– Нет ещё. А ты чего, замёрз? Шнурок дёрни, отопление вруби. Жилет же с подогревом. Максим сам сбросил пальто, остался в спасжилете поверх дурацкого школьного пиджака. «Образ старшеклассника-второгодника», – сказала реквизиторша. И суперсовременного вида жилет! На фоне ободранных стен и обломков чужой мебели светящаяся ткань выглядела дико. Напоминала, что они пришельцы. Макс дёрнул шнур спасжилета. Ткань где сморщилась, где встала колом. Стала твёрдой, как рыцарские доспехи. Может, ещё и непробиваемой? Женька разглядывал пряжки, кнопки, нашивки. – А обязательно летать в жилетах? Они для чего вообще? – Чтобы друг в друга в темноте не врезаться. Они отражают. Плюс карманы глубокие. Женька неловко расстегнул пальто. Начал искать, где там у жилета шнур. – Ага, дёргай. Нормалёк, сейчас тепло будет. Чуешь? – Нет пока, – ответил Женька. Даже наоборот, холоднее стало, потому что без пальто. Показалось, Макс его разыгрывает. Непонятно, как и зачем. – Ты за что дёрнул, дятел? Тут же синий шнур и красный! – Да я их вижу, что ли? Не видно ни… Максим подошёл вплотную. Потянул за какой-то хлястик. И Женьке сразу словно феном в бока подуло. По спине разбежались острые мурашки. Ногам стало полегче. Кончик носа перестал зудеть. – Пальто надень. Кто увидит, окосеет! – Спасибо! Макс, а мы почему не возвращаемся? – Ну, ты дятел! Сам не сечёшь? Мелких мы прогнали, теперь надо, чтобы этот сюда не полез. – Ой, точно. А я… Женька не понимал, что от него требуется. – Да просто постоишь, в окно посмотришь, как он мимо идёт. – А если не пройдёт? – Куда он денется с подводной лодки? В общем, последишь, чтобы всё нормально было. Ясно? – Абсолютно, – кивнул Женька. Сколько ему торчать в засаде? В газете было написано, что горело в темноте. А сейчас край неба только начал наливаться жёлтым, похожим на слабую заварку закатным светом. – Мне просто стоять, не разговаривать? – Ну. Он пройдёт, потом я нарисуюсь… И мы обратно. Максим ушёл. Женька смотрел в окно, за которым сыпал мелкий, похожий на соль снег. 11 У Евы в раю никогда не было отчима. Только родной отец, Господь Бог. И он никогда не орал на Дольку. В смысле – на Еву. Но на Дольку Бог бы тоже никогда не орал. Она знает. Вениамин Аркадьевич кричал очень громко. Долька не верила, что недавно стояла рядом с ним у кромки прибоя, смотрела на звёзды и улыбалась. – Ну, ты-то взрослая! Ты хоть понимаешь, что всё могло сгореть к чертям?!. Столько работы псу под хвост! Это не полигон! Это дурдом какой-то! – Цирк уродов, – подсказала Долька. – Что? – Был такой старый фильм. Про людей с патологиями, которых в цирке показывали. Сюжет примитивный, любовь-морковь. Все актёры – настоящие уродцы. Прямо про нас! Веня пожал плечами. Потом посмотрел на Гошку. Тот маячил рядом, беспокойно на них поглядывал. – Некрасов, ты мне сказать что-то хочешь? – Вениамин Аркадьевич, я хочу… но боюсь спросить. – Гошка глубоко вздохнул, поглядел очень серьёзно. – Хронометр ведь замкнуло? – Да. А что ты про это знаешь? – Я знаю, что бывает короткое замыкание. А длинное тоже бывает или нет? Дольке стало смешно. Сразу до слёз. Веник поморщился. – Егор! Я думал, ты умный парень, а ты… – Чего я? – Гошка всё ещё смеялся над собственной шуткой. Не слышал ярости. А Веник завёлся. – Знаешь, сколько мы над этим проектом впахивали? Не знаешь? Ты хоть понимаешь, балбес, кто нам проект заказал? Нет? Это госзаказ, Некрасов. Это же статья! Гошка на каждое «Некрасов» пожимал плечами, будто его сейчас замкнуло и он не мог перестать. У него бывает такое, когда нервничает. Надо обнять и успокоить. Гошка повторял, совсем тихо, чтобы не расплакаться, как будто на него сейчас в школе орали, на педсовете: – Ну, не знал, ну и что. Я же не знал. Ну и что… Гошку трясло. И Веника тоже трясло. – Ты понимаешь, сколько в вас вбухано денег? – И сколько по дороге растащили, – подсказала Долька. – Даже с учётом этого! До хрена, Некрасов. Идиот ты мамин! Думаешь, мы с вами всегда возиться будем? Убить тебя мало, ей-богу! Долька обхватила Гошку за плечи, прижала к себе. Словно Веня мог наброситься на них. – Ты чего вцепилась? – удивился Некрасов. Пальцы у Дольки дрожали. – Давить вас всех в зародыше! Чёрт знает что! – Вениамин Аркадьевич! – очень вежливо сказала Долька. – Отойдите от ребёнка. – Долли, ты что? – удивился Веник Банный. Он реально не понял, что произошло. «Убить тебя мало». «Будешь спорить – стукну». «Ещё раз ошибёшься – врежу». Это же только обещания. Шутка юмора. Просто не все такие шутки понимают. По семейным обстоятельствам. – Долли? Надо было говорить очень спокойным голосом. Равнодушным. – Некрасов же сказал, что он не брал. Значит, не брал. Ищите в другом месте. – Защищаете вы их, Долорес, – с тоской сказал Веня. – Они косячат, а вы спасаете. Матерь долороза, богородица-троеручица… На шею они вам сядут, Долорес, и ножки свесят. Уже свесили. Она не отозвалась. Веня больше ничего не сказал, ушёл на проходную. Там загудел лифт. Долька не верила, что в комнате снова пусто и тихо. Очень хотелось окна открыть, проветрить дом от ругательств. Тот, кто в себе уверен, никогда ничего не доказывает ором. Можно как Палыч, молчать и улыбаться. Это, между прочим, страшнее. В мастерскую заглянул Юра, что-то проговорил про курицу, вроде спросил что-то… – Без разрешения, скажи, чтоб не брали, – машинально ответила Долька. – Курица! Запеклась, говорю! Где прихватки, Ирка спрашивает!..