– Конфискации находящихся в личном пользовании ценностей, в том числе изделий из драгметаллов, не объявлялось, – сугубо канцелярским языком объявила Ирина Ивановна. – Только то, что находилось в коммерческих банках. Но почему тогда… – Да потому! – Жадов тяжело плюхнулся на кожаный диван, протянул к изразцовой печке озябшие руки. – Эти… «опера»… ходят с бумажками какими-то, с «ордерами» по квартирам… заставляют «сдавать ценные вещи на дело революции», а на самом деле – просто себе забирают… Я сам видел… по карманам рассовывают. Я говорю: «Вы чего, товарищи, на вас же мои бойцы смотрят!» – а те засмеялись и часы мне золотые суют. Бери, мол, у нас ещё есть – полдюжины на брата… – Та-ак, – Ирина Ивановна решительно шагнула к двери. – Идёмте, товарищ Ми… Миша. Прямо к Сергей Иванычу. К Войковскому. Его люди… озоруют. – Да какое ж «озоруют», товарищ Ирина, это ж чистый грабёж!.. С такими мы новый мир не построим и революцию не отстоим! Как этакие проходимцы вообще к нам в Чека попали? – Трудное сейчас время. – Ирина Ивановна быстро шла по коридору, почти бежала. И хотя работали они тут всего несколько дней, её уже знали. Знали – и сторонились. И здоровались поспешно, не без подобострастия. – Пены много всплыло. Скажем спасибо, товарищ Михаил, что эти просто людей грабили, а не чего похуже делали… – Они делали, – мрачно сказал Жадов. – Я ж говорю – трёх баб ни за что ни про что в Кресты отправили. Я к ним, мол, по какому обвинению, а те мне – «руководствуясь революционным правосознанием». Что за чертовщина, простите, товарищ Ирина, такого и при царе не бывало! Сиживал и я в кутузке – прокламации на маёвке раздавал, – а и то, сперва в участок отвели, статьи зачитали, обвинение, чин чином! – Это, товарищ Михаил, как я сказала, пена. Муть. Накипь. Такие типчики всегда к новому делу, к новой власти присосаться пытаются, ровно пиявки. Так, вот мы и пришли. Сергей Иваныч! Товарищ Войковский, к вам можно? – Вам, дорогая Ирина Ивановна, ко мне всегда не только можно, но и нужно! Комиссар только скрипнул зубами. – Ишь, как подкатывается… Ирина Ивановна шутливо толкнула его локтем в бок, мол, перестаньте, не время, товарищ. Начальник оперативного отдела Сергей Иванович Войковский встретил их старомодно, с чаем и печеньем. Позвякивал серебряной ложечкой, слушал гневно-сбивчивую речь комиссара – точнее, уже комбата Жадова. – Ну что ж, – сказал спокойно. – Спасибо, что дали знать. Разберёмся. Этих, что позорят высокое звание бойца всемирной революции, – возьмём по месту. Не затруднит ли вас, товарищ, набросать быстренько мне рапорт? – Мы набросаем. И я зарегистрирую, – быстро сказала Ирина Ивановна. – И женщин тех, из Крестов… выпустить бы надо… – А вот выпускать сразу – это не наш метод! – Войковский наставительно поднял палец. – Сперва всё проверим. Не связаны ли со спекулянтами, не скупают ли краденое, не держат ли притон… – Товарищ начотдела! – возмутилась Ирина Ивановна. – Мы здесь революцию защищаем или невинных сажаем?! – Революцию защищать, голубушка, это значит – не выпускать виновных, – с прежней наставительностью заявил Сергей Иванович. – Ничего с ними не случится, со временно-задержанными. Проверим по картотеке, опросим соседей, дворника… – Да вам таких «временно-задержанных» пачками волокут! – не выдержал Жадов. – Все Кресты забиты! Сколько проверять-то станете? А настоящих врагов упустите! – Настоящие враги, голубчик, это по вашей части, военно-политической, – невозмутимо парировал Войковский. – А я, милостивый государь, всего лишь старый сыщик и старый социалист. Насмотрелся за годы службы на дне городском всего и знаю, что с уголовным миром в белых перчаточках нельзя. Они сейчас все