Он вынул из кармана кожанки и сунул в руку Югову измятый листок с треугольной печатью. — Все по форме. — Вижу. Югов подымил трубкой, бросил бумажку на стол секретарю: — Записывайте. — Ах, рахмат! — обрадовался приезжий, хватая Югова за руку повыше локтя и крепко сжимая ее. «Силен, однако», — подумал Югов, с усилием освобождаясь от крепкого рукопожатия, а вслух сказал: — Вы легких заработков у меня не ждите. Работа предстоит трудная и опасная, так что... —Ясно, товарищ начальник! — смешливо выкрикнул приезжий и поднес к фуражке руку, перевязанную камчой, так, словно собирался отдать честь, а потом раздумал. «Старый фронтовик», — отметил Югов и, отвернувшись, тут же забыл о незнакомце. А приезжий вышел во двор и, остановившись под навесом, стал подтягивать подпругу у коня, украдкой наблюдая за тем, что происходит на заготпункте. В открытые настежь ворота входили и выходили люди. Были среди них русские, узбеки, киргизы, казахи. Иные вели под уздцы лошадей, иные шли пешком. Во дворе разбивались на маленькие кучки, садились в кружок, подстелив кошму, пили чай и громко разговаривали. Тут же, у крыльца, стоял большой оцинкованный снаружи титан. Под титаном потрескивали дровишки, а из короткой черной трубы валил густой белый дым... Но вот лицо приезжего оживилось. Во двор сбежал с крыльца высокий человек в короткой навыпуск цветастой рубашке и синем берете, лихо сдвинутом на затылок. Человек постоял у титана, презрительно разглядывая сидящих вокруг людей, и ленивой походкой — вразвалочку — направился в самый дальний угол двора, где бил из-под земли маленький фонтанчик. Приезжий, подтягивая подпругу, так нажал коленом в бок коню, что тот вздрогнул и заплясал на месте... Сноу хотел напиться, но шум под навесом привлек его внимание. Он поднес ладошку с водой ко рту, а сам, скосив глаза, посмотрел в ту сторону. Человек в кожанке. Новое лицо. Раньше здесь не встречал. Откуда?.. Но взгляд его скользнул дальше к людям, расположившимся во дворе. Мало ли откуда!.. Разве всех запомнишь?.. Он присел перед фонтанчиком на корточки и стал пить. Однако, человек в кожанке почему-то не выходил из головы. Сколько времени можно возиться с подпругой?!. — Эй, ты! — крикнул Сноу, поднимаясь и вытирая мокрые руки о болтающийся низ рубахи. Он приблизился к приезжему, ткнул пальцем в грудь: — Откуда? По рассеянности Сноу задал вопрос по-английски. Человек отрицательно покачал головой: — Мен бельмейды. — Откуда, спрашиваю? — повторил Сноу по-русски, с трудом подбирая чужие слова. — А, откуда? — обрадованно переспросил приезжий. — Оттуда я, оттуда. — Он показал рукой в сторону гор. — Хороший конь, — сказал Сноу. Приезжий закивал. — Ха, якши, джуда якши... — Работать? — спросил Сноу. Приезжий не понял. Сноу снова повторил вопрос и изобразил рукой движения, напоминающие взмахи кетменем. Приезжий опять не понял. Он только улыбнулся для приличия и похлопал коня по горячим бокам. «Слежка?» — подумал Сноу тревожно, но, взглянув в веселое лицо приезжего, тут же отогнал от себя неспокойные мысли. На высокой балахане[7], открытой прохладному горному ветру, сидели Хаузен и Югов. Перед ними на широком медном подносе стоял большой пузатый чайник, разрисованный причудливыми узорами, лежали две хрустящие лепешки, на которых высилось по горке прозрачных мятных леденцов. Ученые, подогнув ноги под себя, как истые старожилы, прихлебывали чай, смотрели на горы, подернутые легкой сиреневой дымкой. Хаузен рассказывал о том, как бежал в тридцать седьмом из Испании в Америку, как во Франции его пытались похитить нацисты, а он не пришел на явочную квартиру, которая впоследствии стала ловушкой для многих эмигрантов, как работал в Массачусетском университете и все время мечтал о том дне, когда сможет расшифровать загадочные письмена