© Романовская Л., текст, 2019 © Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательский дом «Самокат», 2019 * * * Художнику Лене Ремизовой Я – это я. Набрал я яблок ящик, Ловил стрекоз я солнечных, блестящих. Я видел ягуаров и ягнят, Я слышал, как ветра в траве звенят, Я гладил ящериц янтарных наяву. Я жил когда-то и опять живу! Дарья Герасимова Пролог Шестиклассника Женьку Никифорова вызвали с контрольной по алгебре. Он с самой перемены чувствовал себя как-то странно, но с другой стороны – контрольная же. Перед контрольной всегда слегка психуешь, даже если готов и всё такое. Он решал третье задание, когда понял: всё-таки надо выйти, иначе будет плохо. Хуже обычного. Он положил тетрадь на стол математички, пошёл к двери. За спиной заржал Рыжов: – У Артемона понос! И Марина Генриховна рявкнула не на Рыжова, а на Женьку: – Никифоров! Не мешай классу! У него внутри как будто обрушилась ледяная волна – такая нестерпимо ледяная, что стало горячо. Он понимал, что вот он идёт вдоль доски к выходу из класса, и одновременно чувствовал, что вокруг него открылась огромная пустота. И в этой пустоте отчётливо встала мысль: чтоб ему сдохнуть, Рыжову. Чтоб им всем сдохнуть. Женька даже поразился ясности этой мысли. Она давно была в нём, наверное, ещё с пятницы, с той истории в спортзале. Но только сейчас, в пустоте, мысль вдруг стала чёткой и простой, как ещё одна задачка на контрольной. Женька больше не видел и не слышал ни Рыжова, ни Марины Генриховны, ничего. Он молча открыл дверь и вышел наружу. Он думал, что выйдет в коридор второго этажа. Но вместо этого попал в чужой кабинет. Потолок был выше, чем в школьном коридоре. Даже выше, чем в проклятом спортзале. Яркие лампы, белые стены, длинный стол. За ним сидели пожилой дядька в синем халате и лохматый парень, на вид лет восемнадцати, в тёмных очках. Женька этих двоих никогда раньше не встречал. Парень приподнял очки и сказал: – Никифоров Евгений. Вроде успели. Они смотрели на Женьку, а он думал: сколько до конца урока? Он знал, что в третьем задании ответ будет «минус единица». Ещё он думал, что скоро вернётся. И что Рыжов должен сдохнуть. Все они должны сдохнуть. Пожилой протянул руку, тронул на столе перед собой какой-то предмет… Песочные часы. Только что сверху вниз просыпались последние песчинки. – Что ж ты так долго не шёл, Никифоров Евгений? – сказал он как будто даже с огорчением. – Контрольная же, – машинально пояснил Женька. – Но я… меня… Куда я не шёл? Что это здесь… вообще? Пожилой отозвался вопросом на вопрос: – Ты веришь в жизнь после смерти? – Не верю, – почему-то соврал Женька. – И правильно, – кивнул пожилой. – Смерти нет. Если жизнь не заладилась, то спокойной смерти не жди… – Пал Палыч! – удивился парень. – Рано же… Женька зацепился было за эту мысль, насчёт «спокойной смерти», но тут у него за спиной что-то грохнуло. Он обернулся. Вместо двери обратно было толстое стекло. По краям обледенелое, как иллюминатор в самолёте. За стеклом вдруг быстро поплыла темнота. Мелькали редкие огни. Гудел пол. У Женьки заложило уши, словно кабинет набирал высоту. Но так не бывает. Женька хотел сглотнуть, чтобы в ушах щёлкнуло. Язык плохо шевелился, как после заморозки. – Мы летим? – Нет, плывём! – хохотнул парень. И добавил сразу, пока Женька не успел обидеться: – Давай уже знакомиться. Меня Максом зовут. А это Пал Палыч, он у нас главный. – Не летим и не плывём, а перемещаемся, – Пал Палыч говорил спокойно. – Мы в лаборатории научно – исследовательского института – НИИ хронологии… Свет стал тусклым. В ушах шумело. Женька не всё слышал, но кивал. НИИ. Лаборатория. Эксперимент, значит. Пол задрожал сильнее. До свободного стула было шага три. Женька сел. Все замолчали – тоже как в самолёте. Даже пристегнуться захотелось. Потом шум закончился, свет стал ярче. …Пал Палыч говорил про время. Женька слушал и не заметил, когда в ушах перестало гудеть. Максим положил голову на руки, как на скучном уроке. Как будто он уснул там, прямо в тёмных очках. А Женьке было… кажется, интересно. Пал Палыч рассказывал, что в будущем есть Институт хронологии, и там изобрели прибор, чтобы изучать прошедшее время. Прибор называется «хронометр». На нём можно посмотреть любую законченную жизнь – как фильм. Незаконченные смотреть нельзя, от этого всё портится. Иногда человека в детстве называют «маленький Эйнштейн», «будущий Моцарт» и всё такое. Но он вырастает и становится обычным. Планы не сбываются. Когда эта неинтересная жизнь заканчивается, её можно отмотать на «хронометре» до того места, где этот человек ещё ребёнок, где он что-то сочиняет, изобретает и ему от этого хорошо… И бывает наоборот: жил-был себе обычный человек, и вдруг с ним что-то случается. Что-то плохое. Или даже очень плохое. (На этих словах Макс приподнял голову, потом снова уронил её на руки.) Это тоже можно увидеть с помощью «хронометра». Когда жизнь закончилась. Если человека забрать из прошлого, настоящее не изменится. Каждый законченный день – это как коробка. День прошёл, коробка захлопнулась и осталась в прошлом, будто попала на склад. Если её взять, никто не заметит – на склад заглянуть нельзя. Никому, кроме институтских. – Значит, вы меня… забрали? – уточнил Женька. Пал Палыч кивнул. – А зачем?