— Спасибо. — Давайте, я вам дверь придержу, — вызвалась девушка. Она услужливо распахнула передо мной скрипучие створки, и я вышла из кухни, провожаемая любопытными взглядами прислуги. Я не сомневалась, что в ближайшие дни обо мне вдоволь посудачат. Служанки будут обсуждать мою внешность и одежду, слуги — прикидывать, сколько мне лет и можно ли за мной приударить, а дворецкий с экономкой обязательно возьмутся выяснять, какое жалованье я получаю. Хмыкнув, я поправила сумку и пошла к лестнице, с любопытством разглядывая неровные стены и темные балки потолка. Похоже, замок был гораздо старше, чем мне показалось сначала. Дерево перекладин выглядело почти черным, а низкие, нависающие своды — закопченными. Если учесть, что в Дартштейне уже лет триста не пользовались факелами, то напрашивался единственный вывод-дом лорда Горна был построен в Старую эпоху, когда еще не знали бирольных светильников и аров. Я провела рукой по выступающим камням. Одно время мне довелось ухаживать за тером Гейни, бывшим преподавателем Брегольского университета. Тер был большим любителем старины и охотно делился со мной фактами из истории Дартштейна. Пока я растирала его больные ноги, он любил порассуждать о Древней эпохе, о былых победах и поражениях дартов, об особенностях жизни предыдущих поколений и о династии Гранцигеров. Жаль, что моя работа у тера Гейни продлилась так недолго. Вдовая сестра тера усмотрела в нашем общении неведомую опасность и быстренько выдала мне расчет. Что тут скажешь? С чужой ревностью сражаться бесполезно. Впрочем, как и с чужой жадностью. Я остановилась у широкой арки. Ого! А ведь я угадала! На уровне моего лица, на одном из камней, виднелась истертая выбитая надпись. Тысяча шестьсот девятый год от основания Дарта. Все, как я и думала. Замок построили почти триста лет назад. Не задерживаясь больше, я поднялась по лестнице, собираясь сразу же отправиться к Горну, но в холле неожиданно наткнулась на невысокого плотного мужчину. Незнакомец топтался у зеркала, недовольно нахмурив брови, и, казалось, не знал, куда деть свою шляпу. Добротная, из светло-серого фетра, она выглядела в его руках какой-то неприкаянной, если можно было так сказать про обычную вещь. Я окинула гостя быстрым взглядом. Седые волосы, яркий румянец на щеках, морщины в уголках глаз и на лбу, усталый взгляд. На полу рядом с незнакомцем стоял небольшой кожаный саквояж. — Ты новенькая? — увидев меня, торопливо спросил тер и тут же, не дожидаясь ответа, поспешил вручить мне собственный головной убор. — Держи. Лорд Каллеман здесь? Он нервным жестом поправил галстук. — Недавно уехал. Я поставила графин на столик и направилась к гардеробу. — Подожди, — остановил меня тер, вспомнив, что нужно снять еще и верхнюю одежду. — Вот, возьми, — он отдал мне свое пальто и задумчиво пробормотал: — Да, незадача! Не слышала, граф обещал зайти? — Нет, тер… Я вопросительно посмотрела на гостя, намереваясь узнать его имя. Кое-какие соображения на этот счет у меня были, но хотелось убедиться наверняка. — Тер Кауниц, — рассеянно представился мужчина. Мысли его явно витали далеко и от меня, и от происходящего вокруг. — Значит, лорда Каллемана нет, — еще раз повторил он. — Нет, тер Кауниц. Я убрала одежду гостя в гардероб и вернулась. — Плохо, — задумчиво заметил доктор. Он с сомнением посмотрел наверх, словно решая, стоит ли подниматься к больному или нет, а потом собрался с духом и направился к лестнице. — Ты вот что, милая, — миновав пару ступеней, обернулся он ко мне. — Пойдем-ка со мной. По лицу тера было понятно, что предстоящий визит к графу его не радует и оставаться наедине с Горном доктор не больно-то расположен. — Хорошо, тер Кауниц, — согласилась я. Мне и самой хотелось послушать, что скажет врач. Все-таки он должен был знать, где и чем ранили его пациента. Мне-то милорды вряд ли расскажут, а вот от доктора скрывать подробности не станут. Прихватив графин, я припустила за тером. Тот шел не торопясь, крепко держась за перила и сосредоточенно глядя прямо перед собой. Я поневоле обратила внимание на дорогую ткань его костюма, на туфли из лакированной кожи, на белоснежные манжеты рубашки. Что ж, доктора в Дартштейне не бедствовали, это факт. А уж те, что практиковали среди аристократов, и подавно. Я незаметно вздохнула. При всех моих знаниях и упорстве мне никогда не достичь подобного уровня. Мир Дартштейна жесток. Будь я хоть трижды талантлива и умна, это ничего не изменит. Магия… Магия, полученная или нет при рождении, навсегда определяет судьбу любого дарта. Самым высоким уровнем силы обладают высшие аристократы, так называемая Первая Когорта, люди, приближенные к королю. В Дартштейне они считаются элитой и совершенно недосягаемы для простых смертных. Высокомерные, надменные, исполненные осознания собственной важности. «Арите Соно Бар» — Отпрыски Белого Бога, как называют их в королевстве. Колдуны, для которых жизнь простого человека значит не больше, чем жизнь муравья. Следом идет знать Второй Когорты. Те, кому повезло родиться в старых дворянских семьях. Эти баловни судьбы имеют право на