Из пистолета стрелять было еще легче. «Никогда не целься, — говорил дядя. — Ствол пистолета — продолжение твоей руки. Когда ты показываешь на что-то пальцем, ты ведь не целишься, но тычешь именно туда, куда нужно. Думай, что пистолет — это твой шестой палец». Ахимас показывал длинным железным пальцем на грецкий орех, лежавший на пне, и орех разлетался в мелкое крошево. Шашку Хасан племяннику не давал, говорил, пусть сначала рука и плечо подрастут, но кинжал подарил в первый же день и велел никогда с ним не расставаться — когда голый купаешься в ручье, вешай на шею. Прошло время, и кинжал стал для Ахимаса частью тела, как жало для осы. Им можно было нарубить хворост для костра, выпустить кровь из подстреленного оленя, выстругать тоненькую щепку, чтобы после оленины поковырять в зубах. На привале, когда не было дела, Ахимас кидал кинжал в дерево — то стоя, то сидя, то лежа. Это занятие ему не надоедало. Сначала он мог попасть только в сосну, потом в молодой бук, потом в любую ветку на буке. «Оружие — хорошо, — говорил Хасан, — но мужчина должен уметь справиться с врагом и без оружия: кулаками, ногами, зубами, неважно. Главное, чтобы твое сердце загорелось священной яростью, она защитит от боли, повергнет врага в ужас и принесет тебе победу. Пусть кровь бросится тебе в голову, пусть мир окутается красным туманом, и тогда тебе будет все нипочем. Если тебя ранят или убьют — ты и не заметишь. Вот что такое священная ярость». Ахимас с дядей не спорил, но был не согласен. Он не хотел, чтобы его ранили или убили. Для того чтобы остаться в живых, нужно все видеть, а ярость и красный туман ни к чему. Мальчик знал, что сможет обойтись без них. Однажды, это было уже зимой, дядя вернулся из духана радостный. Верный человек сообщил ему, что Магома приехал из Грузии с добычей и теперь пирует в Чанахе. Это было близко, два дня пути. В Чанахе, большом немирном ауле, остановились у дядиного кунака. Хасан пошел разузнать, что к чему, его долго не было, а вернулся поздно, хмурый. Сказал, трудное дело. Магома — сильный и хитрый. Трое из тех четверых, что были с ним в немецкой деревне, приехали и пируют вместе с ним. Четвертого, кривоногого Мусу, убили сваны. Теперь вместо него Джафар из Назрана. Значит, их пятеро. Вечером дядя хорошо поел, помолился и лег спать. Перед тем как уснуть сказал: «На рассвете, когда Магома и его люди будут усталые и пьяные, мы пойдем мстить. Ты увидишь, как Магома умрет и окунешь пальцы в кровь того, кто убил твою мать». Хасан повернулся лицом к стене и сразу уснул, а мальчик осторожно снял с его шеи шелковый зеленый мешочек. Там лежал толченый корень ядовитого ирганчайского гриба. Дядя говорил, что если тебя поймала пограничная стража и посадила в каменный мешок, откуда не видно гор и неба, нужно посыпать порошком на язык, накопить побольше слюны и проглотить. Не успеешь пять раз произнести имя Аллаха — и в темнице останется только твое никчемное тело. Ахимас взял шаровары, платье и платок дочки хозяина. Еще взял из погреба кувшин с вином и высыпал туда содержимое мешочка. В духане сидели мужчины, разговаривали, пили вино и играли в нарды, но Магомы с товарищами там не было. Ахимас стал ждать. Скоро он увидел, как сын духанщика несет сыр и лепешки в соседнюю комнату, и понял, что Магома там. Когда сын духанщика ушел, Ахимас вошел туда и, не поднимая глаз, молча поставил свой кувшин на стол. «Хорошее вино, девочка?» — спросил одноглазый и чернобородый, которого он так хорошо запомнил. Ахимас кивнул, отошел в угол и сел на корточки. Он не знал, как быть с Джафаром из Назрана. Джафар был совсем молодой, лет семнадцать. Не сказать ли ему, что его конь волнуется и грызет коновязь — пусть сходит, проведает? Но Ахимас вспомнил про казачонка и понял, что делать этого нельзя. Джафар ему ничего не должен, но все равно умрет, потому что такая у него судьба. И Джафар умер