Глава 20 Нина Климова, штаб главнокомандующего, восточный фронт. — Нина! А ты кого ждал? Черта с рогами? Я зло одернула на ноге задравшуюся штанину, и полная ре-шимости не отступать, твердо посмотрела ему в глаза. — Нам нужно поговорить. «Если он сейчас позовет охрану или кинется на меня, я успею схватить его пистолет», — по-думала я, и мы оба синхронно покосились на валяющийся на столе револьвер. Только я оказалась быстрее. — Я хочу всего лишь поговорить, — сказала я, наставляя на него оружие. — Не вынуждай меня стрелять. — Как ты выбралась? Почему не сбежала? — Нам нужно поговорить, — упрямо повторила я, продолжая держать его на мушке и отсле-живая каждое его движение. — Если ты выстрелишь, сюда сбегутся люди. Тебе не уйти. — Я не собираюсь никуда уходить. Я хочу лишь поговорить. Не двигайся. Я не хочу в тебя стрелять. Он помолчал с минуту, пристально вглядываясь в мое лицо, затем кивнул: — Хорошо, давай поговорим, — и, медленно стянув с кровати покрывало, шагнул ко мне. Какого черта он делает? Я попятилась к окну, обхватила тяжелый револьвер двумя руками прицеливаясь в правую ногу. — Тихо. Успокойся, — он примирительно поднял вверх руки, все еще продолжая сжимать покрывало. — Нам действительно нужно поговорить. Только не здесь. Шаг. Еще шаг. Протянул руку, сгребая со стола пояс с пустой кобурой, и, не делая резких движений, застегнул его на талии. — Здесь слишком людно. Не дадут поговорить спокойно, — продолжил он, делая еще один маленький шаг в мою сторону. Все, дальше пятиться уже некуда, я уперлась спиной в подоконник. Еще один шаг — и вот он уже на расстоянии вытянутой руки. Если он сейчас нападет, то с легкостью отберет револьвер, я все равно не успею нажать на тугой курок, и я покорно опустила ру-ки, давая ему возможность приблизиться ко мне еще на один шаг. Но он не напал, а, расправив по-крывало, накинул мне на голые плечи. — Что ты делаешь? — удивилась я. — На улице холодно. Замерзнешь, — туманно пояснил он, осторожно забирая у меня оружие. Затем обхватив меня за плечи, сдвинул чуть в сторону, высунулся в окно, огляделся по сторонам и полез наружу. — Давай, вылезай пока никого. Стоило мне только спрыгнуть на землю, как меня подхватили на руки и, закинув на плечо, точно мешок с картошкой, куда-то потащили. Рыпаться и задавать глупые вопросы «куда» и «зачем» меня несут, я не стала: скоро и так все прояснится. Главное, убивать на месте меня не собираются — и то ладно. Вскоре мы остановились, тихонько заскрежетала дверца «катафалка», и меня сгрузили на пол. — Сиди здесь и не высовывайся. Чтобы не произошло — ни звука, — предупредил он и за-крыл дверцу «гроба». Какие-то у меня мрачные ассоциации возникли, б-р-р-р… Ждать пришлось недолго, минут десять-пятнадцать, но босые ступни уже начали подмерзать. А потом хлопнула дверца водителя, заурчал мотор, и машина плавно тронулась с места. Но практи-чески сразу остановилась. Я замерла, прислушиваясь. Вот кто-то громко приказал «Стой!», затем тихий голос Энжью что-то ответил, слов я не разобрала, затем опять бравый отзыв «Проезжайте, Ваша Светлость!», и я поняла, что мы миновали ворота. Уф. И куда же он меня везет? Ехали мы долго, я уже со счета сбилась повороты считать. Сначала ехали по дороге, и тряска была вполне терпимой, а потом, когда меня стало швырять из стороны в сторону, я поняла, что мы съехали на бездорожье. У меня зуб на зуб не попадал, но язык прикусить умудрилась, так меня трясло от лихой езды и от холода. Но вот тряска неожиданно закончилась, «катафалк» остановился, мотор затих, и дверца рас-пахнулась. — Вылезай, — услышала я короткий приказ и, путаясь в полах покрывала, на четвереньках поползла к выходу. Энжью глянул как меня нещадно трясет, чертыхнулся, спеленал покрывалом точно мумию и, вновь закинув на плечо, потащил куда-то в дремучий темный лес. О! Сейчас он меня здесь и прикопает. Но нет, вскоре мы вышли на небольшую полянку, и, извернувшись, при свете звезд я увидела небольшую избушку на курьих ножках. А, нет, это сваи были. — Где мы? — проблеяла я из-под покрывала. — Это