— Я надеюсь… я думаю… нет, я уверена, что это так. Ты ведь не стала бы со мной лукавить? — Что такой "лукавить"? — Ну, не предала бы меня, не выдала бы французам или ирокезам. Разящей Стреле, например? Индианка решительно покачала головой. — Не продала бы мой скальп? Вместо ответа Роса обвила рукой тонкий стан Мэйбл и так нежно и любовно притянула ее к себе, что у нашей героини навернулись на глаза слезы. Женственная мягкость и теплота этой ласки отогнали у молодой и прямодушной девушки всякое сомнение в искренности индианки. Мэйбл ответила объятием на объятие, потом отстранила Росу от себя и, испытующе глядя ей в лицо, продолжала расспросы. — Если Роса кочет что-то сказать своему другу, пусть говорит откровенно, — сказала она. — Мои уши открыты. — Роса бойся. Разящий Стрела убивай Роса. — Разящая Стрела ничего не узнает. — Однако, произнося эти слова, Мэйбл покраснела; ей стало совестно, что она уговаривает молодую индианку лукавить перед мужем. — Я хочу сказать, что Мэйбл ему не скажет. — Он ломай голова томагавк. — Этого не будет, дорогая Роса. Лучше ничего не говори, я не хочу, чтобы тебе грозила такая опасность. — Блокгауз хороший место спать, хороший место живи. — Ты хочешь сказать, что я спасу свою жизнь, если перейду в блокгауз? У ж наверное. Разящая Стрела не причинит тебе вреда, если ты мне это скажешь. Он не может желать мне зла, я никогда ничего плохого ему не сделала. — Разящий Стрела не хочет зла бледнолицая красавица, — ответила Роса, отворачивая лицо, и хотя голос молодой индианки по-прежнему звучал мягко и ласково, в нем чувствовались грусть и робость, когда она еле слышно добавила: — Разящий Стрела люби бледнолицый девушка. Мэйбл, сама не зная почему, покраснела, и на мгновение врожденная деликатность заставила ее прекратить расспросы. Однако ей необходимо было узнать больше: слова индианки пробудили в ней самые живые опасения. — У Разящей Стрелы нет причин любить меня или ненавидеть. Он с тобой? — Муж всегда с жена тут, — сказала Роса, прикладывая руку к сердцу. — Ах ты милая! Но скажи. Роса, мне нужно идти в блокгауз сегодня, сейчас? — Блокгауз очень хорошо, очень хорошо для скво. Блокгауз скальп не снимай. — Боюсь, что я даже слишком хорошо тебя поняла, Роса. Ты хочешь говорить с отцом? — Отец нет здесь: ушла. — Ты не можешь этого знать. Роса. Видишь, на острове полно солдат. — Нет полно, ушла. — Тут индианка показала Мэйбл четыре пальца. — Вот сколько солдаты! — А Следопыт? Хочешь видеть Следопыта? Он может поговорить с тобой на твоем языке. — Язык с ним ушла, — прыснула со смеху Роса. — Язык в рот. Ребячески звонкий смех молодой индианки был так весел и заразителен, что Мэйбл, несмотря на всю свою тревогу, сама невольно рассмеялась. — Ты, как видно, все о нас знаешь или думаешь, что знаешь. Но, если тут нет Следопыта, Пресная Вода говорит по-французски. Ты ведь знаешь Пресную Воду. Хочешь, я за ним сбегаю и приведу сюда, чтобы он с тобой поговорил? — Пресная Вода тоже ушла, только сердце здесь, тут вот. — Индианка снова рассмеялась и, отведя взгляд, словно не желая смущать девушку, положила руку на грудь Мэйбл. Наша героиня не раз слышала о редкой проницательности индейцев, об их удивительной способности, казалось, ни на что не обращая внимания, все подмечать, но неожиданный оборот, который вдруг принял разговор, застал ее врасплох. Желая переменить его и в то же время озабоченная тем, чтобы выяснить, велика ли угрожающая им опасность, Мэйбл встала и отошла от индианки — так она надеялась узнать побольше и избежать смущающих намеков. — Тебе, Роса, видней, что можно и чего нельзя говорить мне, — сказала она. — Но я надеюсь, ты достаточно меня любишь, чтобы сказать мне все, что нужно знать. Мой дядя тоже на острове. И если ты мне друг, то должна быть другом и ему, мы не забудем, что ты сделала для нас, когда вернемся в Осуиго. — Кто знать, может быть, никогда не вернуться? — Роса произнесла это с сомнением, как бы взвешивая шансы весьма неверного предприятия, а вовсе не с насмешкой или с угрозой. — На то воля провидения. Но ты можешь помочь нам. — Блокгауз очень хорошо, — только повторила индианка, напирая на два последних слова. — Я это хорошо поняла. Роса, и проведу там ночь. Но ведь я могу сказать дяде, что это ты мне велела? Июньская Роса вздрогнула и стала проявлять явные признаки беспокойства. — Нет, нет, нет, нет! — зачастила она со стремительностью и пылом, перенятым у канадских французов. — Нельзя говори Соленый Вода. Он много болтай, длинный язык. Думай лес — вода, не понимай ничего. Говори Разящий Стрела, и Роса — умереть. — Ты несправедлива к дяде, он тебя не предаст. — Не понимай. Соленый Вода только язык, глаза нет, уши нет, нос нет — только язык, язык, язык! Мэйбл не совсем разделяла это мнение, но, видя, что Кэп не пользуется доверием молодой индианки, не стала настаивать, чтобы дядя присутствовал при