– Мне очень жаль. – Кларисса коснулась ее руки. Эстелла уставилась на фотографии: свастика, водруженная над Могилой Неизвестного Солдата и над Триумфальной аркой, четыре артиллерийских орудия, целящихся в направлении Пляс д’Этуаль с каждой из основных улиц… Она отбросила газету и попыталась представить, как мама работает в мастерской вместе с Наннетт и Мари, но без месье Омона, и делает цветы, которые украсят платья немецких женщин. И тут ее словно током ударило. Ведь Мари – еврейка! После всех рассказов, которые Эстелле приходилось слышать, сердце сжалось от одной мысли, что может случиться с женщинами из мастерской. А что будет с мамой, если она продолжит помогать людям наперекор немцам? – Как думаете, они выживут? – Я надеюсь, – ответила Кларисса. Надежда. Снова надежда. А много ли надежды осталось сейчас в мире? Меньше, чем нужно? Или все же достаточно? – С чего мне начать? – Эстелла увела разговор в сторону от больной темы, переключившись с прошлого на будущее. Мама дала ей жизнь, и она должна с этой жизнью что-то сделать. – Думаю, с поиска работы, – добавила она на случай, если покажется, что слишком быстро сменила тему. – Не имеет значения, с чего ты начнешь. Главное, к чему придешь в конце концов, – изрек Сэм. – Верно, – согласилась Эстелла. И в голове вспыхнула мысль, которая начала зарождаться в «Барбизоне», едва сформированная, нелепая. Хотя почему бы и нет? – Конструирование одежды – это платья и костюмы для конкретных людей. А вот копии делают для всех и ни для кого; просто потому, что так заведено. Что, если я буду создавать одежду для таких женщин, как я? Или как ты. – Она повернулась к Джейни. – И наши модели позволят нам чувствовать себя уникальными, потому что это будут не подделки. Мы могли бы работать вместе, втроем. Сами на себя. Эстелла запнулась. Наверняка над ней только посмеются. Давно ли они знакомы? В лучшем случае сочтут ее неумной и излишне самоуверенной. Однако она вновь открыла рот в порыве азарта, который так выводил из себя Мари в парижской мастерской, – азарта, который всегда заставлял ее высказывать свое мнение вслух, передавать смертельно опасные карты и танцевать танго с рулоном золотого атласа. – Когда-нибудь у меня будет достаточно денег. Конечно, это случится не скоро, однако когда я скоплю некоторую сумму, то смогу конструировать модели, Сэм – раскраивать ткань, а Джейни станет нашей манекенщицей. Если, конечно, вам нравятся мои работы. – Ты шутишь? – спросил Сэм и повернулся к Джейни. – Видела золотое платье? Джейни кивнула. Она взглянула на платье, когда Эстелла вешала его в шкаф в «Барбизоне»; брови девушки приподнялись от изумления, да так и застыли в идеальной форме. Наверное, как минимум год не придется выщипывать. – Звучит чертовски заманчиво, – сказала Джейни. – Эстелла уж точно не будет меня лапать вместо оплаты за услуги. – Она подмигнула Сэму. – Хотя против тебя я не возражаю… Сэм расхохотался: – С такой моделью, как ты, таким кутюрье, как Эстелла, и таким закройщиком, как я… Весь Нью-Йорк будет у наших ног! Кларисса улыбнулась и подняла бокал. – Как назовете компанию? – «Стелла!» – помедлив, выпалила Джейни. – Потому что мы все стремимся стать звездами! – «Стелла Дизайн», – уточнил Сэм. – Уверены? – спросила Эстелла, и Джейни одновременно с ней воскликнула: – Блестяще! Беспроигрышное название! Эстелла взглянула на лица двух новых друзей, достаточно безрассудных и отчаянных, чтобы связаться с ней, счастливо засмеялась и подняла бокал. – За «Стеллу!» Глава 5 Эстелла нашла новую работу относительно легко. Хотя Америка и не участвовала в войне, мужчин призывали на военную службу, и женщин нанимали на освободившиеся вакансии в модных ателье на Манхэттене. Она начала в «Мезон Бурано», у первоклассного нью-йоркского кутюрье, где, как полагала, окажется в гуще процесса и проникнется новыми замечательными идеями. Вот только кутюрье оказался настолько вторичным в своих моделях, что на дверях его ателье вполне уместно смотрелась бы вывеска «Американский дом Шанель». Однако