охотничий домик. Здесь нас никто не найдет. Здорово. Он решил меня тут бросить? И возможно лет через сто какой-нибудь случайно за-блудший охотник найдет среди развалин мой побелевший скелетик. Когда мои ступни коснулись холодных досок пола, я невольно вздрогнула и поджала пальцы на ногах. Съежилась вся, выбивая зубами барабанную дробь. Энжью подсунул мне под попу шаткую табуреточку, заставляя сесть, и, сходив куда-то в дру-гой конец избушки, притащил ватник, которым замотал мои голые ноги. От этой заботы у меня слезы навернулись на глаза, но я решительно тряхнула головой, сма-хивая их с лица. Ни к чему сейчас эта сентиментальность: на жалость давить не собираюсь, и не хо-чу, чтобы он так думал. Однако герцог на меня и не смотрел. Подкинув дров в печку, принялся за растопку. Возился долго, тщательно раздувая огонь. Было видно, что он специально тянет время, страшась начать раз-говор. Не торопилась и я. Ничего хорошего от этого разговора я не ждала. В конце меня ждал только приговор и расстрел. И приближать время казни мне не хотелось совершенно. Но вот огонь в печурке весело заиграл, и герцог выпрямился, посмотрел на меня. Я замерла и прикрыла глаза, собираясь с духом, но он вдруг подошел к шкафчику, скрипнул дверцей и, пошарив в его недрах, выудил на свет небольшой металлический чайник. Вышел с ним в сени, видимо за во-дой, вернулся, поставил чайничек на чугунную плиту на печи и вновь присел на корточки перед растопкой, подкидывая в зев колотые поленца что побольше. И потянулось тягостное молчание. Когда чайник закипел, Энжью снял его, отнес на столик за моей спиной, вновь покопался в шкафу, вытащил оттуда две алюминиевые кружки и жестянку, сыпанул из нее в кружки по щепоти какой-то сушеной травы и залил все кипятком. Сунул мне в руки одну из кружек и отошел обратно к печке. Оперся одной рукой о ее каменную стену и, сделав большой глоток, сказал, не оборачива-ясь: — Начинай. — С чего? — С самого начала. — Не думаю, что о моменте моего рождения стоит сейчас говорить. Да и детдомовское дет-ство тебе тоже будет не интересно. Ну а остальное ты читал в досье. Там все верно, — ну вот зачем я так, а? Ну почему даже в такие моменты я не могу не съязвить?! — Почему ты работаешь на повстанцев? — Я не работаю на них. — Сколько тебе заплатил Бриан? — Нисколько. — Тогда почему ты работаешь на него? — он отставил в сторону кружку, и, наконец, по-смотрел на меня. — Он твой любовник? Ты сочувствуешь повстанцам? Он контролирует тебя? Шантажом? Угрозой? Почему ты на него работаешь? — Я не работаю на Бриана! — не сдержавшись, выкрикнула я и грохнула кружкой о стол, расплескав добрую половину. — Я работаю на Конфедерацию. И выполняю приказы только своего начальства. Даже если эти приказы идут в разрез с вашими. Что зачастую и происходит. Потому что цели у вас разные. Вы хотите победить любой ценой, а Конфедерации выгодно поддерживать равно-весие в этой вашей бесконечной гражданской войне. Потому что так вы платите нам в два раза больше. Продали императору списанный спутник — красота. А вот еще «глушилки» для электрони-ки завалялись — продадим их повстанцам. Продали императору устаревшие мины — повстанцам миноискатели. А вот изобретение интересное — Радио! — продали императору за сотню кубомет-ров леса. А Слейко за два загоним. И войну эту они будут поддерживать до тех пор, пока она выгоду приносит. И чем дольше длиться война, тем лучше. Главное — не давать никакой из сторон вырваться вперед. А для этого нужно равновесие соблюдать, чтобы, не дай боже, все не закончилось слишком быстро. Поэтому я здесь. Это моя работа — поддерживать это чертово равновесие! Ваш спутник давал вам слишком большое преимущество. Нужно было его уничтожить. Надо, так надо — приказ есть приказ! Потом обнаружились схроны с оружием у повстанцев, которое по-пало к ним непонятно как, и которые так же необходимо было ликвидировать, иначе они бы пошли на прорыв. И у них, как ты понимаешь, был бы нехилый шанс сломать вашу линию обороны. А это недопустимо: равновесие нарушится. Но взорвать я смогла