– Д 'ушшш-точнаа, – повторяет он, копируя голос матери, медленный, тягучий, неуверенный, доносящийся словно из глубины. Из глубины бутылки. – Тебе нравится ее новая коробка? – Эдгар Аллан тычет пальцем в коробку и сдувает с него белую пыльцу. – Ты только не сердись, но она потеряла в весе с прошлого раза. Интересно, в чем ее секрет? – Он снова сует палец в коробку и сдувает с него еще больше белой пыли – назло своей толстой, жирной матери – пусть обзавидуется. Потом вытирает руки белым носовым платком. – Думаю, наша дорогая миссис Арнетт выглядит чудесно, просто божественно. Он всматривается в фотографию миссис Арнетт – мертвое розовое лицо в ореоле подкрашенных голубых волос. Губы у нее плотно сжаты, но заметно это только ему и лишь потому, что он сам это сделал. Во всех прочих отношениях придраться не к чему – следы хирургического вмешательства неразличимы, и непосвященный никогда не догадается, что округлые контуры глаз объясняются присутствием под веками колпачков. Он помнит, как укладывал их поверх запавших глазных яблок, как опускал веки и склеивал их вазелином. – Пожалуйста, спроси миссис Арнетт, как она себя чувствует, – говорит он жестянке под шезлонгом. – У нее был рак. У них у всех был рак. Глава 3 Доктор Маркус сдержанно улыбается, и Скарпетта пожимает его сухонькую, тонкую руку. Она чувствует, что могла бы невзлюбить его и даже проникнуться к нему презрением, будь на то причина, но, кроме этого неясного ощущения, которое лучше задвинуть поглубже, в темный уголок сердца, не чувствует ничего. Кей узнала о Маркусе около четырех месяцев назад, узнала так же, как узнавала почти обо всем, что имело отношение к ее прошлой жизни в Виргинии. Помог случай, совпадение. Она летела в самолете и, читая «Ю-эс-эй тудей», наткнулась на короткую заметку, начинавшуюся такими словами: «После долгих поисков губернатор штата Виргиния назначает нового главного судмедэксперта…» Наконец-то. На протяжении всех последних лет ее мнением никто не поинтересовался, ее совета никто не спросил. И когда доктор Маркус стал кандидатом на ту должность, что Кей занимала когда-то, ее одобрение не потребовалось. Впрочем, если бы и спросили, она бы призналась, что никогда о нем не слышала. За признанием последовало бы дипломатическое предположение, что они, наверное, встречались на каких-то конференциях, но его имя просто не осталось в памяти. Разумеется, мистер Маркус известный специалист, опытный патолог, добавила бы Скарпетта, поскольку в противном случае ему просто не предложили бы возглавить самое продвинутое подразделение судебно-медицинской системы в Соединенных Штатах. Однако, пожимая руку доктору Маркусу и глядя в холодные глазки, Скарпетта понимает, что перед ней совершенно незнакомый человек. Ей сразу становится ясно, что ни в каких сколь-либо значительных комитетах он не работал, никаких лекций по патологии, судебной медицине или другим предметам на тех конференциях, где ей довелось бывать, не читал, а иначе бы она его запомнила. Имена – да, забываются; лица – очень редко. – Кей, наконец-то мы встретились, – говорит доктор Маркус, снова оскорбляя ее, но только теперь сильнее, потому что он оскорбляет ее лично, в глаза, а не по телефону. То, что с неохотой подмечала интуиция, когда они разговаривали по телефону, теперь, когда они стоят в фойе здания под названием «Биотек-2», предстаете полной, неизбежной очевидностью. Доктор Маркус – невзрачный, невысокого роста человечек с тонким сморщенным лицом и грязной полоской седоватых волос на затылке. Природа словно нарочно создала его таким мелким, не желая понапрасну тратить время и силы. На нем вышедший из моды узкий галстук, бесформенные серые брюки и кожаные туфли типа мокасин. Под дешевой белой рубашкой – футболка с растянутым, обтрепанным воротом, открывающим худую шею. – Пройдемте. Боюсь, у нас сегодня полный сбор. Кей собирается сообщить, что пришла не одна, когда из мужского туалета появляется, подтягивая черные рабочие штаны, Марино в надвинутой на глаза бейсболке. Скарпетта вежливо, но твердо и деловито представляет спутника, насколько это возможно объясняя его присутствие. – Работал в департаменте полиции Ричмонда. Очень опытный следователь. Лицо доктора Маркуса каменеет. – Вы не предупреждали, что привезете с собой кого-то, – сдержанно говорит он, и слова эти звучат странно в просторном фойе из гранита и стекла, где Кей пришлось отметиться у дежурного, а потом простоять минут двадцать как статуя в ожидании, пока доктор Маркус – или кто-то еще – придет и