первым. Он выпил из кувшина вместе со всеми и почти сразу ткнулся лицом в стол. Второй абрек засмеялся, но смех перешел в сип. Третий сказал: «Воздуха нет», схватился за грудь и упал. «Что это со мной такое, Магома?» — спросил четвертый заплетающимся языком, сполз со скамьи, свернулся калачи-, ком и застыл. Сам Магома сидел молча, и лицо его было таким же багровым, как разлившееся по столу вино. Одноглазый посмотрел на своих умирающих товарищей, потом уставился на терпеливо ждавшего Ахимаса. «Ты чья, девочка? — спросил Магома, с трудом выговаривая слова. — Почему у тебя такие белые глаза?» «Я не девочка, — ответил Ахимас. — Я Ахимас, сын Фатимы. А ты мертвец». Магома ощерил желтые зубы, словно очень обрадовался этим словам, медленно потянул из ножен шашку с золоченой рукоятью, но так и не вытянул, а захрипел и повалился на земляной пол. Ахимас встал, вынул из-под девчоночьего платья кинжал и, глядя Магоме в единственный немигающий глаз, полоснул по горлу — быстрым и скользящим движением, как учил дядя. Потом опустил пальцы в горячую, бьющую толчками кровь. Евгения 1 В двадцать лет Ахимас Вельде был вежливым, немногословным молодым человеком, выглядевшим старше своего возраста. Для публики, приезжающей полечиться на знаменитые источники Соленоводска, да и для местного общества он был просто воспитанный юноша из богатой купеческой семьи, студент Харьковского университета, пребывающий в долгом отпуску для поправления здоровья. Но среди знающих людей, которые мало с кем делились своим знанием, Ахимас Вельде слыл человеком солидным и серьезным, который всегда делает то, за что берется. Знающие люди за глаза называли его Аксахир, что означает Белый Колдун. Ахимас принимал прозвище как должное: колдун так колдун. Хотя колдовство тут было не при чем, все решали расчет, хладнокровие и психология. Билет студента Харьковского императорского университета дядя купил за триста пятьдесят рублей ассигнациями — недорого. Аттестат гимназии, с гербовой печатью и настоящими подписями, обошелся дороже. После Чанаха Хасан определил племянника на учение в тихий город Соленоводск, заплатил за год вперед и уехал в горы. Ахимас жил в пансионе с другими мальчиками, чьи отцы служили в дальних гарнизонах или водили караваны с запада на восток, от Черного моря до Каспия, и с севера на юг, от Ростова до Эрзерума. Со сверстниками Ахимас не сошелся — у него не было с ними ничего общего. Он знал то, чего они не знали и вряд ли когда-либо могли узнать. Из-за этого в первый же год, когда Ахимас учился в подготовительном классе гимназии, возникла трудность. Крепкий, плечистый мальчик по фамилии Кикин, державший в страхе и подчинении весь пансион, невзлюбил «чухонца», а вслед за ним в травлю включились и остальные. Ахимас пробовал терпеть, потому что в одиночку со всеми ему было не справиться, но становилось только хуже. Однажды вечером в спальне он обнаружил, что вся его наволочка вымазана коровьим навозом, и понял: нужно что-то делать. Ахимас взвесил все возможные варианты. Можно дождаться возвращения дяди и попросить его о помощи. Но когда Хасан вернется — неизвестно. Главное же, очень не хотелось, чтобы в глазах дяди угас уважительный интерес, появившийся после Чанаха. Можно попытаться избить Кикина, но это вряд ли получится — тот старше, сильнее и не станет драться один на один. Можно пожаловаться попечителю. Но у Кикина отец полковник, а Ахимас непонятно кто, племянник дикого горца, расплатившегося за пансион и гимназию турецкими золотыми монетами из кожаного кисета. Самым простым и правильным было такое решение: чтобы Кикина не стало. Ахимас пораскинул мозгами и придумал, как это сделать чисто и аккуратно. Кикин отвешивал «чухне» пинки, сыпал за шиворот железные кнопки и плевал из трубочки жеваной бумагой, Ахимас же дожидался мая. В мае началось лето, и воспитанники стали бегать на Кумку купаться. Еще