Она шагает по коридору мимо Иэна Флетчера, который смотрит на нас с таким недоумением, что я впервые за много часов начинаю смеяться. Пока флеботомисты тычут в маму шприцами, мы с дочкой сидим в комнате ожидания. Вера бледная, уставшая, под глазами фиолетовые круги. – Я сделала, что ты хотела, – шепчет она, поднимая личико. – Ты не имеешь никакого отношения к бабушкиному выздоровлению, – с трудом сглотнув, говорю я. – Ты же это понимаешь? – Ты ее просила, – бормочет Вера. – Я слышала. – Кого – ее? – Бога. Ты говорила: «О Боже! О Боже! О мой Боже!» – Вера трется носом о свое плечо. – И она тебя услышала. Она сказала мне, что сделать, чтобы ты не огорчалась. Я опускаю голову и смотрю на Верины кроссовки: на одной ноге шнурки развязались и болтаются по полу, как у самого обыкновенного ребенка. И все-таки моя дочь не обыкновенный ребенок. Она разговаривает с Богом и, по-видимому, только что совершила чудо. Я борюсь с желанием расплакаться. Все это очень похоже на затянувшийся ночной кошмар. Кажется, Колин вот-вот встряхнет меня и прошепчет: «Переворачивайся на другой бок и спи дальше». Дети должны ходить в школу, качаться на качелях, обдирать себе коленки. А то, что происходит сейчас с нами, – это бывает в фильмах, в романах, но не в настоящей жизни. Я не глядя тру Верину ладошку и нащупываю мозоль. – Что это? Вера прячет руки: – Это от рукохода. – А не от… – Как же такое выговорить?! – Не от того, что ты прикоснулась к бабушке? Тебе не было больно? Вера качает головой: – Я как будто бы катилась с горки вниз. – Она смотрит на меня в замешательстве. – Ты разве не хотела, чтобы с бабушкой все было хорошо? Я обнимаю ее так, словно пытаюсь спрятать обратно внутрь себя и защитить от того, что теперь уже неминуемо ей грозит. – Ох, Вера, конечно, я хотела, чтобы с бабушкой все было хорошо. И сейчас хочу. Меня только немножко пугает, что мое желание, вероятно, исполнилось благодаря тебе. Я глажу ее по волосам, по плечикам. – Меня это тоже немножко пугает, – тихо признается она. УМЕРШАЯ ВОЗВРАЩАЕТСЯ К ЖИЗНИ 1 октября 1999 года; Нью-Ханаан, штат Нью-Гэмпшир Вчера примерно в 15:34 Милдред Эпштейн, 56 лет, скончалась. В 16:45 она поднялась и спросила, зачем ее привезли в больницу. Сердечный приступ случился у миссис Эпштейн, жительницы Нью-Ханаана, на пороге дома ее дочери, которую она пришла навестить. По словам очевидцев, женщина схватилась за грудь и упала. Врачи «скорой помощи» на протяжении 20 минут проводили реанимационные мероприятия на месте происшествия, но возобновить работу сердца не удалось. По прибытии в местный медицинский центр доктор Питер Уивер констатировал смерть Милдред Эпштейн. «Я никогда ничего подобного не видел, – сообщил Уивер репортерам. – Вопреки тому что смерть пациентки подтверждается многочисленными очевидцами и засвидетельствована квалифицированным медперсоналом, последующее обследование миссис Эпштейн не выявило не только следов остановки сердца, длившейся более часа, но и вообще признаков какой-либо травмы». По имеющимся данным, женщина упала после словесного столкновения с Иэном Флетчером, известным телеведущим, отрицающим существование Бога. Флетчер готовил репортаж о внучке Милдред Эпштейн, у которой, по противоречивым сведениям, случаются божественные видения. Ни миссис Эпштейн, ни мистер Флетчер не комментируют произошедшее. – Ну, знаешь ли, это не считается, – заявляет Иэн, потягиваясь на стуле. – Когда я говорил о свежих морепродуктах, то не имел в виду запеканку с консервированным тунцом. – Единственная альтернатива – кафе «Донат кинг», – ухмыляется Джеймс. – Или это, или пончики. Иэн содрогается: – Знаешь, сколько бы я сейчас отдал за хороший стейк из ангусской говядины? – Перейди через дорогу и укради на молочной ферме целую корову. Их там столько, что, уверен, никто не считает. – Джеймс промокает рот салфеткой. – Но корову тебе пришлось бы самому готовить, а так ты сидишь в ресторане. – Сравнивать это заведение с рестораном – все равно что называть мое путешествие в «Виннебаго» сафари. – Твое путешествие – не сафари, а антирелигиозный