работа была легкой – пошив платьев, эскизы которых Эстелла рисовала два сезона назад. «Мезон Бурано» делал вариации хорошо продающихся моделей, увеличивая или уменьшая вырез на четверть дюйма либо меняя вид манжет, и никогда не отклонялся от базовых форм, которые американские портные считали модными, то есть основанными на том, что видели в Париже, не задаваясь вопросом, захотят ли женщины в Нью-Йорке такое носить. Всего лишь месяц спустя старшая портниха настолько впечатлилась работой Эстеллы, что позволила ей участвовать в процессе примерки. И тут Эстелла налетела на неприятности. Старшую портниху куда-то позвали, и та на минуту ушла из примерочной, оставив Эстеллу с клиенткой. Присмотревшись, как платье сидит на высокой женщине, Эстелла не смогла удержаться от соблазна сделать рукава менее свободными и более прилегающими. Она подколола их, изменив покрой. Шанель всегда хотела видеть в первую очередь женщину и только потом платье, и Эстелла была убеждена, что теперь, когда рукава подчеркивали элегантные плечи женщины, вместо того чтобы скрывать их, она добилась именно такого результата. Эстелла с довольной улыбкой отступила на шаг и дождалась возвращения начальницы. Та бросила взгляд на рукава и прошипела: – Извините нас на секунду… Когда они оказались вне пределов слышимости клиентки, старшая портниха зашептала: – Кажется, ты кое-что напортачила с рукавами. – О нет, – с неподдельным восторгом возразила Эстелла. – Я их улучшила. – В твои обязанности не входит внесение улучшений. – Но так они смотрятся намного лучше, – взмолилась Эстелла. – Такие рукава не в моде, – взвилась начальница. – Ты всего лишь швея. Откуда тебе знать, что хотят носить леди из Верхнего Ист-Сайда? – Я как раз живу в Верхнем Ист-Сайде, – находчиво возразила Эстелла, ничуть не солгав. Хотя старшая портниха имела в виду вовсе не отель «Барбизон». – Надеюсь, ты успела отложить на черный день немного денег в своем жилище в Верхнем Ист-Сайде. Потому что здесь ты больше не работаешь. Ну вот! Эстелла опять умудрилась сделать так, чтобы ее уволили. Почему в мире американской моды все настолько недальновидные? Никто не хочет дать шанс чему-то новому. Собирая вещи, она услышала, как клиентка рассыпалась в благодарностях. Ей очень понравилось платье, особенно то, как оно подчеркивает красоту и изящество ее рук. Можно ли заказать сразу два, черное и красное? – Разумеется, – проворковала старшая портниха. Эстелла подождала минут десять. Возможно, начальница придет и извинится? Однако этого не случилось. «Мезон Бурано» продал два платья с рукавами Эстеллы, а сама она ушла ни с чем. Позже, в «Барбизоне», Джейни сказала с сочувствием: – Вдруг это к счастью? Вдруг теперь ты найдешь место, где оценят твои таланты? – Надеюсь, – ответила Эстелла, хотя очень сомневалась. В тот вечер – в свой двадцать третий день рождения, – после того как Джейни уснула, Эстелла написала маме очередное, десятое по счету, письмо. Все предыдущие остались без ответа. Она навела справки на почте, и ей сказали, что до Парижа письма, возможно, и доходят, а вот в обратном направлении – нет. Немцы не желают, чтобы мир узнал о том, что они творят. Все, что оставалось Эстелле, – это проклинать человека, которому в Париже передала карты, за то, что тот разлучил ее с матерью, да еще сочинять небылицы о том, как она счастлива, надеясь, что каждое ее слово придаст маме сил пройти через испытания. * * * Джейни повезло получить работу манекенщицы в салоне у Хэтти Карнеги, где шили на заказ, а Сэм устроился в ателье готового платья на Седьмой авеню, 550 и выглядел вполне довольным. – Здесь требуется другой набор навыков, не то что в доме высокой моды, – сообщил он однажды вечером, встретившись в кафе с Эстеллой и Джейни. – Мне нравится. Сама одежда ужасна, однако думаю, лучшей школы на будущее мне не найти. – Ты о чем? – спросила Джейни. – Что ты носишь на работу? – подсказала ей Эстелла, догадавшись, что имел в виду Сэм. – Сейчас все изменилось по сравнению с тем, что было лет двадцать