– Не знаю. Я просто думаю… Ну, если Макс предотвратит пожар, то прошлое изменится. И будущее тоже изменится. Значит, кто его меняет, тот тоже изменится? – Дятел! – усмехнулся Максим. – Про коробки на складе помнишь? Если мы прошлое меняем, оно становится другим. Но остаётся прошлым. Мы вперёд движемся. А оно – в сторону. Ну, представь: ты нарисовал на асфальте рожу и пошёл дальше. Далеко ушёл, не знаешь, что с рожей: дождём её смыло или кто-то рога ей подрисовал. Люди не могут посмотреть, как там их прошлое без них, а мы можем. Ничего со мной не сделается. Я же не свою жизнь меняю, а неизвестно чью. Женька подумал про «неизвестно чью» жизнь того шестиклассника. Жил, в школу ходил, и вот настаёт этот день. Обыкновенный день обыкновенного школьника. Никто ещё не знает, что этот день – героический. И последний… – Если Макс исправит, то все живые останутся? Это точно? Макс взглянул на Пал Палыча, а тот на него, потом на Женьку. – Никифоров Евгений. Ты хочешь лично во всём убедиться? И Женька понял, что именно этого он хочет. Они с Максом вместе перечитали вырезки в папке, потом Макс расписывался в каких-то бумагах. Потом Пал Палыч отправил их к реквизиторам: – Семьдесят девятый год, зима, Урал. Пусть подберут пальто, шапки, обувь там… Как обычно. Только не копайтесь. Реквизиторский цех сегодня до шести, короткий день. Никифорову жилет по размеру – проследи, Максим. Макс кивнул, поднялся из-за стола, на Женьку глянул – типа давай за мной – и двинулся из кабинета, в ту дверь, которая вела в институт. А там – коридоры, лестницы, везде ходят незнакомые взрослые, некоторые обычно одеты, другие в синих халатах, как у Палыча был… Макс с кем-то здоровался, говорил, что сейчас некогда, ему удачи желали. Он кивал и шёл, быстро, не останавливаясь, не думая, куда поворачивать и подниматься. К двери с табличкой «Реквизиторский цех». Внутри – коридор с высокими зеркальными шкафами, коробки штабелем до потолка, швейная машинка жужжит… Здесь пахло чем-то типа стирального порошка. Женька пару раз чихнул. И сразу же, будто по сигналу, в коридор выглянула тётка, слегка похожая на какую-нибудь училку или даже завуча. Только спокойная. Не кричала, дала Женьке носовой платок, сказала, чтобы шёл до конца коридора, там примерочные… На Макса глянула, нахмурилась. – Опять оброс, состригать всё надо. – Не надо. Буду неформалом. Или кто тогда был? Хиппи? Во, буду хиппи. Тётка рукой махнула: – В шапке ты будешь. Иди жилеты принеси, себе и ребёнку… – Женьке… – не то добавил, не то поправил Макс. И свалил куда-то. А Женька пошёл в примерочную. Похожая на училку тётка принесла ему туда школьную форму, почти такую же, какой была его собственная. Только эта пахла непривычным, химическим. И была слишком отглаженная, хоть и не новая. Женьку от одного вида тёмно-синей ткани замутило. Тётка не заметила, велела переодеваться, оставила его одного. Сразу тоска навалилась, и шевелиться не хотелось. Но тут Макс вошёл – без стука, без спросу. У него в руках тоже была стопка одежды, а сверху что-то непонятное, серо-серебряное, то ли куртка сложенная, то ли рюкзак пустой. Оказалось, что два жилета. Странных, с карманами, нашивками, какими-то шнурками. Один побольше, для самого Макса, второй, значит, Женькин, «по размеру». Женька думал, что его надо надевать под школьный пиджак. А оказалось, что сверху. Жилет оказался очень лёгким, и было не очень понятно, зачем он нужен, от него никакого тепла. Но Женька не спросил. Не хотелось. В голове одна мысль по кругу шла: «школьная форма – школа – будет плохо». Он вздохнул. Видимо, тяжело и очень громко. Потому что Макс, который сейчас тоже переодевался, в соседней кабинке, сказал невпопад: – Дятел, да не дёргайся ты так. Первый вылет всегда ерундовый. Тем более – ты же наблюдатель, тебе и делать ничего не надо. Наверное, он подумал, что Женька боится лезть в чужое прошлое. Макс ни черта не понимал. Но от его слов Женьке стало легче. Потому что нельзя же бояться вообще всего на свете. И Женька сказал, что он в порядке. И застегнул наконец этот проклятущий пиджак, щёлкнул пряжками жилета, завязал шнурки на неудобных, очень тяжёлых ботинках. Засунул в карман штанов завёрнутый в салфетку хлеб. Забрал у реквизиторши пальто, шарф, шапку и варежки, кивнул в ответ на непривычное: «Удачи, мальчики». А потом начался сам вылет. С прыжка в пустоту – чёрную, тёплую, не похожую ни на что вообще. Женька сперва перепугался: прыгать непонятно куда. Не то в глубину, не то с высоты. Как в тот раз было, он толком не помнил, его Макс подхватил, и всё, Женька тогда ничего не соображал. А сейчас вот всё ясно. И поэтому страшно. Макс его дёрнул за руку, резко. И Женька потерял равновесие, не удержался на пороге. Полетел вперёд. Заорал, потому что, когда кричишь, страх из тебя будто выходит, его становится меньше… Тело вдруг стало лёгким-лёгким, так в воде бывает. Но вода мокрая. А тут вместо неё – воздух, сильный поток. Женьке казалось, что его сейчас унесёт, как воздушный шарик ветром. Но Макс