И он принялся молча расхаживать крупными шагами по мостику, как какой-нибудь зверь в клетке, ищущий выхода. Команда внизу на палубе собралась безмолвными кучками и старалась прочесть на бесстрастном, спокойном лице Фентона ожидающую их участь. Что им принесет эта ночь? Счастье или страшный конец? Никто не знает, но оба судна неслись на всех парах, напрягая все свои силы. Через каких-нибудь несколько часов все должно было решиться. И вот в то время, когда на пароходе все молили о скорейшем наступлении ночи или близкой гавани, громкий выстрел из орудия пронесся в воздухе и глухим раскатом своим возвестил беглецам вызов военного крейсера. XIV ПРЕСЛЕДОВАНИЕ Преследование продолжалось с переменным успехом в течение всего дня. Порывистый западный ветерок, дувший поутру, теперь совершенно спал, и все небо заволоклось какой-то прозрачной дымкой, воздух казался насыщенным серными парами. Если на море спустится туман, наши беглецы благословили бы судьбу. Но тумана не было. Все, что наверстал или нагнал в течение утра «Кюрасо», он утратил в течение дня, и к вечеру положение по-прежнему оставалось невыясненным. Чрезмерно раскаленная топка выбрасывала густые облака черного удушливого дыма, который низко стлался над водой. Люди на судне работали с каким-то бешеным усердием; на смену кочегарам являлись десятки рук; длинные лопаты работали беспрерывно, никто не думал ни о соблюдении очереди, ни о смене с вахты — всякий охотно, даже с жадностью хотел приложить свой труд к делу общего спасения. Все они знали, что к ночи им необходимо было уйти из-под выстрелов неприятельского крейсера во что бы то ни стало. Фентон ни на минуту не сходил с мостика и ни с кем не делился своими мыслями и впечатлениями; только на вопросы Джесси он время от времени отвечал лаконично: «Мы уйдем», или: «Ничего, довольно благополучно», или же: «Право, не могу вам ничего сказать». Мюрри в служебной каюте прислушивался к модуляциям голоса Фентона и мысленно говорил себе: я бы предпочел, чтобы он не говорил ни слова; когда он молчит, то я более спокоен! — Фентон неспокоен, — сказал он Джесси, — я в первый раз вижу его таким! Мне иногда даже кажется, что это не он. По-видимому, он забрал себе в голову, что венесуэльцы или разбойники — одно и то же! Я же полагаю, что командир этого крейсера обошелся бы с нами, как всякий порядочный человек. Но, очевидно, Фентон другого мнения! — Может быть, он прав, — заметила Джесси. — Мой отец был однажды в Венесуэле по делам железнодорожной комиссии и всегда говорил, что он охотнее просидел бы в тюрьме, что все женщины хотели за него замуж и что мужчины хотели застрелить его, так что, уверял отец, скорее он войдет в берлогу медведя, чем снова поедет в Каракас. Эти венесуэльцы — настоящие дикари, а мой отец не любит пистолетов и ненавидит женщин; да и мистер Фентон, кажется, тоже! — О, я не спорю, Фентон — прекраснейший человек, — сказал Мюрри Вест, — он, бесспорно, имеет основание быть осторожным, когда молодая девушка спешит обвенчаться. Право, вам, Джесси, придется написать книгу под заглавием «Через огонь и воду к аналою» и посвятить эту книгу мне! Джесси отвернулась и стала смотреть в окошки каюты, откуда ей был виден горизонт и черное облако дыма, почти совершенно заслонявшее собой крейсер. Она не сердилась на Мюрри, зная, что он старался развлечь ее, но его сдвинутые брови, тревожный взгляд и нервно дрожавшие руки говорили, что он что-то скрывает. При каждом слове он взглядывал на преследующее их судно, и ей казалось, что она слышит, как сердце в его груди бьется сильнее. — Если я попаду в Монктон, то мистер Фентон всегда будет там желанным гостем! — сказала Джесси. — Но вот именно это «если» томит мою душу, Мюрри! Ах, зачем я не ворожея, не ясновидящая? Почему я не могу читать в глазах людей?! Если бы вы были умный, Мюрри, вы бы сделали это за меня! — Да, если бы я был умен! Если бы я мог еще интересоваться чем-либо, кроме настоящего. Но я уже не в силах: уверенность в злосчастье настоящего дня лишила меня веры в лучшее завтра и сделала меня тем, что я есть. Я даже не хочу заглядывать в это завтра… Неизвестность, без сомнения, единственный сильный импульс жизни. Именно потому, что мы не знаем, что будет завтра, мы и живем, чтобы узнать! В настоящий момент я спрашиваю себя, на чьей стороне будет победа, на нашей или на их, а все остальное для меня безразлично! Все, кроме хорошей сигары!.. Вы разрешите мне закурить сигару, Джесси? Столько тяжелого и неприятного в нашей жизни улетучивается вместе с голубоватым облачком сигарного дыма. — Я желала бы, чтобы и это судно улетучилось с ним! — воскликнула Джесси. — Но все равно, ведь завтра мы все узнаем, не так ли? — Нет, мы узнаем еще сегодня, Джесси! — возразил Мюрри как-то особенно серьезно. — Я обещаю вам это! Девушка поняла настоящий смысл его слов; эта ночь должна была ответить ей на все ее вопросы, разрешить все ее сомнения, одним словом, решить ее судьбу так или иначе. После этого и ею овладела болтливость, она принялась говорить о всевозможных мелочах повседневной жизни, и Мюрри поддерживал разговор. И хотя по-прежнему он не спускал глаз с горизонта, смех его звучал так же весело и беспечно и нежность к ней светилась в каждом его слове и взгляде. Во время первой ночной вахты, едва только пробили две склянки, «Кюрасо», сделав отчаянное усилие, подобное тем, какие он уже проявлял не раз в продолжение дня, понесся стремительно сквозь туман и на ходу дал выстрел по пароходу. Снаряд со свистом и шипеньем шлепнулся в море перед самым носом судна, причем часть людей с жадным любопытством кинулась смотреть, другая же легла плашмя в смущении и страхе. Мюрри при звуке первого выстрела оборвал на полуслове какой-то фантастический рассказ, которым он старался отвлечь Джесси от мучивших его и тревоживших ее мыслей, и, выбежав наверх, увидел второй снаряд, шлепнувшийся в воду на волосок от винта. — Боже правый, Фентон! — воскликнул он. — Неужели они стреляют в нас из орудий? — Как видите, мистер Вест! — отозвался тот. — Но что же делают наши люди? — Видите, они работают, как негры! — Как все это внезапно! — Такого рода вещи всегда бывают внезапно, сэр! Я еще не видал, чтобы снаряд бежал шажком или рысцой, — добавил он иронически в тот самый момент, когда третий снаряд ударил в бок, и в воздухе на мгновение замелькали щепки в густом облаке белого дыма. — Через пять минут нам придется драться! — спокойно заметил Фентон. — Так вы полагаете, что они решатся идти на абордаж? — Думаю, что так! — Надо во что бы то ни стало помешать этому, Фентон. Что, если мисс Голдинг попадет в их руки? Нет, этого мы ни за что не допустим, не должны допускать! Что же делают наши люди? Почему вы не посылаете их всех к топкам — на помощь кочегарам? Эти слова не только не вывели Фентона из терпения, но даже не раздосадовали его; он отлично понимал смысл этих несвязных вопросов, этой детски нервной суетливости и не удивлялся им. — Они там точно сельди в бочке, мистер Вест! Да что они еще могут сделать? Нет, видно, нам остается только прижаться друг к другу потеснее, сидеть да посвистывать, а вам следовало бы увести мисс Голдинг вниз, в кают-компанию. Ведь этот картонажник сейчас разнесут в щепки, внизу ей будет лучше и безопаснее! Но Джесси сама уже стояла в дверях верхней рубки. — Нет, мистер Фентон, ей там будет хуже, — ответила она, — мое место