назад, и даже в прошлом году, до войны. Теперь многие женщины работают. У нас нет времени каждый раз переодеваться – для работы, для дома, на ужин. Нам нужна одежда, уместная и на работе, и вечером на свидании. – Оно и видно, что ты после работы по свиданкам бегаешь, – хмыкнула Джейни. – Единственные мужчины, которых я вижу на работе, – пожилые портные и мужья клиенток, – рассмеялась Эстелла. – Какие тут свидания? Очередную работу она нашла вновь на Седьмой авеню, потому что Сэм был прав: готовая одежда – это бизнес, более соответствующий духу времени, чем индивидуальный пошив, который теперь, когда за океаном гибли люди, казался скорее отклонением от нормы, подобно газетным снимкам с немецкими солдатами в отеле «Ритц». На фабрике, работая с другими швеями, Эстелла начала осознавать, что, наверное, есть возможность объединить американские тенденции к массовому производству и ее собственные оригинальные модели. Она наслушалась разговоров о том, что в производстве готовой одежды нужно стремиться к меньшему количеству деталей выкройки и более дешевым тканям. Изучила, для чего предназначены разные машины: одни совмещали детали выкроек без образования складок и растяжений; другие корректировали выкройки в зависимости от размера; она впервые услышала о факторинге и начала понимать риски бизнеса – оказалось, ей понадобится заем у банка, рассчитанный с учетом сложившихся в розничной торговле порядков, потому что обычно от размещения заказа до его оплаты проходит десять недель. А значит, компании «Стелла Дизайн» потребуется намного больше стартового капитала, чем Эстелла думала вначале. Сперва она придерживала язык – дольше, чем в «Мезон Бурано», – однако, когда ей велели сделать шов по косой линии, в результате чего ткань растянулась на животе и пошла складками на бедрах, у Эстеллы до боли скривилась челюсть, и она не могла смолчать. За пять месяцев ее уволили три раза! Резюме было настолько плохим, что после двух недель вынужденной безработицы Эстелла согласилась на единственную предложенную вакансию у меховщика – далеко от Седьмой авеню, 550, почти в Бэттери-Парк-сити. Там располагался «Меховой квартал». Эстелла занималась черной работой: подметала пол, взвешивала меха и не делала ничего, требующего особых навыков. – В Париже я работала в швейной мастерской, – прямо заявила она заведующему, мистеру Абрамову, а следом у нее вырвалось: – Умею шить не хуже вас. – Лучше бы она заткнула себе рот обрезком меха! Ну почему, почему, почему не научилась помалкивать? – Простите меня, – извинилась она. Вместо ответа мистер Абрамов сунул ей в руки метлу: – Бери и подметай. «Бери метлу и мети чертов пол, – приказала она себе, – это всего лишь средство, иначе не достичь цели». Нужно заработать деньги, если она еще не отказалась от мечты, за которую они вместе с Джейни и Сэмом пили пару месяцев назад. Настоящая жизнь начнется в шесть часов вечера, напоминала себе Эстелла, когда она будет работать над своими эскизами в «Барбизоне», попутно куря сигареты и болтая с Джейни. Меховщик оказался еще более подлым, чем она думала. Каждый работник занимался чем-то одним, например, рукавами или воротником, и никогда вещью в целом. Гнуть спину над рукавом, закончив, отложить в сторону, тут же взяться за другой рукав и так далее; бесконечная череда однообразных действий – скучнее, чем считать баранов при бессоннице. К концу дня у Эстеллы болели руки от тяжелого меха и от беспрерывного подметания пола. И все же у нее была работа, так что Эстелла улыбалась, когда вечером они втроем с Сэмом и Джейни выбрались в кафе. Но через какие-то две недели она наклонилась подобрать обрезки меха и застукала мистера Абрамова, когда тот заглядывал ей под юбку. Эстелла немедленно поняла, почему он с таким рвением заставлял ее подметать. Смахнув метлой со стола все, включая рукава, воротники, выкройки, мех и булавки, она гордо вручила метлу заведующему. – Раз вас так живо интересует процесс подметания, займитесь этим сами. Затем взяла сумочку и покинула мастерскую.