В раковине шумит вода, попискивают и перемигиваются приборы. Скарпетта наклоняется, чтобы получше рассмотреть рану, разорвавшую лицо тракториста. – Я возьму пробу на алкоголь и углекислый газ, – говорит она доктору Джеку Филдингу, стоящему по другую сторону от тела на стальной платформе. – Что-нибудь заметили? – спрашивает он. – Запаха алкоголя не чувствую, и цвет лица обычный. Но на всякий случай. Повторяю, Джек, такие случаи всегда чреваты неприятностями. На погибшем все еще те самые буро-зеленые штаны, испачканные красноватой глиной и порванные на бедрах. В ранах видны жир, мышцы и сломанные кости. Колесо проехало посередине туловища, но случилось это не у нее на глазах. Скорее всего после того, как они с Марино свернули за угол. Может быть, через минуту или пять минут. Скарпетта знает только, что видела именно его, мистера Уитби. Она старается не думать о нем как о живом, но он снова и снова возникает из памяти – стоит возле громадного колеса, копается в моторе. – Эй, – обращается Филдинг к парню с выбритой головой, вероятно, солдату из похоронной команды, приписанной к Форт-Ли. – Тебя как зовут? – Бейли, сэр. Скарпетта замечает еще несколько человек, молодых мужчин и женщин, в операционных халатах и шапочках, с масками и бахилами на обуви. Скорее всего интерны, присланные из части набираться опыта работы с покойниками. Может быть, их готовят к отправке в Ирак. Армейская форма у них того же цвета, что и штаны мистера Уитби, буро-оливковая. – Сделай одолжение похоронному бюро, перевяжи сонную артерию, – грубовато бросает Филдинг. Работая под началом Кей, он был куда как вежливее. Не командовал людьми, не придирался. Солдат смущен и растерян, его мускулистая правая рука, богато украшенная татуировками, повисает в воздухе. В пальцах у него длинная изогнутая медицинская игла с хлопчатобумажной нитью № 7. Он помогает ассистенту из морга зашить У-образный надрез – вскрытие началось еще до совещания, и о том, что сонную артерию нужно перевязать, должен был вспомнить именно работник морга, а не солдат. Скарпетте жаль солдата, и если бы Филдинг работал у нее, она бы сказала ему пару слов насчет того, как следует вести себя в ее морге. – Есть, сэр, – говорит солдат и невольно морщится. – Как раз собирался это сделать. – Неужели? – спрашивает Филдинг, и все в морге слышат, что он говорит бедолаге солдату. – Знаешь, почему мы перевязываем сонную артерию? – Никак нет, сэр. – Потому что так принято. Знак уважения. Ты перевяжешь крупный кровяной сосуд, такой, как, например, сонная артерия, и парням, которые будут бальзамировать тело, не придется с ним возиться. Так принято, Бейли. – Так точно, сэр. – Господи! – раздраженно жалуется Филдинг. – Мне приходится сталкиваться с этим каждый день, потому что он пускает сюда всех и каждого, без разбору. Вы его здесь видите? Черта с два. Последний раз соизволил прийти четыре месяца назад. Ни одного вскрытия сам не провел. Ох! И если еще не заметили, любит заставлять людей ждать. Это у него на первом месте. Вам, наверно, о нем не рассказывали. Позвонили бы мне, так, может, и не приехали бы. – Да, нужно было позвонить. – Краем глаза Скарпетта наблюдает за тем, как пять человек пытаются перегрузить с каталки на стол невероятных размеров женщину. Из носа и изо рта у нее течет кровь. – Придется повозиться, – добавляет она, имея в виду жировые складки в области живота, неизбежные у столь тучных людей, и тем самым давая понять Филдингу, что не желает обсуждать доктора Маркуса в его морге и в присутствии его подчиненных. – Черт, это тоже на мои плечи, – ворчит Филдинг и слегка меняет тему разговора. – Когда девочку привезли, этот паршивец даже не пришел в морг, хотя всем уже было понятно, что дело дохлое. Извините за каламбур. У него это первый такой случай. Ох, ради Бога, доктор Скарпетта, не смотрите на меня так. – Он никак не может перестать называть ее по фамилии, хотя она и не возражала бы, потому что они работали вместе и она