с начала апреля, когда вода была обжигающе холодной, Ахимас начал учиться нырять. К маю он уже мог плавать под водой с открытыми глазами, изучил речное дно и без труда задерживал дыхание на целую минуту. Все было готово. Получилось очень просто, как и задумывалось. Все пришли на реку. Ахимас нырнул, снизу дернул Кикина за ногу и утянул под воду. В руке Ахимас держал веревку, другой конец которой был накрепко привязан к куску топляка. Когда-то Хасан научил племянника кабардинскому узлу — затягивается в секунду, а кто не знает секрета, нипочем не развяжет. Одним движением Ахимас затянул узел на лодыжке врага, всплыл на поверхность и вылез на берег. Досчитал до пятисот, снова нырнул. Кикин лежал на дне. Его рот был открыт, глаза тоже. Ахимас прислушался к себе и не ощутил ничего кроме спокойного удовлетворения от хорошо сделанной работы. Развязал веревку, вынырнул. Мальчишки кричали и плескали друг в друга водой. Кикина хватились нескоро. После того, как эта трудность разрешилась, жить в пансионе стало гораздо лучше. Без заводилы Кикина травить «чухну» стало некому. Ахимас переходил из класса в класс. Учился не хорошо и не плохо. Чувствовал, что из всех этих наук ему в жизни мало что пригодится. Хасан приезжал редко, но всякий раз увозил племянника на одну-две недели в горы — поохотиться и поночевать под звездным небом. * * * Когда Ахимас заканчивал шестой класс, возникла новая трудность. За городом, на третьей версте Ставропольского тракта, был веселый дом, куда по вечерам ездили отдыхающие на водах мужчины. С некоторых пор на третью версту повадился и Ахимас, который к шестнадцати вытянулся, раздался в плечах и вполне мог сойти за двадцатилетнего. Это было настоящее, не то что заучивать по-древнегречески куски из «Илиады». Однажды Ахимасу не повезло. Внизу, в общем зале, где раскрашенные девки пили лимонад и ждали, пока их поведут наверх, он встретил инспектора гимназии, коллежского советника Тенетова — в сюртуке и с фальшивой бородой. Тенетов понял по взгляду, что узнан, ничего Ахимасу не сказал, но с того дня проникся к белобрысому шестикласснику лютой ненавистью. Скоро стало ясно, к чему ведет инспектор — непременно срежет на летних экзаменах. Оставаться на второй год было стыдно и скучно. Ахимас задумался, как быть. Будь это не Тенетов, а кто-то другой из преподавателей, Хасан дал бы взятку. Но Тенетов мзды не брал и очень этим гордился. Мзда ему была не нужна — два года назад коллежский советник женился на купеческой вдове, взял в приданое сто сорок тысяч и лучший дом во всем городе. Изменить отношения с Тенетовым не представлялось возможным: при одном взгляде на Ахимаса инспектора начинало трясти. Перебрав все возможные варианты, Ахимас остановился на самом верном. В ту весну в Соленоводске пошаливали: лихие люди подходили к позднему прохожему, били ножом в сердце и забирали часы, бумажник, если были — кольца. Говорили, будто из Ростова на гастроли приехала знаменитая шайка «Мясники». Однажды вечером, когда инспектор шел из ресторации Петросова домой по темной, пустынной улице, Ахимас подошел к нему и ударил кинжалом в сердце. Снял с упавшего часы на золотой цепочке, взял бумажник. Часы и бумажник бросил в реку, деньги — двадцать семь рублей ассигнациями — оставил себе. Думал, что трудность решена, но вышло плохо. Служанка из соседнего дома видела Ахимаса, когда он быстро шел от места убийства, вытирая нож пучком травы. Служанка донесла в полицию, и Ахимаса посадили в арестантскую. Хорошо хоть дядя в ту пору был в городе. Дядя пригрозил служанке, что отрежет ей нос и уши, и она пошла к исправнику, сказала, что обозналась. Потом Хасан сходил к исправнику сам, заплатил пять тысяч серебром — все, что накопил контрабандой — и арестанта выпустили. Ахимасу было стыдно. Когда дядя усадил его напротив себя, Ахимас не мог смотреть ему в глаза. Потом рассказал всю правду — и про Кикина, и про инспектора. После долгого молчания Хасан вздохнул. Сказал: «Аллах всякому существу свое предназначение находит. Хватит учиться, мальчик, будем дело делать». И началась другая жизнь. 