– И пирожные, – добавила девочка, самым чинным голосом, который напугал его до смерти. Маркус в панике взглянул на Дэниела, но помощи оттуда ждать не приходилось. – Ну? – потребовала ответа малышка. – Нет, – выпалил Маркус. – Нет? – Она по-совиному уставилась на него. – Не могу. Я занят. – Занят чем? Маркус прокашлялся. Дважды. – Разными вещами. – Какими вещами? – Такими. – Он чувствовал себя ужасно, поскольку не собирался быть столь непреклонным. – У нас с Дэниелом свои планы. Она выглядела так, словно её ранили в самое сердце. Нижняя губа начала дрожать, и впервые Маркусу не показалось, что она притворяется. – Прости, – добавил он, поскольку не хотел обижать её. Но, ради всего святого, кукольное чаепитие? Нет на земле живого двенадцатилетнего мальчишки, который согласится на чай. С куклами. Маркус содрогнулся. Лицо Онории покраснело от ярости, когда она вихрем повернулась к брату: – Это ты его заставил так сказать. – Я даже слова не сказал, – ответил Дэниел. – Я тебя ненавижу, – тихо проговорила она. – Вас обоих. И она прокричала это: – Ненавижу вас! А тебя, Маркус, особенно! Я тебя по-настоящему ненавижу! И она понеслась к дому с такой скоростью, как только могли бежать её маленькие худые ножки, что было совсем не так уж быстро. Маркус и Дэниел стояли и в молчании смотрели, как она бежит. Когда его сестра уже была совсем рядом с домом, Дэниел кивнул и сказал: – Она тебя ненавидит. Теперь ты официально член нашей семьи. Так Маркус Холройд стал членом семьи Смайт-Смитов. С того самого момента он им и являлся. До весны 1821 года, когда Дэниел взял и всё испортил. Глава 1 Март 1824 года Кембридж, Англия Леди Онория Смайт-Смит находилась в полном отчаянии. Она отчаяннонуждалась в появлении солнца. Обессилено вздохнув, девушка подумала, что к тому же ей крайненеобходим муж – и пара новой обуви, решила она, переводя взгляд на испорченные голубые туфельки. Она тяжело опустилась на каменную скамью, расположенную снаружи «Табачного Магазина для Разборчивых Джентльменов» мистера Хиллфорда, и прижалась к стене за спиной, отчаянно(снова это ужасное слово) пытаясь полностью уместиться под навесом. Лил проливной дождь. Прямо-таки потоком. Не моросил, не едва накрапывал, а именно лил, как из пресловутого ведра, ушата, корыта или лохани. Если так и дальше будет продолжаться, то Онория не удивится, если с неба повалятся и сами вёдра. К тому же вокруг отвратительно пахло. Онория думала, что сигары источали самый нелюбимый ею запах, но нет, плесень пахла ещё хуже, и Табачный Магазин мистера Хиллфорда для Джентльменов, которые-не-возражают-что-их-зубы-желтеют, был покрыт подозрительной чёрной субстанцией, которая расползлась по всей стене и воняла хуже некуда. В самом деле, могла ли она оказаться в худшей ситуации? Ну почему же, могла. Поскольку Онория была совсем одна, дождь перешёл от накрапывающего к проливному за тридцать секунд. Все остальные участницы прогулки по магазинам находились на той стороне улицы, счастливо расхаживая в тепле и уюте «Модной Империи Лент и Безделушек» мисс Пиластер, где, помимо всех видов развлечений и пышно украшенного товара, пахло куда приятнее, чем в заведении мистера Хиллфорда. Мисс Пиластер продавала духи. Мисс Пиластер торговала сухими лепестками роз и маленькими свечками, которые благоухали ванилью. Мистер Хиллфорд разводил плесень. Онория вздохнула. Такова её жизнь. Она надолго задержалась возле витрины книжной лавки, заверив подруг, что догонит их у мисс Пиластер через минуту или две. Две минуты превратились в пять, и затем, едва она собралась пересечь улицу, небесные хляби разверзлись, и у Онории не осталось иного выбора, как искать спасения под единственным навесом на южной стороне Хай-стрит в Кембридже. Девушка мрачно взирала на дождь, наблюдая, как он молотит по улице. Капли обрушивались на булыжники с огромной силой, разлетаясь в брызги, словно маленькие взрывы. Небо темнело с каждой секундой, и если Онория понимала в английской погоде, то с минуты на минуту должен был подняться ветер, сделав её жалкое убежище под навесом мистера Хиллфорда совершенно бесполезным. Её губы сложились в унылую усмешку, и она украдкой бросила взгляд на небо. У неё промокли ноги. Она замёрзла. И Онория никогда за всю свою жизнь не покидала берегов Англии а, следовательно, знала толк в английской погоде. Что означало следующее – через три минуты она станет ещё несчастнее, чем в настоящий момент. Что, по ее мнению, было невозможно. – Онория? Она мигнула, переводя взгляд с неба на карету, которая только что подкатила к ней. – Онория? Голос был ей знаком. – Маркус? О, силы небесные, как будто ей мало несчастий до сих пор. Маркус Холройд, граф Чаттерис, в полном благополучии и совершенно сухой, сидит в своей карете, обитой плюшем. Онория почувствовала, как у неё отвисает челюсть, хотя особенно удивляться ей не приходилось. Маркус живёт в Кембриджшире, не так уж далеко от города. К тому же, кто, как не он, должен был увидеть её как раз в тот момент, когда она выглядит словно крыса-утопленница. – Господь Всемогущий, Онория, – проговорил он, нахмурившись в своей обычной высокомерной манере, – ты, должно быть, совсем замёрзла. Ей удалось изобразить некоторое подобие пожатия плечами. – Сейчас довольно прохладно. – Что ты здесь делаешь? – Гублю свои туфли. – Что? – Вышла за покупками, – пояснила девушка, жестом указывая на противоположную сторону улицы, – с подругами. И кузинами. Не то чтобы кузины не приходились ей подругами. Но у неё было так много двоюродных сестёр, что они сами по себе составляли отдельную категорию. Дверь кареты открылась шире. – Залезай, – скомандовал он. Не «будь любезна, зайди внутрь» или «пожалуйста, тебе необходимо обсушиться». Просто «залезай». Какая-нибудь другая девушка могла бы вскинуть голову и сказать: «Не тебе мне приказывать». А иная, не столь гордая особа подумала бы это про себя, если бы у неё не хватило духа произнести вслух такие слова. Но Онория замёрзла, и она ценила свой комфорт больше собственной гордости. К тому же, это ведь Маркус Холройд, и они были знакомы с тех времён, когда она ещё носила детский передник. С шести лет, если быть точной. Тогда же был, вероятно, последний раз, когда ей удалось взять над ним верх, с гримаской подумала она. В семь она стала столь назойливой, что Маркус с Дэниелом прозвали её Москитом. А когда она объявила, что считает это комплиментом, поскольку ей нравится быть опасной и экзотичной, они ухмыльнулись и переименовали её в Букашку. С тех пор она стала Букашкой. Маркус также видел её в ещё более мокром виде. Он видел её промокшей до нитки, в восемь лет, когда она считала, что отлично спряталась на старом дубе в Уиппл-Холле. Маркус и Дэниел выстроили там крепость, куда девчонкам ход был воспрещён. Они швыряли в неё камешки, пока она не свалилась вниз.