считала его другом. Но Филдинг так и не перешел на «Кей» тогда и не хочет делать этого сейчас. – Нас никто не слышит, а если бы и слышали, то мне наплевать. Какие у вас планы на обед? – Надеюсь, пообедаем вместе. – Скарпетта помогает стащить с мистера Уитби грязные рабочие ботинки, развязать замасленные шнурки и вытащить язычки. Окоченение еще только началось, и члены теплы и податливы. – И как только эти парни попадают под колеса! Вы можете объяснить? Я до сих пор не понимаю. Хорошо. У меня дома в семь. Я живу все там же. – Я вам скажу, почему это обычно случается, – отвечает Скарпетта, вспоминая, как мистер Уитби стоял возле колеса. – Возникает какая-то техническая проблема – например, с двигателем. Они вылезают, встают возле заднего колеса и начинают проверять стартер, тычут куда-то отверткой и при этом забывают, что сцепление включено. К их несчастью, мотор заводится. В нашем случае колесо проехало по животу. – Она указывает на грязный след от шины на буро-зеленых штанах и черной виниловой куртке с вышитым красной ниткой именем, «Т. Уитби». – Я сама видела его, когда он стоял возле колеса. – Да. Там, где был наш старый корпус. Добро пожаловать в город. – Его нашли под колесом? – Нет. Трактор переехал парня и покатил дальше. – Филдинг снимает заляпанные глиной носки с больших белых ног, на которых остались следы от резинок. – Помните тот высокий желтый столб на тротуаре, напротив заднего входа? Трактор наехал на него и остановился, а иначе протаранил бы дверь. Да только теперь какая разница – все равно сносят. – В таком случае он умер не от асфиксии. Обширное разрушение тканей. – Кей осматривает тело. Потеря крови. В брюшной полости ее наверняка собралось немало. Плюс разрыв селезенки, печени, мочевого пузыря, кишок, перелом таза. – В семь часов? – А ваш приятель? – Не называйте его так. Вы же знаете Марино. – Приглашение распространяется и на него. Только вот бейсболка ему не к лицу. Глуповато выглядит. – Я его предупреждала. – Как по-вашему, что разрезало лицо? Что-то снизу или трактором? – Филдинг дотрагивается до почти сорванного носа, и по колючей щеке мистера Уитби стекает струйка крови. – Может быть, это и не порез. Может быть, кожу сорвало колесом. Вот эта рана, – Скарпетта показывает на глубокую рваную рану, проходящую через обе щеки и нос, – может быть не порезом, а разрывом. Я бы посмотрела под микроскопом, нет ли там ржавчины или масла. К тому же при разрыве в отличие от пореза всегда наблюдается значительное уплотнение тканей. На вашем месте я бы постаралась найти ответы на все вопросы. – Да уж. – Филдинг отрывается от планшета, на котором заполняет бланк. К стальной скобе привязана шариковая ручка. – Семья наверняка захочет получить компенсацию. И шансы у них хорошие. Смерть на рабочем месте, да еще на каком. – Да уж. Лучше места не найдешь. Латексные перчатки забрызганы кровью. Филдинг снова и снова трогает свернутый набок нос, и из раны течет теплая кровь. Он переворачивает страницу и начинает отмечать повреждения на диаграмме тела. Потом наклоняется и внимательно рассматривает рану через пластиковые стекла защитных очков. – Ни масла, ни ржавчины не видно. Но это не значит, что их нет. – Правильная мысль. – Скарпетта согласна с ходом его мыслей. – Я бы промокнула тампоном и отдала в лабораторию – пусть все проверят. Нисколько не удивлюсь, если кто-то вдруг заявит, что жертву переехали, или толкнули под колесо, или, перед тем как толкнуть, ударили по лицу лопатой. Не угадаешь. – Да уж. Денежки, денежки. – Не только. Это адвокаты обычно сводят все к деньгам. Но в первую очередь нужно принимать во внимание шок, боль, чувство утраты, желание найти чью-то вину. Родственникам трудно поверить, что смерть произошла из-за глупости и невнимательности, что ее можно было легко предотвратить, что такой опытный тракторист допустил небрежность – встал около колеса, позабыв переключить сцепление или повернуть ключ зажигания. Но, к сожалению, такое