2 Раньше Хасан привозил из Турции и Персии контрабандный товар, продавал перекупщикам. Теперь стал возить сам — в Екатеринодар, Ставрополь, Ростов, на нижегородскую ярмарку. Брали хорошо, потому что Хасан не дорожился. Он и покупатель били по рукам, обмывали сделку. Потом Ахимас догонял покупателя, убивал, а товар привозил обратно — до следующей продажи. Выгоднее всего съездили в Нижний в 59-ом. Продали одну и ту же партию мерлушки, десять тюков, три раза. Первый раз за тысячу триста рублей (Ахимас догнал купца с приказчиком на лесной дороге, убил обоих кинжалом); второй раз за тысячу сто (барышник только и успел, что удивленно ойкнуть, когда вежливый студент-попутчик всадил ему обоюдоострый клинок в печень); в третий раз — за тысячу пятьсот (у армянина в поясе, вот удача, нашлось еще без малого три тысячи). Убивая, Ахимас был спокоен и огорчался, только если смерть не была мгновенной. Но такое случалось редко — рука у него была верная. Так продолжалось три года. За это время князь Барятинский взял в плен имама Шамиля, и большая война на Кавказе кончилась. Дядя Хасан женился на девушке из хорошего горского рода, потом взял и вторую жену, из рода победнее, — по бумагам она была его воспитанницей. Купил в Соленоводске дом с большим садом, по саду гуляли визгливые павлины. Хасан стал толстый, полюбил пить на веранде шампанское и философствовать. В горы за контрабандой ездить ленился — теперь знающие люди привозили ему товар сами. Долго сидели, пили чай, спорили из-за цены. Если переговоры получались трудные, Хасан посылал за Ахимасом. Тот входил, вежливо касался рукой лба и молча смотрел на упрямца своими светлыми спокойными глазами. Это действовало. Однажды осенью, на следующий год после того, как в России освободили крестьян, к Хасану приехал старый кунак Абылгази. Рассказал, что в Семигорске появился новый человек, из выкрестов, имя ему Лазарь Медведев. Приехал в прошлый год лечиться от живота и понравилось, остался. Женился на красивой бесприданнице, построил на холме дом с колоннами, купил три источника. Теперь все приезжие пьют воды и принимают ванны только у Медведева, а еще говорят, что каждую неделю он отправляет в Петербург и Москву по десять тысяч бутылок минеральной воды. Но самое интересное не это, а то, что у Лазаря есть железная комната. Выкрест не верит в банки — и правильно делает, мудрый человек. Все свои огромные деньги он хранит в подвале под домом. Там у него камора, в которой все стены железные, а дверь такая, что из пушки стреляй — не прошибешь. Трудно в такую комнату попасть, сказал Абылгази, поэтому за свой рассказ он не просит вперед, а согласен подождать расчета сколько понадобится, и просит скромно — всего по гривеннику с каждого рубля, что достанется Хасану. «Железная комната — это очень трудно, — важно покивал Хасан, прежде о таких комнатах не слыхивавший. — Поэтому, если мне пособит Аллах, получишь, почтенный, по пять копеек с рубля». Потом позвал племянника, передал ему слова старого Абылгази и сказал: «Езжай в Семигорск. Посмотри, что за комната такая». 3 Посмотреть на железную комнату получилось легче, чем думал Ахимас. Он явился к Медведеву, одетый в серую визитку и в сером же цилиндре. Сначала, еще из гостиницы, послал карточку, на ней было напечатано золотыми буквами: Торговый дом «Хасан Радаев» АФАНАСИЙ ПЕТРОВИЧ ВЕЛЬДЕ, компаньон. Медведев ответил запиской, что о торговом доме уважаемого Хасана Радаева наслышан и просит пожаловать незамедлительно. И Ахимас отправился в новый, красивый дом, что стоял на краю города, над крутым обрывом, и был со всех сторон обнесен высокой каменной стеной. Не дом — крепость. В таком можно и осаду пересидеть.