здесь, я не уйду. Только Бога ради, Мюрри, не называйте меня малодушной трусихой, прошу вас, не называйте меня так! — Я и не думаю, мне только кажется, что вы слишком безрассудны. Впрочем, пусть будет по-вашему. Только знайте, Джесси, что вы подвергаете себя страшной опасности, да… — А вы? — спросила она его. — Неужели вы думаете, что я не думаю о других? — Нет, я знаю ваше сердце, Джесси, — сказал он чуть слышно и быстро отвернулся: он не хотел глядеть на нее, но она стояла так близко к нему, что он ощущал теплоту ее дыхания на своей щеке, и когда на неприятельском судне снова показался огонек и дымок, он инстинктивно сделал шаг в сторону, чтобы заслонить ее собой. В момент полета ядра в порыве нервного возбуждения руки их сплелись, и они оба ждали с сильно бьющимся пульсом, куда упадет снаряд… Он упал в воду на расстоянии целого кабельтова позади судна. Хриплый крик торжества вырвался у людей, бывших на палубе. На него отозвались внизу таким же сиплым, глухим, злорадным смехом. — Видите! — воскликнул Фентон. — Мы еще, пожалуй, уйдем от них! Молодцы, ребята! Молодцы, за мной угощение! И он крикнул баталера и приказал подать рому в машинное отделение. В этот самый момент новый снаряд снес крышу верхней рубки, превратив ее в груду щепок и железа, и попал в одного негра, оторвав ему обе ноги выше колен. С мостика его не было видно, и уже все начинали утешать себя тем, что снаряд не причинил никому вреда, когда окровавленный труп негра скатился в желоб. — Не преждевременно ли мы радовались? — сказал Мюрри почти укоризненно. Фентон только пожал плечами и указал рукой на густой туман, облекавший все кругом. — Смотрите, можно подумать, что там гора объята пламенем! А ведь я знаю, что это только облако! Что будет, я даже и предвидеть не могу! В это время в воздухе происходило что-то удивительное: весь западный горизонт застлали черные тучи, тогда как солнце еще светило низко-низко на самом краю горизонта, ныряя из-под черной завесы облаков или прорывая их на одно мгновение. Воздух становился все удушливее и обдавал точно пламенным дыханием; тонкий белый пепел, словно снег, стал падать на палубу парохода, засыпая ее все гуще и гуще и проникая в ноздри и горло людей, которые положительно начинали задыхаться. Вдруг из топки, как обезумевшие, выбежали люди гурьбой, толкая и давя друг друга, взывая о помощи и клянясь, что все они там задохнутся. И «Кюрасо», и погоня — все было забыто; выстрелы врага были теперь не страшны: все они хотели только одного — воздуха, воздуха, воздуха!.. В страхе и отчаянии падали на палубу или простирали руки к черному как ночь небу, прося хоть капли дождя, хоть капли воды, чтобы утолить мучительную жажду, и думая, что смерть пришла. Фентон оставался, как всегда, невозмутимым. — Уведите мисс Голдинг в нижнюю каюту, сэр, — сказал он, обращаясь к Мюрри, — никогда ничего подобного я не видал в море. Если это продолжится еще десять минут, ни один из нас не останется жив. Горло и легкие мои горят, как в огне! Он приказал уже переменить курс к югу и уходить полным ходом в том направлении, где было сравнительно светло. То же сделал и крейсер, и в течение нескольких минут враждующие суда сошлись борт о борт, уходя от грозящей им смерти. На палубе только и слышалось, что свистящее дыхание задыхающихся и стоны людей, уверенных, что пришел их конец. Даже Фентон, стоя на мостике у руля, очевидно, изнемогал, но не покидал своего поста, несмотря на то, что Мюрри, стоя подле него, изъявлял желание его сменить. — Заботьтесь о мисс Голдинг, сэр, здесь вам не место! — Нет, Фентон, мое место здесь! Мисс Голдинг в безопасности, а я останусь здесь, вы же должны уйти в каюту и отдышаться! — Я