Юра очень хотел, чтобы дверь не открылась. Это интуитивный страх. Наверняка такой же бывает у парашютистов. Но Ирка взялась за ручку, толкнула. А потом завизжала. Тихо, на одной ноте. Но на неё даже никто не оглянулся: рядом с игровыми автоматами шум адский. Такое место – личный ад для социофоба. Всё хрюкает, звенит, грохочет и орёт клоунскими радостными голосами. Ну и вот, девочка визжит. Стоит девочка на пороге. Там бетонная площадка запасного выхода, огнетушитель в коробке, бежевая стена. Всё тихо, чисто… Никакой темноты, никакого стремительного падения… – Что за чёрт?!. Они подскочили к порогу одновременно: Юра и Серый с Сашкой. Ирка уже не визжала, а смотрела на бежевую стену. – Давай ещё раз, – сказал Юра. Надо было реагировать спокойно, с достоинством. И по делу. Он похлопал Иру по спине, между лопаток. Если она замешкается на пороге, он ей между лопаток кулаком двинет. По инструкции. – Ир, давай? Она медленно сказала: – А если оно опять заорёт? – Кт-кто? – Да тут все орут, расслабься. – Нет. Не так… Ну, вы что, не слышите? Они подошли к порогу вплотную. Вопли от игровых автоматов стали потише. Только и всего. – Ирка, ну давай, открывай… – М-мы ж-ждём. Не надо было столько болтаться на карусели этой. Им же Веник Банный объяснял про перегрузки, что быстро домой надо не из-за того, что в институте все такие вредные. Ну вот, у Ирки пошли акустические глюки. Может, давление скакнуло. Юра захлопнул дверь. – Ир, давай ещё раз. Мы тебя держать будем. Юра смотрел сейчас на Серого. Как будто они в дурацкой исправительно-воспитательной сказке. Пока все не помирятся, страшное препятствие им не преодолеть. Серый эту фишку знал. Быстро протянул Юрке руку. – М-мир. – И кто тут детский сад? – хмуро спросила Ирка. Снова взялась за ручку, толкнула. За дверью была лестничная площадка. Визжать, наверное, уже не было смысла, потому что теперь все уже слышали… Крик. Негромкий, издалека. Как в школе на уроке: сидишь в своём классе, а в другом конце коридора вдруг вопли: «Пошёл вон из кабинета!» Значит, у исторички опять сдали нервы. У неё на двери кабинета так и написано: «Историчка – истеричка». Юра написал, когда его выгнали за то, что читал на уроке. Как орут на другом конце коридора, Юра знал. И сейчас, мог бы поклясться, вопили вдалеке. А тут площадка – два метра на три. И за стеной улица. Но там бы другой уровень шума был. Заглушённый. А тут будто кто-то орал на другом конце очень большого пустого помещения. На одной ноте, неразборчивое. Не то «мама», не то матом. – Ты тоже слышишь? – сказала Ира непонятно кому. – С-слышу. – Слышу. – И я слышу. Ну, и что теперь? – Юра раздражался. – Хочешь, дверь сменим? Пошли наружу, любую свободную попробуем. Близнецы переглянулись, Серый спросил: – Г-голова не болит? Ира пожала плечами. Таблетки у всех были, в спас-жилетах. – П-пошли ск-скорей. Они снова торопились. Как несколько часов назад, когда выбегали из чужой школы. Только теперь стало тревожнее. Ну, вот, Иру сейчас перемкнёт, она не сможет дверь открыть. Что тогда? Быстро, как по учебной тревоге, выскочили из супермаркета, метнулись по «зебре» на мигающий зелёный, добежали до ближайшего жилого дома, до пятиэтажки. Там двери обыкновенные, привычные, взял да открыл. Должно сработать. Должно. – Ира, давай. С нами будешь падать. – Вс-вс-вс-с-с-связке. Серый запинался сильнее обычного. Психовал, значит. Они все сейчас психовали. Ира зажмурилась, дёрнула ручку. Жёлтая подъездная лампочка, синие стены, зелёные почтовые ящики. И крик. Вот теперь – чётче. В чужом подъезде было тихо, никто не мешал. Всё тот же крик. Непонятный, отчаянный. Так могут орать от боли или от страха. Коллективная галлюцинация? Ира тряхнула головой, потом прижала к ушам ладони. – Б-беруши есть? – спросил Серый. Сашка полез в карман своего спасжилета – такого привычного, надёжного, как институт. Ира вздохнула: – Думаешь, если я слышать не буду, нормально откроется? Никто не знал. Но надо было отрабатывать версию. Хорошо, что к ним никто не пристаёт с расспросами. Тут сейчас темно, мокро и скользко, но какая-то движуха всё равно происходит. Люди в магазин идут, собак выгуливают. А сиблингов никто не замечает. Время их бережёт, значит, они всё правильно сделали, изменили его как надо. Только пусть это чужое время их теперь отпустит. Ирка запихнула в уши жёлтые затычки, похожие на кукурузные палочки. – Готова? Она кивнула. Закрыла дверь. Открыла. Перед ними был чужой подъезд. И снова вдалеке кто-то орал, жалобно, хрипло, неразборчиво. – Приехали. – Допр-прыгались. – Что делать будем? – Давай я теперь попробую. – Ап-апосле – м-мы. И снова крик. Юра не заметил, когда предыдущий крик кончился, привык к нему, как к несильной боли. А крик – опять. Даже сильнее стал. Юра отвечал близнецам, стараясь заглушить это чужое, страшное, странно знакомое. – Вы по очереди. – Железно. – Об-оба п-п-попр-проб… У Серого было очень напряжённое лицо. Он с трудом не только говорил, но и дышал. Все четверо дёргали подъездную ручку. Потом сменили подъезд, на всякий случай. Хотя было уже понятно: не поможет. Что-то случилось. Они остались в незнакомом времени, в неудобном месте. Несчастный случай? Стало уже совсем темно. Казалось, что всех четверых кто-то выгнал из дома. – Куда теперь? – наконец спросила Ира. В инструкции всё было просто – «не терять друг друга из виду и ждать помощи». В жизни был собачий холод и мартовская ночь в незнакомом городе. Юра ответил первым: – Пошли на вокзал, а там посмотрим. Документы у них есть. Утром можно вернуться в школу, из которой они вышли, попробовать ту же самую дверь. Вдруг сработает?