повылезали, и разбои, и грабежи со взломом, и убийства. А именно в уголовной среде, в притонах и трущобах, враги революции сейчас и попытаются свить гнездо. Уйти в подполье, затаиться, переждать. Нельзя дать им сорганизоваться, наладить связи, наработать явки, конспиративные квартиры, устроить тайники, схроны с оружием. С преступным миром, батенька, работать можно только на опережение, непрерывно атакуя, не давая им ни отдыху, ни сроку, как говорится. При старом-то режиме развернуться не давали, присяжные там всякие и прочие условности. Мы работу сделаем, а присяжные возьмут, да и отпустят. Не-ет, так дело не пойдёт. Теперь-то по-новому, по-социалистически возьмёмся… – Очень интересно, – холодно изрекла Ирина Ивановна. – Только камеры у вас, товарищ старый сыщик, будут заполнены случайными людьми, куда уголовников-то сажать станете? – Камер, голубушка, у нас на всех хватит, – усмехнулся Войковский. – А не хватит камер – так пуля найдётся. Церемониться с убийцами, бандитами, мародёрами мы не станем. Достаточно мы с ними возились. – То есть женщин вы не отпустите. – Ирина Ивановна внимательно разглядывала собственные ногти. – Я же сказал, голубушка, – явите мне подробный рапорт о случившемся, – раздражённо бросил сыщик. – С точным указанием места происшествия, номера ордера, именами, фамилиями и должностями сотрудников. Будем разбираться. Окажется, что виновны, – накажем. И с задержанными разберёмся. Посидят пока в камере, ничего, не помрут. – Сотрудники ваши мне и взятку всучить пытались! – продолжал возмущаться комиссар. – Мне! Начальнику батальона!.. – Несознательные элементы ещё встречаются, – невозмутимо заявил Войковский. – Что они вам «всучивали»-то? – Часы! Часы золотые! Вот! – Хм, ну да, часы. Хорошие. У меня таких нет, жалованье царское не позволяло завести. Сдайте тогда в Гохран, под расписку. – И сдам! – буркнул Жадов. – Я не городовой с рынка, подношения не беру! А в рапорте, будьте уверены, всё отражу! – А товарищу Благоеву я лично представлю, – сладким голосом сказала Ирина Ивановна. – С товарищем Благоевым я уж как-нибудь сам разберусь, – не менее сладко отозвался сыщик. – Как-никак с самим товарищем Ульяновым мы на короткой ноге… ещё когда он Стариком звался и по частным квартирам марксистские кружки собирал. – По знакомству, значит, ну-ну. – Жадов не собирался уступать. – Как вам будет угодно, милостивый государь. А теперь, если у вас нет ничего больше важного, позвольте мне мой чай допить. Холодно, а в моём возрасте простуды противопоказаны. – Что ж это творится-то, Ирина Ивановна? – Жадов слушал треск пишущей машинки. Товарищ Шульц закончила печатать документ, сунула комиссару: – Подпишите. Показания ваших бойцов я уже присовокупила. Идёмте к Благоеву. Так это оставлять нельзя. – Так что ж происходит, а? – словно не услышал её комиссар. – Так все красиво говорили… так правильно… а по сути получается, что хватаем невинных, сажаем… – Хорошо, что пока что просто сажаем, – пробормотала Ирина Ивановна. И добавила, уже громче: – Частично это верно, что накипь всякая полезла, чует поживу… Буржуев же и впрямь надо работать заставить! – Работать – это да, – согласился Жадов. – Только, опять же, каких буржуев? Ехал тут давеча, видел – трое стариков в генеральских шинелях дрова разгружали. И такие старики, древние. Ну какой с них прок? Три полена несут, едва не падая. Зачем их выгонять? Другую работу не найти было? Ирина Ивановна пожала плечами. – Вы, товарищ Михаил, никак классового врага жалеть начали? – Не начал, – угрюмо возразил тот. – Классовый враг – это заводчик, фабрикант, который из нас, рабочих, все соки выжимал. А немощный старик, хоть и с погонами генеральскими, – ну какой