— Ратте скрылся... — Разыскать Хаузена, — приказал Деламбер. — О Ратте я позабочусь сам... Бен-Джонсон выпрямился: — Будет сделано, босс... Дьявольская западня Все, что случилось после, было похоже на сон. От Деламбера Хаузен поехал на вокзал. Сел в поезд и только в пути вспомнил, что и сам не знает, куда взял билет. Поезд оставил далеко позади себя небоскребы Нью-Йорка и теперь мчался по равнине рядом с серой лентой стремительного шоссе. Вдоль шоссе мелькали невысокие веселые домики автостанций, щиты с рекламой, зеленые перелески, поселки, города с торчащими тут и там кирпичными трубами заводов. Хаузен думал о происшедшем, и у него было смутное чувство большой, неумолимо надвигающейся беды, которая должна смять его. В какую игру он втянут, чего ждут от него эти люди? Он думал о благовоспитанном коллекционере Крамере, о Деламбере, о болтуне Хэмпи и никак не мог связать их всех вместе. Почему появился Ратте? Откуда он взялся в этом доме?.. Поезд ворвался в глубокую котловину, с обеих сторон потянулись закопченные серые и красные пласты породы, и в вагоне стало полутемно. Хаузен вспомнил, что не обедал со вчерашнего дня и что хорошо было бы выпить сейчас чашечку кофе, но до первой остановки было не менее часа пути, а идти в ресторан он почему-то боялся. Мысль о Ратте не оставляла его и тогда, когда он начинал думать совсем о другом. Все сворачивалось в плотный клубок, и Хаузен чувствовал настоятельную потребность разобраться во всем, понять, где и что начинается и почему он вместо того, чтобы спокойно работать над своими находками, должен от кого-то скрываться... Скрываться?.. Ну да. Он удивился этой нелепой мысли. А потом понял, что просто раньше не доводил ее до логического конца. Конечно, скрываться. Он не просто едет в поезде — он прячется. Он боится, что не сегодня-завтра снова попадет в их лапы. Так вот откуда это чувство большой беды, вот откуда это ощущение безнадежности! Рядом с Хаузеном седовласая старушка читала, причмокивая беззубым ртом, дешевенький бестселлер — она, пожалуй, была для него не опасна. Он осторожно проследил взглядом за пассажирами — ничего подозрительного: одни, как и он, смотрят за окно, другие читают, третьи доедают свой сэндвич... Окно покачивающегося вагона перечеркнули наклонные линии — пошел мелкий дождь. Стало еще темнее — старушка положила бестселлер на колени и включила свет. Хаузен открыл чемоданчик, усмехнулся, вспомнив, с какой неохотой протягивал ему его вихлястый молодой человек с наглыми глазами в вестибюле дома Деламбера. В чемоданчике хранилась всякая мелочь: полотенце, мыло, зубная щетка, несколько брошюр, еженедельник «Сатерди ивнинг пост» с его портретом... Нужно было сосредоточиться, и Хаузен положил на колени самоучитель испанского языка. Словарная работа всегда его успокаивала. Он повторял про себя отдельные слова и выражения, однако продолжал настороженно поглядывать по сторонам. Интересно, какую роль играет в этом деле Крамер?.. У него отличная коллекция — Хаузен слышал о ней и раньше. Среди археологов Крамер слыл солидной фигурой. И Хаузен кое на что рассчитывал — ну не на миллион, конечно, а все-таки... Хорошо было бы вернуться в Сьерра-Мадре. Там была настоящая работа. И хотя с того момента, как он покинул Монтеррей, прошло всего четыре дня, они ему казались целой вечностью. Поезд между тем подходил к станции. Пассажиры зашевелились, столпились у выхода. Хаузен тоже сошел: ехать дальше не было никакого смысла. Он плотно позавтракал в небольшом баре перед вокзалом. В баре было душно, сильно накурено, пахло потом и виски. Оглушительно завывала радиола. Молодые люди в джинсах стояли облокотясь о стойку и со скучающим видом разглядывали посетителей. Хаузен заказал сигару; пуская кольца дыма, он смотрел за окно — на длинную серую улицу, на вывеску табачной лавочки напротив, на долговязого полисмена, прогуливающегося у бара. Чем заняться? Разумнее всего ехать в Массачусетс к Лоусону. Или к Стриттмайеру? Стриттмайер сбежал в Сьерра-Мадре, но ведь он не откажет в помощи своему старому другу!.. Выкурив сигару, Хаузен вышел из бара. На углу, у бензоколонки, стояла низкая голубая машина. Молодой человек в трикотажной серой безрукавке с широко распахнутым воротом услужливо открыл дверцу: — Хэлло, мистер Хаузен!.. «Мистер Хаузен»? Что за чепуха? Археолог остановился. Молодой человек, по грудь высунувшись из автомашины, широко улыбался. — Я вас не знаю, — нерешительно пробормотал Хаузен. — Не знаете?!. Молодой человек улыбался все шире и все доброжелательнее. Видимо, его забавляла забывчивость Хаузена. — А вспомните-ка лекции по эпиграфике... — Джон Сноу?.. — Вот видите, — облегченно вздохнул Джон. — Не могли же вы так скоро позабыть своего самого нерадивого студента!.. — Джон Сноу, Джон Сноу, — повторил Хаузен. — Да чем вы здесь занимаетесь?.. — Это я-то? — фыркнул Джон. — Видели мальчиков в баре?.. Маленькая экскурсия на лоно природы. Папаша подбросил на эту колымагу — вот и развлекаемся в меру возможностей... — Бросьте свои шутки, Джон, вы же в сущности славный парень, — мрачнея, сказал Хаузен. — Конечно, Святая