— Ламанш думает, что он умер сразу после разговора с Мириам. — Ее показания проверили? — Да. — Тело нашли в кладовой? Райан кивнул. — Кровь и мозги размазаны по всем стенам. — Что представляет собой эта кладовка? — Маленькое помещение для всякого хлама на верхнем этаже. — А как там оказались кошки? — В двери был проделан специальный маленький проход. Там находились еда и кошачий туалет. — Он собрал всех кошек и застрелился? — Возможно, они уже были там, когда он нажал на спуск. Я поразмыслила. — Мириам не проверяла кладовку, когда приходила в воскресенье? — Нет. — И не слышала царапанья или мяуканья? — Миссис не очень большая любительница кошек. Потому-то ее муженек и держал их на работе. — И никакого запаха она тоже не почувствовала? — Вероятно, Феррис не брезговал ароматом кошачьего туалета. Мириам сказала, что если бы она даже что-то и почувствовала, то списала бы все на него. — Ей не показалось, будто в здании слишком жарко? — Не-а. Но если кот задел термостат после ее посещения, то Феррис бы жарился с воскресенья до вторника. — У Ферриса были другие работники, кроме секретарши? — Нет, — сказал Райан, глядя в блокнот. — Кортни Пурвайенс. Это Мириам звала ее «секретаршей». Сама Пурвайенс предпочитала термин «коллега». — Жена помогала в работе? — Похоже, не очень. А вот Пурвайенс играла довольно большую роль в раскрутке бизнеса. — Где она была в среду? — Уехала рано. Простудилась. — Почему Пурвайенс не обнаружила Ферриса в понедельник? — В понедельник был какой-то еврейский праздник. Она взяла отгул, чтобы сажать какие-то деревья. — Туби-Шват. — И ты, Брут? — Новый год деревьев. Что-нибудь пропало? — Пурвайенс говорит, что там нечего было красть. Старый компьютер. Доисторическое радио. Всякий хлам, который и задаром никому не нужен. — Как долго она работает на Ферриса? — С девяносто восьмого. — Что-нибудь подозрительное в прошлом Ферриса? Известные компаньоны? Враги? Карточные долги? Брошенная подруга, а может, друг? Райан помотал головой. — Он был склонен к самоубийству? — До сих пор никто ничего не замечал. Крепкий брак. Отдыхали во Флориде в январе. Бизнес шел хорошо и обеспечивал стабильную жизнь. Особенно с приходом Пурвайенс — факт, о котором она не преминула упомянуть. Родственники говорят, будто не замечали каких-либо признаков депрессии, однако секретарша утверждает, что Феррис был необычно угрюм в последнюю неделю. Я вспомнила о Кесслере, вытащила из кармана лабораторного халата фотографию и протянула ее Райану. — Презент от одного из Большой Четверки. Он полагает, будто именно это причина смерти Ферриса. — В каком смысле? — Он думает — это причина смерти Ферриса, — повторила я. — Ты можешь быть настоящей иголкой в заднице, Бреннан. — Я работаю над этим. Райан изучил фотографию. — Кто именно из Большой Четверки? — Кесслер. Нахмурив брови, Райан отложил фото и перевернул страницу в блокноте. — Ты уверена? — Так он представился. Райан посмотрел на меня. — Никакого такого Кесслера к вскрытию допущено не было. 3 — Я уверена, что фамилия именно Кесслер! — Ему было разрешено присутствовать? — Так же как и толпе хасидов, оккупировавших все коридоры. Райан проигнорировал мой сарказм. — Он сказал, что именно из-за этого оказался здесь? Почему-то вопросы Райана стали меня раздражать. — Нет. — Ты действительно видела Кесслера на аутопсии? — Я… А ведь правда. Я выразила соболезнования Мириам и Доре Феррис, потом меня озадачил звонком Пеллетьер. Отвлеклась. Кесслер — в очках, с бородой, в черном костюме. У меня просто сработали стереотипы. Не стоило злиться на Райана. Нужно было злиться на себя. — Мне так показалось.