— Крышую, — лаконично пояснил Дыня. — Так что извинись, ответь за беспредел и разбежимся. Хорст окинул его массивную фигуру с ног до головы. На вид, по прикиду, конкретный скин. Ботинки «камелот», белые шнурки на десять дырочек, камуфляжные коротковатые штаны, куртка-бомбер, майка с цифрами «88». — А почему у тебя две восьмерки на майке? — поинтересовался Хорст. — Ну, это, типа трех шестерок, как число сатаны. — А шнурки белые почему? — Форма такая, — сплюнул на песок Дыня. — Ты мне лапшу не вешай, за беспредел ответить придется. Хорст сжал губы в тонкую ниточку. Он с трудом себя сдерживал. — Значит, крышуешь? А кого ты, чмо, крышуешь? Тебя хачи за полбанки пива в «шестерки» наняли, а ты и рад для них силы рвать. А ты хоть знаешь смысл белых шнурков? Они означают, что ты хачей громил! А две восьмерки — две буквы «х», она в немецком словаре под номером восемь стоит и значит «Хайль Хитлер». Так вот, даю секунду испариться отсюда. Не успеешь, я твою крышу на хрен сворочу. А пока я вот что тебе скажу — то, что ты видел, еще не беспредел. И начал окучивать Дыню ногами по нижним конечностям. Тот ждал ударов в голову, поэтому не успел ни отскочить, ни поставить блок. С техникой «липкие ноги» он, похоже, тоже не был знаком. Не прошло и секунды, как Дыня покачнулся на избитых в мочалку ногах. Он с большим опозданием рванулся к быстрому и резкому врагу, но почувствовал, что ноги его просто не держат. Он стал проваливаться вперед, тут Хорст встретил его ударом снизу в челюсть и добавил боковым в голову. Победитель не смог удержаться и долго месил упавшего ногами. — Вот что такое беспредел, — вымолвил он, наконец, переводя дыхание. Но толстяк хотя бы отчасти выполнил свою функцию зашиты. За то время, пока Хорст занимался им, вертлявый наркодилер успел благополучно смыться. На краю «Царского села», части поселка «Дружба», расположенной рядом с лесом, стоял трехэтажный особняк Анвара. Он прятался за высоким забором. Забор этот не имел ничего общего с кирпичными оградами преуспевающих бизнесменов. Это была состоявшая из монолитных бетонных блоков стена типа «Берлинской». В этот особняк и привезли соседку Жасмин Оксану. Ее бесчувственное тело выгрузили из машины и отнесли в подвал, где располагались отдельные комнаты, запирающиеся снаружи. Здесь же оборудовали импровизированную дежурку. Дежурный принял гостью и затащил в свободную комнату. Запер дверь. — Если очнется, введешь ей ударную дозу, а дальше, как обычно. Но смотри, не устрой передозировку. Сейчас каждая кукла на вес золота, — распорядился Ибрагим. Дежурный кивнул. — Сделаем, начальник. Через неделю девочка будет управляема, как стиральная машина. Лишь бы лекарства хватило. Ибрагим с подозрением посмотрел в глаза дежурному и крепко взял его за воротник. — Что ты хочешь сказать, собачий сын? Опять перерасходовал? Воруешь? Дежурный перепугался не на шутку, он знал, каков Ибрагим бывает в ярости. А в ярость тот приходил каждый раз, когда обнаруживал перерасход наркотика. Но ведь и дежурному надо как-то жить… — Нет, что вы! — испуганно пролепетал он. — С этим все нормально. Вы же сами выдаете строго по дозам. У вас все под замком. — А ты не разбавляешь? Нет?! Смотри, проверю! Если узнаю, что бодяжишь лекарство, сам тебя задушу! Ладно, пока живи. А где Анвар? — успокаиваясь, спросил Ибрагим. — Проводит акцию, — все еще дрожа, ответил дежурный. — Он велел вам подождать его. Ибрагим пожал плечами. — Когда вернется, скажи, что я в баре. Дежурный еще ворчал что-то себе под нос по поводу мусульман, употребляющих алкоголь, но Ибрагим его уже не слушал, а топал по лестнице наверх. Сельский магазин переполнял народ, когда дверь открылась, и вошла светловолосая девушка. Продавщица мельком окинула вошедшую взглядом и отметила две особенности. Первая заключалась в том, что девушка оказалась незнакомой, следовательно, не местной. И вторая — она была беременна. Если бы у продавщицы нашлось больше времени на разглядывание посетительницы, она бы заметила, что новая покупательница определенно не в себе. Она двигалась словно через силу или как во сне. Потоптавшись у входа, она затем прошлась без цели вдоль прилавков. Анвар из машины, стоявшей напротив магазина, внимательно следил сквозь стеклянную зарешеченную витрину за поведением странной покупательницы. Время от времени он поглядывал на часы и бормотал вполголоса: — Якши, якши… Хорошо. Беременная покупательница, так ничего и не купив, вышла из магазина и быстрым шагом направилась к машине. Анвар открыл ей дверь и, как только девушка упала на сиденье, рванул с места. — Скорее, — простонала она. — Мне плохо. — Молодец. — похвалил ее Анвар. — Умница. Сейчас приедем, сразу хорошо будет, э! Машина промчалась по улице «Царского села» и вкатилась в распахнутые ворота особняка. Анвар затормозил перед дверями. От дома к нему уже бежал предупрежденный дежурным Ибрагим. Он открыл дверь со стороны пассажирки и прямо через рукав вколол ей наркотик из принесенного с собой шприца. Пассажирка блаженно откинулась в кресле, взгляд ее не стал осмысленным, но беспокойство в глазах исчезло. Ибрагим распахнул ее куртку и отстегнул прикрепленную на животе сумку. Потом помог девушке выбраться. Она, механически переставляя ноги, направилась ко входу в подвал. У дверей ее уже ожидал дежурный. — Как сработала? — спросил шефа Ибрагим. — На отлично. Хорошая подготовка, — одобрил Анвар. — Сбоев не было? — Нет. Для них выход с поясом, как праздник. Они же за это дозу получают. Нет выхода — нет дозы. Анвар зажмурился от удовольствия. Идея ему пришла просто блестящая. Никакого риска. Пусть менты шерстят чеченок, грузинок, любых черноволосых женщин южного типа. Его смертницы — стопроцентные натуральные блондинки. И работают не за абстрактную идею, не по настроению — сегодня оно есть, а как на дело идти, испарилось. Его девочки пашут за дозу, а это мотив железный. Москва еще вздрогнет! И не только Москва. Из фамилий, названных Игнатом среди врагов и изменников, Крюкова заинтересовал Моисей Гершензон. Из всех Гершензонов он знал только автора прозаического перевода баллад о Робин Гуде. Он не успел влезть в картотеку, как раздался телефонный звонок. Это был Крамской. — Ты на месте? А Волгина, блин, в командировку услали и даже мне не сказали. Ну и порядки! Ты чем сейчас занят? — спросил он и, не дожидаясь ответа, предложил: — Давай Мойшу Гершензона навестим. Он эксперт и аналитик в вопросах национал-экстремизма. На ловца и зверь бежит. Через полчаса опер в компании Гены Крамского звонил в квартиру эксперта. Дверь открыла сердитая девушка. — Вы к отцу? — с подозрением спросила она. — Нет, мы к вам, — сострил Крамской. — Простите, что без цветов. — И без яиц, — добавил опер. Он узнал ее. Это именно она бросала яйцами в мудрую голову Святополка Жидоморова и не промахнулась. — Машка, кто там? — спросил мужской голос из глубины квартиры. — Какие-то подозрительные типы, — хмуро отозвалась девушка. — Я бы на твоем месте вызвала милицию! Ох, уж эта молодежь! Но Крамского нелегко было смутить. Он указал на Крюкова жестом, каким фокусник демонстрирует публике говорящую голову или цилиндр с кроликами. — А милиция уже здесь. Прошу! Крюков тоже с видом фокусника извлек свою красную книжицу и помахал перед носом нахальной девицы. — Может, вам еще в милицейский свисток дунуть? — спросил он с невозмутимым видом. Девица направилась вглубь квартиры. — Папа, к тебе милиция! Я пошла собирать тебе теплые вещи. Сухари черные или белые? Из комнаты на кресле-каталке выкатился седой мужчина в очках, на первый взгляд, составляющих с его большим носом единое целое. — Чем обязан? — он принялся старательно протирать очки платком. Оказалось, что они легко снимаются и отделяются от переносицы. Крюков ткнул пальцем в удаляющуюся нахальную дочь эксперта. — А она в профессора Жидоморова яйцами бросалась! — наябедничал он, пояснил: — Куриными… Эксперт накинул очки обратно на нос и не на шутку встревожился. — И что ей грозит? — Статья девятьсот девяносто дробь шишнадцать-прим. Часть вторая. Суровое порицание и порка условно. А вообще-то мы действительно к вам, Моисей Вольфович, — признался Крамской. — Надо бы посоветоваться. — Машка, чаю! — гаркнул хозяин дома и пригласил гостей в кабинет. Дочь фыркнула, но потопала в кухню и загремела там чайником. Гершензон пригласил гостей присаживаться. — С чем пожаловали? — спросил он. Крамской обдумывал свои вопросы, и Крюкову, чтобы не затягивать паузы, пришлось начать самому. — Скажите, Моисей Вольфович, почему на вас так взъелся профессор Жидоморов? Это просто пещерный антисемитизм или что-то личное?