заберет ее. – По-моему, я выразился достаточно ясно относительно того, что ситуация весьма деликатная. – Не беспокойтесь, – сообщает во всеуслышание Марино, – я и сам парень деликатный. Доктор Маркус делает вид, что не слышит, но хмурится. Скарпетта почти слышит, как шипит, разгоняя воздух, его злость. – Эй, Брюс! – Марино поворачивается к охраннику в штатском, который только что вышел в фойе из комнаты вещественных доказательств. Расстояние между ними никак не меньше тридцати футов, но Марино это не смущает. – Как дела, приятель? По-прежнему катаешь шары за тех жалких неудачников? Команду не сменил? – Разве я не упомянула? – говорит Скарпетта. – Извините. – Разумеется, она не упомянула и нисколько в этом не раскаивается. Когда она берется за дело, то занимается им, с кем ей угодно и как ей угодно. К тому же она еще не простила доктора за то, что он называет ее Кей. Охранник Брюс выглядит сначала растерянным, но потом улыбается: – Марино! Святые угодники, ты ли это? Просто призрак из прошлого. – Нет, не упоминали, – повторяет доктор Маркус, явно не зная, как себя вести. Смятение его заметно невооруженным глазом и почти ощутимо на ощупь, как шум от стаи спугнутых птиц. – Точно, он самый. И я не призрак, – с вызовом бросает Марино. – Не уверен, что нам это позволят. Об этом речи не было, – говорит доктор Маркус, нервничая и по неосторожности выдавая тот неприятный факт, что некто, перед кем он ответствен, не только знает о приезде доктора Скарпетты, но и, возможно, является причиной ее появления здесь. – Ты к нам надолго? – продолжают общаться на расстоянии старые знакомые. Внутренний голос предупреждал, но она его не послушала. Теперь Скарпетта знает, что ее пригласили не просто так. – Будет видно. «Ошибка, – думает Кей. – Я допустила ошибку. Нужно было ехать в Аспен». – Будет минутка, заглядывай. – Обязательно, старина. – Прекратите, пожалуйста! – бросает раздраженно доктор Маркус. – Здесь не пивная. Ключ от королевства он носит на шнурке, и, чтобы поднести магнитную карточку к инфракрасному сканеру рядом с матовой стеклянной дверью, ему приходится немного наклониться. За дверью крыло главного судебно-медицинского эксперта. Во рту становится сухо. Подмышками проступает пот. В животе сосущая пустота. Кей входит в ту часть этого симпатичного здания, которую сама помогала проектировать, на оборудование которой изыскивала средства и в которую даже успела переехать, прежде чем ее уволили. Темно-синий диван, в пару к нему кресло, деревянный кофейный столик, сельский пейзаж на стене – все прежнее. Приемная не изменилась, если не считать исчезновения нескольких гибискусов. Кей сама ухаживала за ними, сама поливала, обрезала мертвые листья, переставляла на другое место в зависимости от сезонного освещения. – Боюсь, присутствие гостя у нас не предусмотрено, – принимает решение доктор Маркус, когда они останавливаются на секунду у еще одной закрытой на замок двери, той, что ведет в административный отдел и морг, святая святых, некогда полностью и по праву принадлежавший ей. Магнитная карточка совершает еще одно чудо – замок щелкает и открывается. Доктор Маркус входит первым, быстро, и его маленькие очки в металлической оправе на мгновение ловят флуоресцентный свет. – Попал утром в пробку, потому и опаздываю. У нас сегодня полный сбор. Восемь случаев, – продолжает он, обращая комментарии к Скарпетте и как будто не замечая присутствия Марино. – Придется начать с общего разбора, так что вам, Кей, пожалуй, лучше выпить кофе. Я, возможно, задержусь. Джулия? – Доктор Маркус поворачивает голову к кому-то невидимому за перегородкой, откуда доносится частый, как треск кастаньет, стук клавиш. – Будьте добры, покажите гостям, где у нас кофе. Вам будет удобнее расположиться в библиотеке. Я приду, как только освобожусь. – Это уже для Кей. С точки зрения профессиональной этики было бы вежливо пригласить ее на рабочее совещание и в морг, тем более что Кей позвали сюда не просто так, а для проведения экспертизы, как говорится, pro bono. К тому же она не посторонний человек, а на протяжении многих лет возглавляла эту самую службу. Нанести более сильное оскорбление доктор Маркус мог бы, разве что предложив ей подождать на парковке или закинуть в прачечную его белье. – Боюсь, вашему гостю и впрямь нельзя здесь находиться, – напоминает он, нетерпеливо оглядываясь. – Джулия, вы не могли бы проводить джентльмена в фойе? – Он не мой гость, и он не будет ждать в фойе, – спокойно говорит Скарпетта. – Извините? – Доктор Маркус