любую государственную должность, хотя могут и вовсе не работать, благо, что денег у них предостаточно. Третья Когорта, или среднеодаренные, — самый многочисленный класс дартов. Их уровень магии позволяет заниматься промышленностью, торговлей, медициной. Среди «середняков» много купцов, владельцев заводов, журналистов, врачей, учителей. Сила дара дает им возможность совершенствоваться в любой уважаемой профессии и быть востребованными и значимыми. Есть еще слабоодаренные, или схельды. Они занимают нишу средней обслуги. Медсестры, фельдшеры, продавцы, швеи, парикмахеры, водители мобилей — все, чья работа требует небольшой толики магии, относятся к этому классу. А вот те, кому не повезло родиться с даром, так называемые поши, могут рассчитывать лишь на самую низкооплачиваемую работу и никогда не поднимутся выше обычной обслуги. Такая вот картина «справедливого» дартского мира. Я усмехнулась, вспомнив речь лорда Дальгейма, недавно назначенного премьер-министра Дартштейна. Тот убежденно вещал о новой эре в истории государства, о необходимости сглаживания границ между классами и о грядущих переменах в отношении к средним и низшим слоям населения. Но на деле, как это всегда и бывает, его реформы обернулись еще большим ужесточением существующих законов и ухудшением жизни простых людей. — Нужно войти. Пока я размышляла, мы с доктором дошли до комнаты Горна, и сейчас тер Кауниц стоял перед дверью, глядя на меня с вполне понятным сомнением. — Разумеется, — кивнула я. — Его сиятельству необходима помощь, — словно убеждая самого себя, неуверенно сказал Кауниц. — Именно так. — Надо идти, — все еще не двигаясь с места, заявил доктор. — Несомненно. Тер еле слышно вздохнул и взялся за ручку. — Может, предупредить милорда? — спросила я. Колебания доктора были понятны. Это мне терять нечего, а он рискует своей карьерой. Не угодит графу — и все, считай, привычная жизнь закончилась. — Нет, не стоит, — едва заметно вздрогнув, пробормотал тер Кауниц. Он помялся еще немного, а потом, решившись наконец, толкнул дверь и вошел в комнату. Я двинулась за ним. В спальне было тихо. Горн спал. Пришлось признать, что доктору повезло. По крайней мере, при виде спящего пациента тер немного приободрился и к кровати подошел уверенно. «Не будите спящего тигра!» — неожиданно всплыло памяти. Я усмехнулась. Очень верное выражение. Прям про Горна. Кауниц окинул больного быстрым взглядом, поставил саквояж на стул и достал бутыль с обеззараживающей настойкой. Протерев руки, он осторожно приступил к осмотру. — Ну-ка… Кауниц сдвинул повязку с правой ноги графа и покачал головой. — Я ведь говорил, — пробормотал он, разглядывая красный, воспаленный шов. — С амлой не шутят! — Все так плохо? — тихо спросила я. Саберское название заставило насторожиться. Амла… Жуткое изобретение темных колдунов Саберии. Даже небольшая ранка, зараженная этим магическим веществом, становится смертельно опасной и приводит к летальному исходу. Я задумалась. Был один старый, запрещенный в Дартштейне способ борьбы с «белой смертью» — отвар из сушеного жвальника. Правда, достать эрийский корень было сложно, и стоил он баснословно дорого. Да и не купишь его просто так. Рес! Придется просить Каллемана… — Куда уж хуже! — удрученно произнес доктор. — А лицо? Что туда попало? — Раствор соровой кислоты. Доктор отвечал машинально, почти не задумываясь, с кем он разговаривает, и это было мне на руку. Кислота… С ней справиться проще. Я сцепила руки за спиной, наблюдая за действиями тера. Движения его были точными, четкими, аккуратными. Он осторожно освободил ноги графа, осмотрел раны, что-то тихо пробормотал и, поменяв салфетки с ревенсом, наложил повязки. — Два дня максимум, — глядя на Горна, прошептал он. — Потом будет поздно. В этот момент больной пошевелил пальцами, и Кауниц нервно дернулся. — Как вы себя чувствуете, милорд? — тихо и слегка заискивающе спросил он. — Ты опять здесь? — хрипло прошептал граф. — Я же тебе сказал, убирайся! — Милорд, вы не понимаете! — вскинулся доктор. Лицо его покраснело. — Подобное упрямство может стоить вам жизни! Амла — страшная вещь, милорд. Пока она не вышла за пределы раны, мы еще можем попытаться остановить ее действие. Но очень скоро она распространится дальше, и уже ничего нельзя будет сделать. — Пошел вон! — Милорд, послушайте! Вы должны понять, времени почти не осталось! — Ноги резать не дам! — Милорд, я настаиваю… — Тер Кауниц, немедленно выйдите из моих покоев! — перейдя на вы, жестко оборвал его Горн. Вокруг него снова заклубилась тьма. — И не смейте больше приходить, иначе я прикажу отправить вас в Эйренхаур! Несмотря на то что граф неподвижно лежал на кровати, он не выглядел беспомощным. И его угроза отправить доктора в тюрьму казалась очень убедительной. — Вы пожалеете, милорд, — сердито посмотрел на него Кауниц. — Только будет поздно. — Вы еще здесь? — высокомерно спросил Горн. — Уже ухожу, — в дребезжащем баритоне тера послышалась обида. — Всего хорошего, ваше сиятельство. Доктор подхватил свой саквояж, невидяще взглянул на меня и направился к выходу. Губы его дрожали.