поход. Ты сам мне так сказал несколько недель назад. Послушай, Иэн, – говорит продюсер, подавшись вперед, – дело только что пошло в гору. В вечерних новостях на Эн-би-си показали твой материал с умершей бабушкой, а потом повторяли каждый час. – Джеймс поднимает чашку с кофе. – По-моему, ты напал на верный след. Эта девчонка – хороший крючок. Людям даже в голову не придет, что она все выдумала. Тем эффектнее получится, когда ты отдернешь занавес. – Да, – слабо улыбается Иэн, – ради этого стоит потерпеть размещение суперэкономкласса. – Смотри на это так: если сейчас сумеешь вернуться в игру, то потом сможешь до конца дней ни к каким домам на колесах даже близко не подходить. – Джеймс смотрит на чек и, смеясь, достает кредитную карту. – Правда, мне в детстве нравилось отдыхать в кемпингах. Тебе разве нет? Иэн не отвечает. Его детство было, вероятнее всего, не таким, как у Джеймса. – Ах да! Я забыл! Ты же никогда не был ребенком! – Не-а, – улыбается Иэн, – я выскочил готовеньким из головы моего исполнительного продюсера. – Я серьезно. Мы ведь с тобой знакомы уже… сколько? Семь лет? А я про тебя ничего не знаю, кроме того, что ты начинал на радио и получил докторскую степень в каком-то второсортном бостонском университете. – Ага. Гарвард называется. Этот «второсортный» университет правильно сделал, что предоставил тебе учиться где-нибудь в Йеле, – отшучивается Иэн и маскирует чувство неловкости зевком. – Джеймс, я совсем разбитый. Пойду-ка на боковую. Продюсер вскидывает бровь: – Чтобы тебя клонило в сон? Черта с два! Иэн настораживается. Откуда Джеймс знает про его бессонницу? Про то, что он в последний раз более или менее нормально спал несколько лет назад? Может, его видели в одну из тех ночей, когда он выходил из своего дома на колесах и бродил по лесу, или по равнине, или по прерии – в общем, по той глуши, куда его занесла нелегкая? – Ты просто чувствуешь себя загнанным в тупик и пытаешься сменить тему, – заключает Джеймс, и Иэн облегченно вздыхает: тайна его частной жизни осталась неприкосновенной. – А я ведь как друг тебя спрашиваю. Кто твои родители? Как ты рос? Вырос я в одночасье, подумал Иэн, но вместо этого сказал: – Мне что-то ужасно захотелось пончиков. – Он улыбнулся, натянув на лицо привычную маску. – Ты со мной? 3 октября 1999 года К счастью, полиция заставила и Иэна Флетчера, и членов странного ордена пассионистов, и полсотни простых зевак покинуть нашу территорию. Но к сожалению, все они убрались недостаточно далеко. Всего лишь в полумиле от дома проходит дорога, а это общественное место, и там они имеют право находиться. Поэтому мы видим их из окон. А значит, они нас тоже видят. Вера беспокойная, все время хнычет, но поиграть в саду я ей не разрешаю. Стоит мне высунуть нос из дому, поднимается шум. Что же будет, если выйдет она? Сегодня мне даже мусор пришлось выбрасывать за полночь, чтобы не попасться репортерам. Потом я прокралась мимо качелей к дубам и села под крону одного из них. – О чем задумались? Я подскакиваю. Передо мной Иэн Флетчер с горящей спичкой в руке. Он зажигает сигару, сует ее в рот и затягивается. – Вы опять вторглись на мою территорию. Я могу заявить на вас в полицию. – Знаю, что можете, но думаю, вы не станете этого делать. – Ошибаетесь. – Я встаю и направляюсь к дому. – Пожалуйста, не надо никуда звонить, – тихо говорит Иэн Флетчер. – Я видел, как вы ходите по комнате, куда-то собираетесь, и просто решил спросить о вашей матери. Без свидетелей. – Он машет рукой в сторону машин, столпившихся на обочине. – Что именно вы хотите спросить? – С ней все в порядке? Я киваю, не отрывая взгляда от его лица: – Не благодаря вам. Это мое воображение или Иэн Флетчер действительно покраснел? – Да, мне жаль. Я не должен был… – Не договорив, он качает головой. – Не должны были что? Его яркие горящие глаза продолжают удерживать мой взгляд. – Просто не должен был. И все. – Иэн Флетчер извинился? Жаль, я на пленку не записала. В следующую секунду его уже нет поблизости. Только тлеющий сигарный пепел у моих ног доказывает, что он здесь был.