древних майя. — Вы опередили меня, — грустно сказал Хаузен. Югов добавил ему в пиалу свежего чаю. — Опередили — это слова. А суть в передовых методах, — сказал он. — Признаться, так и мне претят все эти экраны, счетные машины, индексы, интеграторы и прочая механизация. Но без них нельзя. Понимаете?.. По старинке нельзя. Настало время, когда один человек уже не в силах сделать что-либо значительное. Время случайных открытий, титанической борьбы одиночек прошло. Только коллективный мозг ученых, вооруженный первоклассной техникой, может ныне проникнуть за те загадочные барьеры, которые ставит перед наукой природа. Хаузен кивнул: — Не согласиться с вами нельзя. И тем не менее... Отрицать право одиночек... — Дело не в праве, а в возможностях. Наша экспедиция — яркий тому пример. Вы обратили внимание на ее состав?.. — Действительно, — согласился Хаузен. — Ваши масштабы поражают воображение... — А если бы вы в одиночку? Или я?.. Да ничего бы из этой затеи не получилось!.. А между тем результаты экспедиции могут превзойти всякие ожидания. — Вы верите в это? — Верю. И то, что мы сделаем, должно стать достоянием всего человечества. — Вы очень доверчивы, профессор, — сказал вдруг Хаузен. — Разве доверчивость — не достоинство? — возразил Югов. — Видите ли, не так-то легко ответить на ваш вопрос, — Хаузен повертел в руках пустую пиалу, рассматривая прилипшие к донышку зеленые чаинки. — Ученые, познавшие тайну атомного ядра, тоже не думали о бомбе. О бомбе думали другие — те... Он сделал неопределенный жест в сторону. — Вы мрачно смотрите на будущее, Хаузен, — сказал Югов. — Я реально смотрю на вещи, — с несвойственной ему резкостью возразил Хаузен. — Мне довелось испытать это на собственной шкуре... Оптимизм! Хотел бы и я быть оптимистом... Я ушел от политики, потому что заниматься политикой и не быть вместе с тем оптимистом — преступление... Хаузен зажег сигарету. — Порой мне кажется, вы слишком благодушны, — продолжал он. — Будущее... За него дерутся. Мир разорван на части... Разве есть уверенность, что тайна, которую вы надеетесь разгадать в Караташе, послужит людям для добра?.. — Но вы-то, вы! Неужели вы в это не верите?! — воскликнул Югов. — Бывают обстоятельства, когда перестаешь доверять людям... Пока я был археологом... Словом, мне преподали горький урок... Хаузен с досадой раздавил в пепельнице окурок. — Нет, уж извольте говорить до конца, — сказал Югов. — Хорошо. Хаузен встал и, разминая затекшие ноги, подошел к перилам, окружающим балахану, посмотрел на горизонт — там, в сером каменистом русле, укрепленная сипаями, бурлила Кызылдарья. — Об этом трудно говорить, но об этом нужно всегда помнить... Предположим, экспедиция завершена. Тайна Караташа разгадана. В руках человечества оказалась колоссальной силы энергия. Она способна выбросить к звездам земные ракеты. Она может преобразовать климат Земли, может принести людям счастье. Но только ли счастье? — Вы в этом сомневаетесь?.. — Вспомните Хиросиму, — сказал немец, скрестив руки на груди. Лицо его выражало тревогу. — Ах вот вы о чем! — улыбнулся Югов. — Могу вас на этот счет успокоить. В наших руках... — Да о вас ли речь! — почти выкрикнул Хаузен. — Я говорю совсем о другом. Понимаете, как бы это сказать... Представьте себе, что в составе вашей экспедиции идет человек, который... — Ну, это уж из области детектива!.. Извините меня, но все вы там, на Западе, немножко свихнулись... «Красная опасность!..» «Агенты Кремля!» Лицо Хаузена было бледно. «Да что с ним?» — тревожно подумал Югов. На лестнице появился Сноу. — Разрешите?.. — Заходите, заходите, к чему церемонии! — Югов протянул ему руку. Настороженные глаза Сноу обшаривали прислонившегося к перилам Хаузена. — Я вам помешал?.. — Нет-нет... Хаузен стал поспешно прощаться.