не могу этого сделать… Как вы полагаете, что тут творится? Смотрите, как небо пылает… — Это близкое извержение вулкана на одном из подветренных островов, без сомнения! Нам следует уходить к югу, Фентон, я там вижу свет! — Я так и делаю, сэр. Помоги нам Бог! Смотрите! В это время из-под самой кормы парохода вынырнула большая шхуна с передними и задними парусами, объятыми пламенем, словно все они были пропитаны каким-нибудь газом; палуба его представляла собой такую картину отчаяния и ужаса, что даже поверить ей было трудно, шхуна неслась с такой быстротой, что, прежде чем можно было что-либо сообразить, потонула в тумане и скрылась бесследно. — Видели, Фентон, как один человек там, на палубе, горел! Пламя обвивало его с ног до головы, беднягу!.. — Да, видел, мистер Вест! Быть может, через несколько минут будет и наша очередь… Мои легкие словно раскаленные уголья… Возьмите на минуту руль! Смотрите, этот бедняга, кажется, ослеп… — Да, да, Фентон, не беспокойтесь! Мне не впервые управлять паровым судном! Дай-то Бог, чтоб это было и не в последний! Наступило тяжелое молчание; только тихие вопли доносились с палубы. В будке рулевого Мюрри был несколько защищен от беспрерывно падавшего на судно удушливого белого пепла, но при всем желании он ничем не мог облегчить участь несчастного рулевого, лежавшего почти замертво у его ног. Ему приходилось напрягать всю силу воли, чтобы сделаться нечувствительным к физической боли, не поддаваться изнеможению и во что бы то ни стало пережить эти страшные минуты. «Ради нее», — шептал он мысленно, и образ Джесси витал перед ним, как во сне, но когда он упал без чувств на тело лежавшего у его ног рулевого, то думал, что пришел и его последний час и что теперь все кончено и для него, и для нее. XV ИНТЕРВЬЮ И СВИДАНИЕ Месяца два спустя, после того как наш пароход несся борт о борт с «Кюрасо», уходя из-под горячего пепла Мон-Пеле, в одно прекрасное июльское утро щеголеватый репортер ливерпульской газеты явился в Дворцовую гостиницу Ливерпуля и спросил швейцара, проснулся ли мистер Мюрри Вест и может ли он его видеть. Получив утвердительный ответ, репортер вошел в маленькую гостиную первого этажа, где застал Мюрри за утренним чаем с пачкой телеграмм и писем на столике подле него. Одно письмо, адресованное на имя лорда Вудриджа, он проворно сунул в карман смокинга и затем предложил гостю садиться. — Як вам от местной газеты, относительно крушения «Джерси-Сити». Я был бы вам чрезвычайно обязан, если бы вы согласились сообщить нам некоторые подробности. — Но, вероятно, вы больше знаете об участи этого парохода, чем я! — отвечал Вест. — Не лучше ли нам с вами поменяться ролями и начать мне интервьюировать вас? Вам, вероятно, известно, кто потопил нас и много ли пассажиров спаслось. Все это еще и сейчас мне неизвестно! — Ваш пароход был потоплен наскочившим на него в тумане угольным транспортом; его шлюпки спасли девяносто два пассажира да шестьдесят женщин спаслись на пароходной шлюпке. К рассвету все были приняты на транспорт, который сам не знал, в состоянии ли он будет держаться на воде, так как при столкновении тоже пострадал. В общей сложности было спасено до двухсот человек из семисот пассажиров парохода. Из двадцати девиц из нью-йоркского казино спаслась только одна. А также пожилая родственница мисс Голдинг, оказавшаяся в одной из шлюпок. — А сам мистер Голдинг-старший, который, судя по газетам, находился в то время в Лондоне, находится и теперь еще там? — Не могу вам сказать. Говорили, что он до того был сражен горем, что в течение нескольких недель не выходил из своего отеля! — Не известно ли вам, остался ли жив викарий церкви на Соквилльской улице?