только два, на болоте и в горах. А остальные десять преспокойно передала в ваши руки, нарушая прямой приказ Конфедерации. — Взрыв патронного завода тоже твоя работа? — Нет. Это диверсия повстанцев. Мне о ней ничего не известно. Но я полагаю, что данные со спутника, что я им передала, помогли им его взорвать. Колин, я понимаю, как это выглядит со стороны, и что ты сейчас чувствуешь, — он резко мотнул головой, отрицая мои слова, но я все же подняла руку, требуя выслушать меня до конца. — Тебе кажется, что я предала тебя. Но это не совсем так. Я прилетела на Зорану, имея определенную и четкую цель. Я исполняла приказы своего командования. Пока не узнала тебя. Пока ты не пере-вернул мою жизнь с ног на голову. Пока ты не стал для меня приоритетом. Твоя жизнь, твоя победа — вот что стало моей целью. И плевать мне уже на Конфедерацию. А тут повстанцы со своей черто-вой глушильной установкой! И если бы я ее не уничтожила, то повстанцы уничтожили бы вас. А я не могла этого допустить. Ведь тогда бы погиб и ты. Наверняка. А без тебя война императора была бы проиграна. А без тебя и я бы… Я замолчала, прикрыла глаза, давая ему возможность осмыслить все вышесказанное. — Почему ты не сбежала, пока была такая возможность? — в его голосе прорезались мучи-тельные нотки. — Ты же понимаешь, что я должен буду провести расследование и обо всем доло-жить императору? Тебя переправят в столицу, и там за тебя примутся его костоломы! — он развер-нулся ко мне лицом, напряженный, измученный, со сжатыми кулаками и болью в глазах. — Импе-ратор казнит тебя как предателя. Ты понимаешь это?! — Понимаю, — пожала я плечами и отвернулась, уткнувшись взглядом в темную законопа-ченную стену сруба. — Тебе нужно убираться с Зораны. Валить на эту свою… Конфедерацию. Подальше от импе-ратора и его дознавателей! Там ты будешь жива! Понимаешь?! — в пару шагов он подлетел ко мне, нависнув скалой, подцепил за подбородок, вынуждая смотреть ему в глаза. — Это ты не понимаешь, — прошептала я, попадая в плен его глаз. — Я нарушила приказ. Я поддалась своим желаниям и симпатиям. Я ненадежна. Я показала свою профессиональную несо-стоятельность. А Конфедерации такие не нужны. Я лишь инструмент… испорченный инструмент, который проще выкинуть, чем починить. Таких детдомовских сироток у них еще миллион — рас-ходный материал. И очень удобный в управлении. А сломался — в расход, и не вспомнит о сиротке никто. Некому вспоминать. Мы лишь призраки. Нас используют для таких вот грязных работ. А ес-ли прокололся — пуля в висок. Поэтому в Конфедерации меня ждет только смерть. Где бы я не спряталась, меня найдут и убьют. Но сначала допрос. С сывороткой. Которая через несколько часов выжжет мне весь мозг. Я отстранилась, вырываясь из плена его жестких пальцев и усмехнулась: — Я лишь девчонка, глупая, влюбчивая дурочка. Только такую посредственность и могли от-править на отсталую планетку к наивным аборигенам. Но даже здесь я умудрилась все испортить. Так что нет у меня в Конфедерации шанса. Ни единого. — Хорошо. Тогда спрячься где-нибудь на Зоране. В глуши, в лесу, в горах. Да где угодно! — И сколько я так проживу? — я стала нервно мерить шагами комнату. — Одна на незнако-мой планете. Без знания языка и средств. Не зная ваших традиций и устоев. Отличаясь от вас как небо и земля. Постоянно прячась и от Конфедератов, и от императора… и от тебя тоже. За мою го-лову назначат награду, и тогда любой встречный будет рад заложить меня властям. Итог в любом случае будет один. Я остановилась напротив него, всмотрелась в любимое родное лицо, упрямо сжатые губы, морщинки, разбегающиеся от крыльев носа, хмуро сдвинутые брови, усталые глаза. Слишком много боли я ему принесла. За что? Он этого не заслужил. — А знаешь, что? Лучше убей меня сам, — метнувшись вперед, выдернула из кобуры его громоздкий допотопный револьвер, и кое как, окоченевшими в конец пальцами, приставила его ду-лом к своему лбу. — От стольких проблем избавишься сразу. И труп тут же где-нибудь прикопаешь. А остальным скажешь, погибла при попытке к бегству. Ну же!