– Я правильно понимаю, что их не накажут? – Ты правильно понимаешь. Людям свойственно ошибаться. Знаешь, они не выглядели так, будто их терзают угрызения совести. В чем дело, капитан? – Глаза начальства сузились в щелки. – Мы имеем дело с чем-то личным? – Убил бы эту сволочь. – А вот это ты зря, – рассудительно заметил подполковник. – Бог дает нам то, что мы желаем своим врагам. Кажется, как-то так было сказано в Ветхом Завете. Мы далеки от религии и всякого церковного мракобесия, но древние мудрости, знаешь ли, надо уважать. Ладно, считай это шуткой. И постарайся в делах подобного рода не переступать черту. Это еще один мудрый совет. – Я обязательно им воспользуюсь, Виктор Афанасьевич. Гражданку Шаталову Антонину Викторовну уже освободили? – Насколько я знаю, освободят через час, – ответил Редников. – Почему так долго возятся? – У нас только арестовывают быстро. Для освобождения из-под стражи надо соблюсти кучу бюрократических формальностей. Ты не волнуйся, эта девушка обязательно выйдет через час. – Подполковник как-то смутился. – Я могу идти? – Не задерживаю. Через час заскрипели стальные ворота. Охранник выпустил женщину, смерил ее бдительным взглядом и закрыл створку. Она стояла, потерянная, с опущенными плечами, поникшей головой. Скомканные волосы были стянуты гребнем. Лицо обострилось, осунулось, в нем не было ни кровиночки. Глаза безжизненно смотрели под ноги. Парень, проходящий мимо, случайно задел плечом. Она словно очнулась, робко посмотрела по сторонам, сделала неуверенный шаг. – Тоня, подождите, – окликнул ее Осокин. – Это я, Иван. Она остановилась, втянула голову в плечи, стала медленно поворачиваться. Он хотел подойти к ней, но не хватило духа. – Простите, Тоня. Это была не моя инициатива. Я боролся за вас и Георгия Ивановича, но ничего не мог поделать. Вы в порядке? Она смотрела на него сначала со страхом, потом ее взгляд окреп, стал холодным. Ивану было стыдно, неловко. Ему хотелось провалиться сквозь землю. Это была другая женщина. Ее уничтожали, давили морально и физически, запрещали спать, есть, клещами вытягивали признание, но так и не смогли этого добиться, а потом оно уже и не требовалось. Человека сломали через колено и выбросили за ворота, даже не подумав извиниться. – Тоня, я обещаю, что больше такое не повторится. Это была чудовищная ошибка. – Он сделал шаг к ней. Она попятилась, широко распахнула глаза, выставила руку так, словно уперлась ладонью в стену. Задрожали, расклеились потрескавшиеся губы. – Никогда… слышите, никогда больше ко мне не подходите. Девушка повернулась и двинулась прочь, как будто слепая. Осокин дернулся, но передумал бежать за ней, угрюмо смотрел ей вслед. Женщина уходила, не оглядываясь, свернула за угол. Сколько их уже было и будет – людей с изломанными судьбами, пострадавших безвинно, потерявших близких, ставших изгоями в собственной стране. Он не успокоится, станет приходить, постарается что-то втолковать ей. Возможно, однажды она поймет, смягчится, снисходительно признает, что капитан Осокин не дьявол, а всего лишь человек. Но что это изменит? Он навсегда останется винтиком системы, и вряд ли у них что-то получится.