был рядом. Крепко держал, будто утопающего. А потом поток воздуха стал слабее. Ноги во что-то упёрлись – то ли в дно, то ли в пол. Темнота рассеялась. Они с Максом стояли перед дверью. Надо было нажать на ручку, шагнуть наружу. – Вперёд, – сказал Макс. 10 Они вышли в нужные место и время из какого-то подъезда. Через пару шагов Женька обернулся. За спиной оказалась пятиэтажка. Совсем как та, где он жил. В прошлом. Позавчера. В «его» окнах были чужие занавески, на балконе незнакомое барахло. Максим уже свернул за угол. Женька двинул следом. Сразу навалился лютый, ледяной ветер. Пришлось остановиться, застегнуть пальто. А пальцы замёрзли, и пуговицы были неудобные – большие, скользкие. Женька справился с последней петлёй и бросился догонять Макса. На бегу успел удивиться, что изо рта идёт пар. В чужом прошлом пахло снегом, автомобилями и помойкой. Максим свернул на тропинку, ведущую вдоль серого бетонного забора. Женька шагал за ним, ёжился. Замечал подробности, на которые никогда в жизни внимания не обращал. Вмёрзшая в лужу газета, скомканный фантик. Густой запах горячего белого хлеба. Видимо, рядом хлебозавод… Реальный. Пусть даже из чужого прошлого. Женьке показалось, что он попал внутрь фильма, играет роль шпиона. Персонажа, у которого только кличка, спецзадание и напарник. – Макс! Подожди! Тот притормозил. А когда Женьке до него оставалось метров пять, снова рванул вперёд. Бежать за Максом было трудно, но тепло. И никаких лишних мыслей. Забор кончился. Впереди была остановка троллейбуса. Провода оттолкнулись от серого неба и запружинили. Женька вдруг узнал место из чужих воспоминаний. На остановке их герой должен вылезти, пойти через пустырь, увидеть вон тот дом. Вроде ещё безопасный. Они теперь шагали медленнее. Женька смаргивал колючие снежинки, рассматривал дома. Воровал из светящихся окон чужой уют. В школе горел свет, у второй смены шли уроки. Были видны портреты на стенах, коричневые доски, пальто и шапки в пустой раздевалке. Школа была чужой – в другом городе, в другом времени. В этой школе с Женькой не могло произойти ничего плохого. Хорошего – тоже. – Уже недалеко, – Макс постоял возле школьной калитки. Дальше шли вместе. Словно возвращались из школы одним путём. Вместе учиться они не могли: Максим совсем взрослый, Женьке двенадцать. Но вот вместе домой – мало ли, старший брат… Женька со времён началки не возвращался из школы за компанию с кем-то. Но если бы шёл… Наверное, тоже бы молчал. Радовался, что скоро попадёт домой. Там тепло и нет людей, которые думают, что имеют право к нему цепляться. Максим вдруг спросил, выдыхая пар: – Жень, у тебя хлеб остался? Женька вытащил две горбушки, обмотанные салфеткой. Сразу понял, что голодный. Хотя на этой стороне улицы запах с хлебозавода был не таким сильным. – Жалко, соль не взяли… – Максим откусил половину горбушки. – Ты салфетку ешь! – Так сытнее! – он усмехнулся. Было непонятно, это шутка или правда. Хлеб был холодный, но не жёсткий. Крошки летели на пальто. С неба сыпался мелкий снег. Они прошли половину пустыря, до заброшенного дома оставалось немного… Входить туда не хотелось – словно в ворота кладбища. Наверное, так всегда бывает, если знаешь, что потом случится плохое. – Макс, а мне делать что? – Ничего. Наблюдай, делай выводы. Через полчаса к дому подошли три дошколёнка. В неудобных длинных пальто, в вязаных шапках с цветными помпонами. Из-за этих шапок они были похожи на гномов. Максим стоял на пороге захламлённой сырой комнаты, сунув руки в карманы. И мрачно смотрел на малявок. Сплюнул, велел лениво и сурово: – Спички гони! Самый высокий «гном» полез в карман, вытащил гремящий коробок. Протянул. – Вот молодец… Макс сейчас говорил, как кто-то другой. Чужой, грубый, неприятно-самоуверенный… Совсем как… – А теперь брысь! – Максим сделал такое движение рукой, будто комара отгонял. И Женькино воспоминание тоже исчезло, его не удалось поймать, разобрать. Макс знал, что делать. Он не первый раз менял чужое будущее. В смысле – прошлое. Ну, сослагательное, короче… Женька смотрел на стену с клочками ободранных обоев. Они напоминали кожуру варёной картофелины. За спиной что-то громко стукнуло – по щербатым половицам проехался кусок кирпича. Малявки постарались, на прощанье. Кинули и убежали! Один «гном» орал другому: – Петька, ну их, этих дураков! Но они такими голосами кричали, что было понятно – Макса боятся. И себя презирают за то, что его послушались. Но всё-таки кирпич кинули, чтобы доказать, что это не так. Женька бы никогда не кинул! – Макс, а ты нарочно так, да? Чтоб испугались? – Соображаешь, дятел! – похвалил Макс. – Если с ними вежливо, они сперва уйдут, потом опять полезут. И нарвутся. Не здесь, так ещё где-нибудь. У Женьки мёрзли ноги. Максим держал в покрасневшей ладони коробок. Покачивал его, слушал шорох спичек. – Умеешь из них домики строить? – Не умею. Мы сейчас обратно? – Женька не понимал, хочется ему возвращаться или нет. И куда? Где его «обратно»: в НИИ, на планетке, в собственном прошлом?