из него враг? – Ничего, немного поработать им полезно будет, – возразила Ирина Ивановна. – Поменьше сомнений, товарищ Михаил, чем быстрее новую жизнь наладим – тем быстрее и стариков отпустим на все четыре стороны. – Угу… наладим… – Жадов пытался бодриться. – Эх, товарищ Ирина, не моё вот это вот всё, – он повёл рукой вокруг. – Вот на стачке, на маёвке, на митинге – это я могу. Товарищам текущий момент объяснить, про борьбу нашу, про новую жизнь – тоже. Порядок поддерживать, бойцами командовать – завсегда. А вот женщин в кутузку волочить только за то, что они «бывшие»… Господу не укажешь, где, как и кем родился. Они не виноваты… – Человек не выбирает, где родился, но выбирает, кем ему сделаться, – жёстко заметила Ирина Ивановна. – Я тоже, если присмотреться, формально «из бывших». Но я тут, помогаю, как могу, – спасибо одному товарищу комиссару, – она улыбнулась, уже мягче, стараясь сгладить, потому что Жадов заметно ссутулился, низко опуская голову. – Сейчас всем и каждому надо сделать выбор – с кем ты и за кого ты. Особенно если война случится. – Случится, случится… – буркнул Жадов. – Не дадут буржуи нам мирно работать, ни за что не дадут. Царю бывшему подмогу пришлют… бывшие-то там, на юге, и впрямь подняться могут… те же казаки… – Товарищ Свердлов тут выступал, ратовал за жёсткое отношение к казацкому сословию, – заметила Ирина Ивановна. – Товарища Свердлова я понимаю. Сам ихних нагаек отведал, да так, что до конца жизни помнить буду. Понимаю, но не согласен. Казаки – народ храбрый, упрямый, драться, если что, до конца станут. Их на нашу сторону привлечь надо, а не «директивами о расказачивании» пугать. – Всё-то мы с вами, товарищ Михаил, о высоких материях, – усмехнулась Ирина Ивановна. – А дела сами себя не сделают, бумаги себя не напишут. Торговое соглашение с Германией вот срочно готовим… – Ага, мы им – хлеб за бесценок, скот, птицу, вообще продукты; а они нам что?.. Ещё и «право базирования военных судов» им даём! – Германия – наш союзник, – наставительно сказала Ирина Ивановна. – Мы таким образом вносим раскол в ряды буржуазных держав, не даём сформировать единый фронт против молодой республики… – Ира! – не выдержал вдруг Жадов. – Ну что же вы со мной так – словно на собрании! Я же к вам… я же вас… – Он покраснел, но всё-таки решился: – Любы вы мне, вот! Люблю вас, честное слово, с первого взгляда влюбился, как в романах, на самом деле! Ирина Ивановна вздохнула. Встала из-за стола, подошла к Жадову, коснулась ладонью локтя и тотчас же убрала руку, словно боясь придать комиссару смелости. – Товарищ Михаил… Миша. Не думайте, что я слепая, что ничего не вижу, не замечаю и так далее. Или что вас специально мучаю. Какой женщине ж не приятно, что её любят? – Но вы меня нет, – хрипло выдавил Михаил. – Не продолжайте, я уже всё понял. Недостаточно хорош, да? – Нет, – решительно сказала Ирина Ивановна. – Вы – мой друг. Близкий и хороший друг, которым я очень дорожу. Просто… не могу сейчас дать вам то, что вы хотели бы. Это обман вышел бы – может, другая и притворилась бы, а я не могу. Не такая. Погодите! – Плечи Жадова совсем упали, он сделался словно большая ворона, нахохлившаяся под проливным дождём. – Я говорю, как сейчас дело обстоит. Но всё может и измениться. Будем рядом, плечом к плечу за справедливый мир биться, друг другу помогать, друг друга поддерживать; а как оно там дальше обернётся, один Господь ведает, хотя товарищ Ульянов Его и не слишком жалует. Жадов поднял голову, улыбнулся осторожно, несмело. – Так не прогоняете, Ирина Ивановна? – Нет, – решительно ответила та. – Не прогоняю, Михаил. Глава 3 Псков и южные направления, 3–15 ноября 1914 года Из дневника Пети Ниткина,