их разговоре. — Ты, как видно, думаешь, что все о нас знаешь, — продолжала Мэйбл. — Ты что, уже раньше была на этом острове? — Только пришел. — Почему же ты так уверенно говоришь? А может быть, батюшка. Следопыт и Пресная Вода тут рядом и я, если захочу, могу позвать их. — Все ушла, — убежденно произнесла индианка с благодушной улыбкой. — Ну, ты этого никак не можешь знать, если не осмотрела весь остров. — Хороший глаза видел, ушла лодка с солдаты, видел, ушла корабль с Пресной Вода. — Значит, ты давно следишь за нами. Но ведь тех, кто остался, ты все равно не могла сосчитать. Роса рассмеялась, опять показала четыре пальца, а потом только два больших; указывая на четыре пальца, она сказала: "красный кафтан", а на большие: "Соленый Вода", "офицер". Сведения были настолько точны, что Мэйбл стала сомневаться, вправе ли она отпустить свою гостью, если та не захочет объясниться подробнее. Но ей настолько претила мысль злоупотребить доверием, которое явно питало к ней это кроткое и любящее существо, что едва она надумала позвать дядюшку, как тотчас отвергла этот план, считая его недостойным и несправедливым по отношению к индианке. К тому же она была уверена, что Роса, если ее станут принуждать, будет упорно отмалчиваться и ничего не откроет. — Так ты думаешь. Роса, — продолжала Мэйбл, отказавшись от своего намерения, — что мне лучше жить в блокгаузе? — Блокгауз хороший место, скво. Блокгауз скальп не снимай. Толстый дерево. — Ты говоришь с такой уверенностью, будто сама побывала в блокгаузе и осматривала стены. Роса засмеялась, и, хотя ничего не ответила, вид у нее был лукавый. — Знает ли еще кто-нибудь, кроме тебя, об этом острове? Ирокезы бывали на нем? Роса помрачнела и осторожно огляделась, словно боясь, как бы ее не подслушали. — Тускарора везде — Осуиго, здесь, Фронтенак, Мохок, — везде. Если видит Роса — убей. — А мы думали, что никто не знает об этом острове и что здесь нам нечего бояться врагов! — Ирокез глаза много. — Одних глаз мало. Роса. Остров скрыт со всех сторон, так просто его не увидишь, из наших-то людей почти никто не знает к нему дорогу. — Человек мог говори: есть ингизы — знать французски. Мэйбл похолодела. Все подозрения, падавшие на Джаспера, которые она до сих пор с презрением отвергала, пришли ей теперь на ум, и это было так страшно, что на мгновение ей чуть не стало дурно. Однако, пересилив себя и вспомнив данное отцу обещание, Мэйбл с минуту ходила взад и вперед по комнате, думая, что ее нисколько не трогает предательство Джаспера, хотя в глубине души страстно желала верить в его невиновность. — Я понимаю, что ты имеешь в виду. Роса, — сказала наконец Мэйбл. — Ты хочешь дать мне понять, что изменник сообщил твоим, где и как найти этот остров? Индианка только усмехнулась — военная хитрость в ее глазах была скорее доблестью, чем позором; однако, верная своему племени, сама Роса открыла только то, что казалось ей необходимым. Ее целью было спасти Мэйбл, одну лишь Мэйбл, и она почитала излишним "приводить не относящиеся к делу аргументы", как принято говорить у адвокатов. — Бледнолицая, теперь знай, — добавила она. — Блокгауз хорошо девушка; мужчина, воин — Роса все равно. — Но мне-то не все равно: один из них мой дядя, которого я люблю, а другие — мои соотечественники и друзья. Я должна им сказать. — Тогда Роса умирай, — спокойно возразила молодая индианка, однако в голосе ее послышалась печаль. — Да нет же, они не узнают, что ты тут была! Но пусть будут настороже, тогда мы все сможем укрыться в блокгаузе. — Разящий Стрела знать — видеть все, и Роса умирай. Роса пришла сказать друг, бледнолицая скво, не воин. Воин сам береги свой скальп. Роса скво и говори скво, не говори мужчин. Мэйбл очень огорчилась таким заявлением своей приятельницы-дикарки. Роса — теперь в этом не могло быть сомнения — считала, что все сказанное ею должно остаться между ними. И Мэйбл не знала, в какой мере у индейцев соблюдение тайны считается вопросом чести, а главное, боялась, как бы самой не навлечь подозрений на Росу и не подвергнуть ее опасности. Все эти соображения промелькнули у нее в голове, и, чем больше она думала, тем больше терзалась. Роса тоже, должно быть, смотрела на дело серьезно: она подобрала повязку, которую уронила, когда взяла Мэйбл за руку, и, очевидно, собиралась уходить. О том, чтобы задержать ее, нечего было и думать, а оттолкнуть ее после того, как индианка стольким ради нее рискнула, казалось недостойным правдивой и честной Мэйбл. — Роса, мы с тобой друзья! — с горячностью воскликнула она, обнимая благородную дикарку. — Тебе нечего меня бояться, никто не узнает, что ты здесь была. Но если бы ты могла подать мне какой-нибудь знак, предупредить, когда настанет опасность, чтобы успеть вовремя укрыться в блокгаузе и постараться спастись… После недолгих колебаний — индианка в самом деле собиралась уйти — она тихо сказала: