Оттягивая удовольствие и улыбаясь, Гвоздик полежал еще в теплой воде, которая ласково баюкала мальчишку. Как Маа… «Ох, да они же там с ума сходят от беспокойства!» Гвоздик пальцем зачиркал по пуговице. «Интересно, в каком виде появится Кукунда? Как шар или как профессор? На лодке, на крылышках или просто поплавком на воде?» Кукунда не появлялся никак… Это было непостижимо! Вопреки всем волшебным правилам! «Заснул он, что ли? Ну, я ему…» Гвоздик тер пуговицу все сильнее, ожидая, что вот-вот раздастся знакомый хлопок воздуха и теплый имбирный запах облачком повиснет у лица… Не было Кукунды! Может быть, пуговица не действует потому, что мокрая? Гвоздик жарко и отчаянно подышал на нее. Стал тереть опять. Нет… Наверно, сигнал вызова был слышен Кукунде лишь на небольшом расстоянии, в пределах парохода. И сейчас Джон Кукунда, эсквайр, профессор Башкампудри небось развлекает фокусами ахающих дам, а о Гвоздике думать забыл! А может быть… нет, не может… но все-таки… Вдруг это нарочно! Не стало Гвоздика — и джинн свободен от неволи! Я, мол, ничего не слышал, виноватых нет… Гвоздик отпустил пуговицу, всхлипнул. Посмотрел сквозь мокрые ресницы вверх. Небо стало звездным. Скоро взойдет луна, а пока бесконечные созвездия выстраивали над Гвоздиком сверкающие этажи Вселенной. Их искрящийся свет лучисто вспыхивал и рассыпался среди слезинок… Сейчас звезды не радовали, не манили Гвоздика. Они были равнодушные и чудовищно далекие… И впервые мальчик Гвоздик ощутил, что такое безнадежное, последнее одиночество… Он отчаянно, протестующе вскрикнул. Но горло горело от морской соли, и раздался только хрип… Да и какой смысл кричать, если ты в мире совершенно один? Кому кричать? Себе? Богу? «Может, это потому случилось, что я не любил молиться и ленился ходить в церковь?.. Господи, прости и помилуй… Нет, теперь уже поздно…» Почему-то вдруг представилось, как два его башмака медленно опускаются в толще беспросветной воды. Наверно, они уже далеко от поверхности… И сам он скоро будет вот так же… «А может, их уже с налета ухватила в зубастую пасть акула? Как башмак Боба Кривой Пятки… Нехорошо, что я ему так и не признался… Акула сцапала этот ботинок и перекусила линь…» Сколько здесь этих чудовищ, в бесконечном океане, где до ближайшего берега, до мыса Доброй Надежды, больше тысячи миль! И в любую минуту чудовище может с маху разорвать его, Гвоздика, пополам!.. Нет, лучше уж потонуть. Но и тонуть не хочется… Боже мой, так все было хорошо! И плавания, и приключения, и клад, и друзья… И Маа… И вдруг — единым махом!.. То, что говорил Кукунда о бессмертии человеческого «я», теперь ничуть не утешало Гвоздика. Тем более что оказался Кукунда изменником и болтуном. Гвоздик вновь протестующе забарахтался, вода забурлила вокруг… А когда он обессиленно затих, поняв, что надо привыкать к смерти, бурление воды не исчезло совсем. Отдаленное воркование струи слышалось в загустевшем воздухе… А может, в ушах шумит? Или… это режет воду акулий плавник? Акулы охотятся ночью? Гвоздик дернулся, глянул в сторону шума… Совсем недалеко — смутно белея в свете звезд, переливаясь разноцветными каплями бортовых огоньков — двигалась на Гвоздика парусная громада. Гвоздик опять хрипло закричал, закашлял, вскидывая руки, погружаясь с головой и выскакивая снова… Но кто его услышит, кто увидит в темноте?.. Однако спасительная мысль встряхнула Гвоздика радостной надеждой: свисток-то с ним! Не потерялся! Барахтаясь, Гвоздик выковырял ракушку из кармана. Толчком выдул из нее воду. Опять надул щеки. И резкий, печальный, очень громкий свист понесся в ночи. Еще… Еще… Парусник, шелестя и бурля, прошел совсем рядом. И стал уходить… Что же это? Куда вы? И вдруг часто, с резкой силой, загремел корабельный колокол, засвистела боцманская дудка. Громкий голос закричал команды. Вспыхнул белый луч, заметался по воде, ударил в Гвоздика слепящей звездой. Громада корабля с креном разворачивалась, обезветривая паруса. Но Гвоздик, полуослепший от прожектора, уже не видел этого. Он только дул, дул в маленькую раковину. И сколько времени это длилось — непонятно… Плеск весел раздался совсем рядом. Крепкие и такие надежные — до обморочного счастья надежные! — пальцы ухватили Гвоздика за матроску, за локти, за бока, вытянули из воды… — Ваше благородие, побачьте, то ж хлопчик!.. И по-английски молодой радостный голос: — Мальчик, ты откуда? Ты можешь говорить? — Могу… — и закашлялся опять. — С «Новой Голландии»… Я упал… — Навались, ребята! — И вельбот дернулся так, что Гвоздика качнуло на грудь офицеру — тот прямо поверх мокрой одежды закутывал мальчишку в свой белый китель… На борт Гвоздика подняли на руках. Но там, на палубе, он попросил: — Пустите, пожалуйста, я сам… С мостика спускался офицер с окладистой русой бородой. Ярко светил фонарь. — Нашли? Слава Создателю… Ты откуда, мальчик? Давно в воде? Как ты себя чувствуешь?.. — Господин капитан… — через силу сказал Гвоздик. — Господин Аполлон… Филип-по-вич… Вы меня не помните?.. «Долбленая тыква», в Гульстауне… Капитан стремительно присел на корточки: — Гвоздик!.. Чудеса твои, Господи! Тесен океан… Над капитаном, на парусиновом обвесе мостика, чернели буквы: «KRECHET». «КРЕЧЕТЪ» — было написано на спасательном круге… Гвоздик быстро качнулся к капитану Гущину-Безбородько, прижался к нему и заплакал… 2. На корабле спасителей. — Как Нус-Прошус выбрался с острова. — Тревога на пароходе. — Радость и праздник. — Разоблачение негодяя. — Сон… Сначала Гвоздик попал в решительные руки веселого толстяка Петра Петровича — корабельного доктора. Тот окунул «пойманную рыбку» в горячую ванну, растер, напоил чем-то горьким и сказал наконец, что «ничего страшного, дыхание вечности еще не успело коснуться этого сорванца…» Вообще-то оно успело коснуться Гвоздика. Но сейчас он ожил и уже не чуял ни страха, ни слабости, только счастливое возбуждение. Через полчаса он, одетый в костюм российского матроса — в подвернутых штанах и в рубахе почти до пят — сидел в командирской каюте, глотал из кружки горячее какао и, перескакивая от события к событию, рассказывал о своих приключениях. — Каков негодяй! — воскликнул капитан Гущин-Безбородько, услыхав, как Нус-Прошус выбросил Гвоздика с парохода. — А мы-то еще помогали этому разбойнику! Ах, кабы знать!.. Оказалось, что именно «Кречет» доставил господина Шпицназе в Австралию. Российский военный клипер зашел на Нукануку через неделю после отплытия плота. А Нус, оказывается, никуда с острова не уплывал, прятался в джунглях. Он явился на клипер, поведал грустную историю, как был смыт с яхты и попал на Нукануку, как туземцы преследовали его и подвергали пыткам. И умолял забрать его с этого ужасного острова. Моряки отнеслись к рассказу «несчастного» без доверия. Туземцы были добрые люди, а этот хнычущий тип смахивал на проходимца. Однако помогать попавшим в беду — долг моряков и всех христиан. Одели, покормили, взяли беднягу на корабль. Даже денег для него собрали среди офицеров… Достигнув Австралии, «Кречет» бросил якорь сперва не в Сиднее, а в небольшом порту Грэфтоне, где были ремонтные доки. Коварный Нус от Грэфтона до Сиднея добрался, скорее всего, по суше, на почтовом дилижансе, и под чужим именем проник на «Новую Голландию»… — Ах, кабы знать! — повторил Гущин-Безбородько. — Ну ничего, никуда он от правосудия не денется! В дверь заглянул молодой лейтенант, который выудил Гвоздика из Индийского океана. — Аполлон Филиппович! Мы тоже послушать хотим. Позвольте гостя в кают-компанию, а? — Да вы его замучаете вопросами! — Что вы! Мы деликатно, в меру… Там уже все собрались. — Тогда и меня приглашайте. — Милости просим!.. Тут надо заметить, что командир корабля не считал возможным появляться в кают-компании без приглашения офицеров — таков был обычай… Гвоздика усадили в кресло, и он, тающий от безопасности, от счастья неожиданного спасения, снова и снова говорил о портфеле Ботончито, о Нукануке, о мерзком Нус-Прошусе… «Кречет» пришел в Сидней через день после отплытия «Новой Голландии», и офицеры, конечно, читали в газетах о приключениях Гвоздика. И Аполлон Филиппович рассказывал, что знает мальчишку и что даже в свое время наградил его нынешним именем, значит, Гвоздик — все равно что его крестник. Но кто мог подумать, что события получат такое продолжение!.. Кстати, никто особенно не удивился рассказу Гвоздика о корабельных гномах. Аполлон Филиппович даже сказал, что в трюме «Кречета» тоже обитает представитель этого племени, только он очень стеснительный и редко показывается наверху… А пока шла беседа, «Кречет», разведя в помощь парусам пары, мчался в том направлении, куда ушла «Новая Голландия». Курс-то был известен — мыс Доброй Надежды. Каждые пять минут бухала на палубе сигнальная пушка. И наконец близко к полуночи, когда у Гвоздика совсем уже слипались глаза, в кают-компанию просунул голову матрос. — Ваше высокоблагородие! Кажись, ихний пароход! — Догоняем? — вскочил Аполлон Филиппович. — Никак нет! Навстречу прут и сигналят по-всякому! Гвоздик бросился к выходу. — Стоп, юнга, — засмеялся капитан. — Куда ты в таком наряде? Распугаешь всех пассажиров! Принесли высушенный и отглаженный костюм Гвоздика. Только вот башмаков не было. Зато один веселый матрос попросил: — Ваше высокоблагородие, дозвольте подарить мальчонке мою бескозырку! Он ведь вроде бы и мой крестник. Это я его первым услыхал, а потом в луче разглядел… «Кречетъ» — было написано на черной ленте бескозырки. — Подари, Василий… Гвоздик, это тебе вместо прежнего берета, — сказал Аполлон Филиппович. — Теперь ты опять, как гвоздик. И гвоздик ты героический, железный, хотя и не тонешь. …Наверное, не стоит подробно рассказывать про отчаяние дядюшки Юферса и тетушки Тонги, когда ни к ужину, ни после ужина Гвоздик не появился. Не надо терзать читательское сердце. Скажем только, что переполох нарастал, как лавина. По всем палубам, по всем закоулкам был объявлен поиск. Попробовали бы не объявить, если этого требовала герцогиня Тонга Меа-Маа… Конечно, мальчика не нашли. И безутешная Маа заявила, что паи-паи наверняка упал за борт. Немедленно полный назад! Обыскать океан! Это, было безумие! Во-первых, как считал капитан «Новой Голландии», мальчишка шастает где-нибудь по пароходу. Заблудился или застрял… Во-вторых, если и, не дай Бог, угодил за борт, где теперь его найдешь? Да еще ночью! Сколько времени прошло! Большое, конечно, несчастье, да только что поделаешь. А разворачивать на обратный курс такую махину, жечь многие тонны лишнего угля, выбиваться из расписания! Убытков не счесть… Но тут стали возмущаться и требовать обратного курса многие пассажиры, через помощника О'Брайена предъявили капитану ультиматум. Потому что многие знали и любили Гвоздика. Пароход описал дугу и пошел на восток, давая долгие гудки и обшаривая темную воду прожекторами. Примерно через час показался палящий из пушки русский военный корабль. Вспышками сообщил, что… о, чудо! О, счастье!