Мария! — воскликнул Джон. — Я всегда был примерным парнем. Он помолчал и вдруг предложил: — Знаете что, Хаузен, давайте я вас подвезу — этих лоботрясов все равно не дождаться. — Нет, что вы!.. Мне здесь... близко.., — растерянно проговорил Хаузен, отступая к тротуару. — Садитесь, садитесь, — настойчиво повторил Джон. — Не будем церемониться. Он вышел из машины и подтолкнул Хаузена к открытой дверце. Дверца захлопнулась, взвыл мотор. — Добрый вечер, — произнес незнакомый голос. Хаузен резко повернулся — рядом с ним, откинув голову на высокую спинку, сидел усмехающийся Ратте. Деламбер за работой Недаром старика Харди, шефа разведуправления, звали Вездесущим. У него был какой-то особый нюх на трудные, но интересные дела. Замкнутость, уединенность, полное отсутствие друзей и просто товарищей способствовали бурному развитию его аналитических способностей. Во всяком случае, математиком он был отличным. Но Харди не стал ни астрономом, ни физиком, ни инженером — он избрал путь иной, и избрал его, надо сказать, в полном соответствии со своими наклонностями: здесь, в разведуправлении, он имел возможность проявить себя с самой лучшей стороны, став в скором времени человеком незаменимым. Харди самым добросовестным образом проштудировал картотеку, собранную его предшественником, и на одном из совещаний заявил, что не потерпит в своем отделе людей, работающих по старинке. Каждый, кто хочет остаться на службе, должен учиться. Ему нужны специалисты высокой квалификации. Ему нужны физики, бактериологи, химики, астрономы, программисты и даже историки. Люди самых разнообразных профессий. Научная информация на современном уровне слишком велика и сложна, чтобы в ней разобраться недоучке. Необходим глубокий анализ специальных сведений, а не просто умение стрелять через карман и уходить от преследования... На том же совещании Харди предложил создать целый ряд радиостанций подрывного характера. Они должны были носить сугубо русские названия — «Сибирь», «Волга», «Онега» — и создавать у населения впечатление, будто работают в глубокой конспирации на территории Советского Союза. «Психологическая война — отнюдь не забава, — говорил Харди. — Что касается меня, то я придаю ей первостепенное значение...» Затем Харди взялся за переоборудование научного центра, обслуживающего разведуправленпе. Для этой цели он испросил по инстанции дополнительные ассигнования. Его принял сам шеф разведки. Беседа была долгой и плодотворной. О чем они говорили, никто не знал. Во всяком случае, Харди не утратил своего оптимизма. Через месяц вопрос о дополнительных ассигнованиях «для борьбы с коммунистической опасностью» был поставлен на рассмотрение специальной комиссии, в которую входили представители крупнейших промышленных корпораций... От Харди шли нити, которыми он мог в любую минуту воспользоваться по своему усмотрению. Достаточно было одного его слова, чтобы не стало человека; достаточно одного взгляда, чтобы сотрудник остался без места. Взгляд Харди, казалось, проникал в самые тайники души — он умел быть теплым и ласковым, суровым и насмешливым, но и теплота, и ласка, и суровость, и насмешливость были обманчивы. Холодный ум Харди не знал человеческих чувств. Однако, несмотря на все свое могущество, он не являлся последней инстанцией в том сложном механизме, который занимался вопросами, связанными с Восточной Европой и Азией. Были люди, державшие в своих руках штурвал этой грандиозной машины, люди, не принимавшие непосредственного участия в ее работе, но питавшие ее своими идеями и замыслами. Одним из таких людей был Фредерик Деламбер. Он говорил от имени крупных промышленников. Его телефон, соединенный прямым проводом с кабинетом Харди, исключал всякую возможность подслушивания. Деламбер связался с Харди на следующий же день после исчезновения Хаузена. Немцы неспроста интересуются доктором. Нужно спешить. — Это очень серьезно, — подчеркнул Деламбер. — Влиятельные круги обеспокоены находкой профессора Югова... Да, конечно, Харди разделяет их беспокойство. Деламбер тяжело дышит в трубку. Эти русские и так ушли далеко вперед. А если в их руки попадет еще и информация, оставленная в крепости Буг, то трудно даже предвидеть возможные последствия... Америке нужна твердая рука, Деламбер всегда повторял это. Заигрывать с коммунистами бессмысленно. Деламбер требует, чтобы Харди, не в пример некоторым скептикам, проявил максимум трезвости. Опередить русских — значит выиграть соревнование... В крайнем случае можно даже пойти на диверсию. Но было бы желательнее, чтобы вся информация попала в наши руки... — Вы согласны со мной, Харди? Голос Деламбера по телефону был еще суше, чем обычно. Харди поморщил лоб. Он знал о многом из того, что недавно разыгралось в доме Деламбера. Ему понятна его тревога. Но сможет ли он именно сейчас найти подходящего человека?.. — Вы должны это сделать, — сказал Деламбер. Его «должны» звучало как приказ. Харди сказал, что постарается. Задание необычно, нужно очень хорошо знать местные условия, но у него, кажется, уже есть кое-кто на примете... — Этот человек вполне надежен?