поворачивает к ней сморщенное личико. – Мы вместе. – Возможно, вы не понимаете ситуацию… – Возможно, не понимаю. Давайте поговорим. – Это не просьба. Докто Маркус почти вздрагивает, но выхода у него нет. – Очень хорошо, – неохотно соглашается он. – Заглянем на минутку в библиотеку. – Ты нас извинишь? – Кей улыбается Марино. – Без проблем. – Он входит в закуток к Джулии, берет со стола стопку фотографий и начинает просматривать их, будто игральные карты. Потом выщелкивает одну большим пальцем, как делает крупье в блэкджеке. – Знаете, почему наркодилеры не такие жирные, как, скажем, вы или я? – Он роняет фотографию на клавиатуру. Джулия, довольно привлекательная, хотя и немного полноватая девушка лет двадцати пяти, никак не больше, смотрит на фотографию мускулистого черного парня, голого, как в первый день жизни. Парень лежит на прозекторском столе со вскрытой грудью. Органы уже удалены, за исключением одного, весьма заметного и, вероятно, самого жизненно важного, по крайней мере в ту пору, когда жизнь еще представляла для него какой-то интерес. – Что? – спрашивает она. – Вы меня подкалываете, да? – Серьезен, как сердечный приступ. – Марино подвигает стул и садится рядом, очень близко. – Видишь ли, дорогуша, количество жира соотносится с весом мозга. Посмотри на нас с тобой. Вечно в борьбе, а? – Нет, кроме шуток. Вы взаправду думаете, что те, кто умнее, всегда полнеют? – Святая истина. Вот почему нам с тобой приходится больше работать. – Только не говорите, что вы соблюдаете одну из тех диет… Ну, когда можно есть все, что хочется, кроме белого. – Точно, малышка. Ничего белого, кроме женщин. Возьмем, к примеру, меня, а? Был бы наркодилером, разве бы о чем-то думал? Жрал бы все подряд. «Туинкиз», «Мун пайз», белый хлеб, желе. Но тогда бы у меня и мозгов не было, верно? Подумай сама, всех этих наркобаронов убивают только потому, что они тупы, а тупы они потому, что у них нет жирка, потому что лопают белую дрянь. Их голоса и смех стихают, когда Скарпетта поворачивает в знакомый до мелочей коридор, застланный серой дорожкой с жестким ворсом, дорожкой, которую выбирала она сама, когда устраивалась на новом месте. – Его присутствие абсолютно неуместно, – говорит доктор Маркус. – Одно из моих неукоснительных требований – это соблюдение приличий. Стены обтерлись, репродукции Нормана Рокуэлла – Кей сама покупала их и вставляла в рамки – покосились, а две вообще отсутствуют. Проходя по коридору, Скарпетта заглядывает в открытые двери кабинетов, замечает неряшливые горки бумаг, разбросанные папки, сложные микроскопы, похожие на больших утомленных серых птиц, взгромоздившихся на заваленные хламом столы. Все эти картины и звуки тянутся к ней, как руки нуждающихся и забытых, и в глубине ее рождается ощущение утраты, и от этого ей так больно, как не было уже давно. – Теперь припоминаю. К сожалению, ничего хорошего. Печально известный Питер Марано. Да уж, репутацию он себе заработал… – Марино, – поправляет она. Поворот направо, и доктор Маркус открывает тяжелую деревянную дверь в библиотеку. Кей встречают медицинские книги и справочники, забытые на столах и вкривь и вкось, как пьяные, притулившиеся на полках. Огромный, в форме подковы, стол завален журналами, клочками бумаги, грязными чашками и даже коробками из-под пончиков. Она оглядывается, и сердце тяжело бухает в груди. Скарпетта сама спроектировала это прекрасное помещение и гордилась тем, что нашла для него фонды, потому что учебники и сама библиотека обходятся безумно дорого, а власти скупятся на выделение средств для учреждения, чьи пациенты уже мертвы. Взгляд ее задерживается на собрании «Невропатологии» Гринфилда и подборке обзоров судебной практики, попавших сюда из ее личной коллекции. Тома стоят не по порядку. Один – вверх ногами. Злость выпускает шипы. Кей переводит взгляд на доктора Маркуса. – Думаю, нам стоит договориться об общих правилах. – Боже, Кей, что вы такое говорите? Какие еще общие правила? – спрашивает тот, пытаясь изобразить недоумение и досаду. Невероятно. Откуда такой покровительственный тон? Откуда эта снисходительность? Он напоминает адвоката, не очень хорошего, старающегося слукавить, обмануть, ввести в заблуждение суд, сделать вид, что за ее спиной нет семнадцати лет работы, и обращающегося к ней, стоящей на месте свидетеля, намеренно оскорбительно – «мэм», «миссис» или «мисс» или, что хуже всего, «Кей». – Я чувствую, что мое присутствие здесь нежелательно… – начинает она. – Нежелательно? Боюсь, не понимаю, что… – Думаю, понимаете.