случается сплошь и рядом. Люди забывают об осторожности, расслабляются, спешат и не думают о последствиях. Человеческая натура такова, что нам трудно поверить в вину того, кто нам близок и дорог. Мы не хотим допустить, что он сам навлек на себя смерть, умышленно или по неосторожности. Впрочем, вы мои лекции слышали не раз. Когда Филдинг только начинал, он был одним из помощников Кей. Она учила его премудростям судебной патологии. Учила выполнять свою работу, проводить экспертизу и делать вскрытие не только компетентно, но и скрупулезно. Сейчас ей грустно вспоминать, с каким жаром Филдинг брался за дело, с каким желанием воспринимал ее советы и рекомендации, как во все вникал, ездил с ней при каждой возможности в суд, слушал ее показания, сидел в ее кабинете и работал над своими отчетами. Теперь он другой, усталый и измученный, у него проблемы с кожей, а Кей уволена, и они оба здесь. – Нужно было позвонить, – снова говорит Скарпетта, расстегивая дешевый кожаный ремень и молнию на буро-зеленых штанах мистера Уитби. – Поработаем с Джилли Полссон и все выясним. – Да уж, – говорит Филдинг. А ведь раньше он не говорил «да уж» так часто. Глава 7 На ногах у Генри Уолден замшевые, с шерстяной подкладкой, тапочки, и к коричневому кожаному креслу, что стоит напротив дивана, она проплывает почти неслышно, как черное привидение. – Я приняла душ, – сообщает Генри, опускаясь в кресло и подбирая под себя изящные ножки. Бентон успевает заметить не случайно мелькнувшую белизну свежей плоти и бледные тени, теряющиеся в потайных уголках между бедрами, но реагирует совсем не так, как отреагировали бы большинство мужчин на его месте. – А какое вам до этого дело? – спрашивает она, повторяя тот же вопрос, что задает каждое утро с первого дня пребывания здесь. – Вы ведь лучше чувствуете себя после душа, не так ли, Генри? – Она кивает, глядя на него неотрывно, как кобра. – Мелочи важны. Есть, спать, умываться, делать зарядку. Это помогает вернуть контроль. – Я слышала, как вы с кем-то разговаривали. – С этим у нас проблема. – Бентон смотрит на нее поверх очков, положив на колени блокнот, записей в котором добавилось за счет таких слов, как «черный «феррари»», «без разрешения», «скорее всего следили от тренировочного лагеря» и «цель контакта, черный "феррари"». – Частные разговоры – это частное дело каждого, так что давайте вернемся к нашему первоначальному соглашению. Вы его помните? Девушка снимает тапочки и бросает их на пол. Голые ступни на подушке, и когда она наклоняется, чтобы посмотреть на них, полы красного халата слегка расходятся. – Нет. – Голос едва слышен. Она качает головой. – Вы его помните, Генри. Знаю, что помните. – Бентон повторяет ее имя так часто, чтобы напомнить ей, кто она такая, персонализировать то, что было деперсонализировано и, в некоторых отношениях, уничтожено. – Мы договаривались об уважении, помните? Она наклоняется сильнее, трогает палец – ногти у нее не накрашены – и делает вид, что все остальное ее не интересует, одновременно предлагая Бентону любоваться обнаженной частью тела. – Помимо прочего, уважение предполагает соблюдение приличий и невмешательство в частные дела другого человека. Мы уже много говорили о границах. Нарушение приличий есть нарушение границ. Одна ее рука ползет вверх и запахивает разошедшиеся на груди полы. – Я только что проснулась, – говорит она, словно это объясняет ее эксгибиционизм. – Спасибо, Генри. – Ему важно убедить девушку, что он не испытывает к ней сексуального влечения, даже в фантазиях. – Но вы встали уже давно. Вы встали, пришли сюда, мы поговорили, а потом вы приняли душ. – Меня зовут не Генри. – Как мне вас называть? – Никак. – У вас два имени. Одно – то, что дали при рождении, и другое – то, которым вы пользовались в актерской карьере и пользуетесь сейчас. – Ну, тогда я Генри. – Она снова принимается рассматривать пальцы на ногах. – Значит, я буду называть вас Генри. Она рассеянно кивает. – А как вы называете ее?