Высокий, худой, с пышными седыми бакенбардами, в ливрее. Фрол Григорьевич Ведищев, личный камердинер князя Долгорукого! Он-то что здесь делает? Ах, как некстати! Ведищев заметил, замахал рукой: — Господин Фандорин, ваше высокоблагородие! Я за вами! Эраст Петрович отпрянул от окна, но тут же устыдился. Глупо. И бессмысленно. Да и разобраться надо, что за чудеса такие. Вышел на перрон, держа портфель под мышкой. — Уф, еле поспел… Ведищев отдувался, вытирая пестрым платком распаренную лысину. — Едемте, сударь, их сиятельство ждут. — Но как вы м-меня нашли? Молодой человек оглянулся на вагон, медленно тронувшийся с места. Что ж, пусть себе. Какой смысл бежать по железной дороге, если маршрут известен властям? Дадут телеграмму и арестуют на первой же станции. Придется выбираться из Москвы как-то иначе. — Не могу я к его сиятельству, Фрол Григорьевич. Мои обстоятельства таковы, что я вынужден покинуть службу… Я… Я должен срочно уехать. А князю я все объясню в п-письме. Да-да! Написать обо всем Долгорукому. Пусть хоть кто-то узнает подоплеку этой страшной и неприглядной истории. — Чего зря бумагу переводить? — добродушно пожал плечами Ведищев. — Обстоятельства ваши его сиятельству преотлично известны. Поедемте, самолично все и обскажете. И про убивца этого, чтоб ему в геенне сгореть, и про то, как вас полицмейстер-иуда обманул. Эраст Петрович задохнулся: — Но… но каким образом?! Откуда вам все известно? — Имеем свои возможности, — туманно ответил камердинер. — Про сегодняшнее ваше дело узнали заблаговременно. Я и человечка своего послал — посмотреть, чего будет. Не заприметили там? Такой в картузе, пьяным прикидывался. Он вообще-то трезвейшего поведения, в рот не берет, даже на пасху не разговляется. За то и держу. Он и сообщил, что вы велели извозчику на Брянский ехать. Ох, насилу я за вами поспел. А отыскал просто промыслом Божьим. Хорошо, вашего косоглазого в буфете усмотрел, а то бегай тут по всем вагонам. Мне, поди, не двадцать лет, как вам, сударь. — Но известно ли его сиятельству… что здесь дело особенной тонкости? — Нет тут никакой тонкости, и дело самое простое, полицейское, — отрезал Ведищев. — Вы договорились с полицмейстером подозрительного человека заарестовать, мошенника, который себя за рязанского купца выдавал. Говорят, почтеннейший человек — настоящий Клонов-то, семи пудов весу. Караченцев, дурья башка, время перепутал и пришлось вам самому жизнью своей рисковать. Жалко, не вышло злодея живьем взять. Теперь не узнаем, какой у него умысел был. Ну, хорошо хоть вы, батюшка, живой да здоровый. Его сиятельство уж все как есть в Питер отписал, самому государю. А дальше ясно: полицмейстера за дурость в шею погонят, назначат нового, ну а вашему высокоблагородию награждение выйдет. И очень просто. — Очень п-просто? — переспросил Эраст Петрович, пытливо глядя в выцветшие глазки старика. — Куда проще. Или еще чего было? — …Нет, больше ничего не было, — немного подумав, ответил Фандорин. — Ну вот видите. Ишь, какой портфельчик-то у вас. Хорошая вещь. Поди, иностранной работы? — Портфель не мой, — встрепенулся коллежский асессор (никакой не бывший, а самый что ни есть действительный). — Собираюсь в городскую Думу переслать. Крупное пожертвование от анонимного дарителя, на завершение устройства Храма. — И сильно крупное? — внимательно взглянул на молодого человека камердинер. — Почти миллион рублей. Ведищев одобрительно кивнул. — То-то Владимиру Андреичу радость. Покончим наконец с Храмом, будь он неладен. Хватит из городской казны деньги тянуть. — Он истово закрестился. — Ох, не перевелись на Руси благодетели, дай им Бог здоровьичка, а когда помрут — мирного успокоения. Недокрестившись, Фрол Григорьевич вдруг спохватился, замахал руками: — Едем, Эраст Петрович, едем, батюшка. Его сиятельство сказали, что без вас завтракать не сядут. А у них режим — в полдевятого надо кашку кушать. На площади губернаторская карета ждет, вмиг домчим. Об азиате вашем не беспокойтесь, я его к себе заберу, сами-то мы тоже еще не завтракамши. У меня вчерашних штец с потрошками целый чугунок — больно хороши. А бублики эти выкинем — нечего тестом-то напираться, одно пучение живота. Фандорин сочувственно посмотрел на Масу, который, раздувая ноздри, блаженно принюхивался к аромату из кулька. Беднягу ждало тяжкое испытание. * * * notes Примечания 1 7 июля, пятница (фр.) 2 Дама с камелиями (фр.) 3 Идем, Маса. Кончено (яп.) 4 Недостаточно сильное высказывание (англ.) 5 "Альпийская роза" (нем.) 6