих ружей, что ни один из них не соглашается оставаться ночью при них! — Ну, так бояться нечего: ведь я не какой-нибудь трусливый индеец, а настоящий белый человек! Все невольно улыбнулись при этом заявлении, а Тренте, не теряя времени, вместе с тремя другими своими товарищами и добровольно присоединившимися к ним Утитти и Обия скрылись во мраке ночи, быстро передвигаясь ползком по земле, с которой они почти сливались. Все белые, с оружием в руках, напряженно прислушивались к малейшему шороху, готовые в случае надобности поспешить на помощь своему верному проводнику. У всех невольно замирало сердце в эти томительные минуты ожидания. Вдруг что-то зашевелилось в траве у самого костра, и чья-то темная рука просунула ружье почти к самому входу хижины; затем появилось другое, третье и так все до последнего. Точно проворные змеи, двигались ловкие проводники ползком в высокой траве: даже самое чуткое ухо не могло уловить ни малейшего шума. В хижине белых тоже кипела работа: все спешили чистить и заряжать добытые ружья, рассыпали порох и пули по маленьким узелочкам, которые каждый навязывал себе на спину. Доктор Шомбург прятал свои инструменты по карманам. Остатки съестных припасов также были разделены между всеми. Решено было, что как только Тренте со своими товарищами возвратится из своей опасной экспедиции, тотчас же без шума и незаметно покинуть деревню. Но проходила минута за минутой, друзья тревожно вглядывались в темноту: почему же теперь, когда все ружья были уже наготове, не возвращались их отважные проводники, уж не случилось ли с ними какого-нибудь несчастья? Бенно предложил добраться до той хижины, где раньше хранились ружья, но Рамиро не пустил его, сказав, что лучше сам пойдет. — Тихо! — вдруг прошептал кто-то, — это что? — Это собака рычит! Вперед, друзья, кто знает, чем это может кончиться! Она разбудит всех. Скорее туда, к тем хижинам, верно, наши друзья там, надо избавить их от этой собаки! II СВОБОДНЫЙ УХОД. — ПЛЕМЯ ЛЮДОЕДОВ. — СОКРОВИЩА ДЕВСТВЕННОГО ЛЕСА. — ОБЕЗЬЯНИЙ КОНЦЕРТ. — ПО РЕКЕ. — НАДЕЖДЫ И ОПАСЕНИЯ Едва только друзья вышли из двери своей хижины, рычание дога превратилось в громкий, сердитый лай. К нему тотчас же присоединились в разных местах другие голоса, там и сям стали появляться темные силуэты индейцев, слышались тревожные оклики, и в несколько минут вся деревня была на ногах. В это время Тренте с товарищами уже присоединился к белым. — Проклятая собака, она нас накрыла, и мы не смогли шевельнуться, не рискуя вызвать бешеного лая. Мы притаились в траве и лежали, не шевелясь! — Смотрите, вон уже сбегаются туземцы, и все вооружены, надо напугать их, прежде чем они успеют предпринять что-либо против нас! Не успел еще Рамиро договорить своей фразы, как уже несколько отравленных стрел прожужжало в воздухе над самыми головами белых, а одна из них даже вонзилась в высокую тулью соломенной шляпы Бенно. — Друзья, когда я скажу «три», стреляйте все! Раздался дружный залп; громкие крики «Ала! Ала!» огласили воздух. В редеющей мгле близкого рассвета проносились, точно тени, стройные рослые индейцы, обезумевшие от ужаса и спасавшиеся бегством в разных направлениях. — Живо, друзья! Теперь настал момент беспрепятственно и открыто покинуть деревню! — сказал Рамиро, и тесной кучкой, держа ружья наготове, перуанцы смело двинулись мимо хижин туземцев по главной улице деревни, теперь почти опустевшей. Навстречу им раздался только один бешеный крик ярости и выглянуло искаженное злобой лицо вождя, который только сейчас воочию убедился в исчезновении всех ружей, хранившихся у него в особой хижине. Такие удивительные заколдованные палки, такие чудодейственные заряды, и вдруг утратить их безвозвратно все до единого! Не помня себя от гнева, он схватил свой лук и натянул тетиву, готовясь пустить черную стрелу в ненавистных белых, тогда как его любимец, громадный злющий дог, стоя подле него, яростно лаял, готовый по малейшему знаку своего хозяина наброситься на чужеземцев. Не сговариваясь, не дожидаясь команды, наши друзья дали одновременно несколько выстрелов по собаке, которая с пеной у рта и злобным рычанием бешено кинулась было вперед, но тут же запрокинулась и испустила дух. При этом даже последняя горстка смельчаков пришла в неописуемый ужас, произошла страшная толкотня, все теснили друг друга, одни напирали на других, пока, наконец, не увлекли за собою и своего озлобленного вождя. Все они спешили укрыться где попало. — Победа! Победа! — ликовал Тренте. Обия, Утитти и три остальные проводника тоже присоединились к нему. Вдруг торжественный громкий вой огласил воздух: то Утитти и Обия выражали таким образом свое торжество победителей и тут же принялись исполнять свой дикий танец, танец победы над врагом.